ночь.
Мы идём ему навстречу – а бедняга, кажется, даже этого не замечает. Раз в несколько секунд он рывком поднимает голову, мутным взглядом оглядывается вокруг и слегка изменяет траекторию движения, ориентируясь на светящуюся махину главной городской ёлки. За ним остаётся неровный зигзаг следов, их быстро засыпает снег.
– Привет, – говорит Петрович не очень громко, чтобы не испугать клиента.
Бывает, что, услышав незнакомый голос, кто-то бросается бежать, а гоняться за ними по сугробам, прямо скажем, удовольствие ниже среднего. Этот испуганным не выглядит, уже хорошо.
– Эй, привет, – повторяет Петрович, – Ты меня слышишь?
– С-слышу, – бормочет клиент, не очень внятно, но разборчиво. – С-с праз-зником, рбята.
– С праздником, дедушка мороз! – отвечаю я. – Ты подарки нам принёс? Честное слово, мы хорошо себя вели в этом году!
Он останавливается, трясёт мешком и разводит руками:
– Н-ни одного пдарка н-не осталось!
– Это жаль, – вздыхает Петрович. – Ну тогда, может, какое-нибудь желание исполнишь?
Дед мороз серьёзно задумывается и неуверенно говорит:
– Мне бы…
Останавливается, вздыхает, с явным усилием встаёт ровнее и произносит довольно-таки отчётливо:
– Мне бы домой, ребята. Поздно уже. Устал я, весь день работал, – и, в доказательство своих слов, ещё раз трясёт мешком.
Ой-ёй, вот это совсем плохо. Настолько плохо, что я даже слегка теряюсь – когда клиенты ведут себя так, меня накрывает, я об этом хорошо знаю и ничего с этим поделать не могу.
А дед мороз между тем стоит, глядя на мигающую ёлку, хмурится и шевелит губами – ещё немного, и он, пожалуй, припомнит свой адрес, достанет из кармана паспорт и попросит проводить его домой. На этой стадии я практически бессилен. Хорошо, что как раз для таких случаев у меня есть Петрович.
Он приобнимает клиента за плечи, тот не возражает, хотя явно не очень доволен, но Петрович, не обращая на его недовольство ни малейшего внимания – у меня бы так точно не получилось – ведёт его за собой.
– Ну, ну, – бурчит Петрович, – домой это, конечно, хорошо, домой это правильно, только давай сначала посидим, погреемся, поговорим, у нас как раз тут машина, вон она стоит, недалеко, сам говоришь, устал, еле на ногах держишься.
Он аккуратно подводит его к машине, открывает дверь и помогает забраться на заднее сидение, закрывает дверь, выпрямляется и вздыхает:
– В последний момент поймали, похоже.
– Точно, – говорю. – Спасибо, – говорю.
Петрович нетерпеливо шевелит заиндвевшими бровями и кивает на машину – какое, мол, спасибо, давай уже, твоя работа только начинается. Это правда, ничего не скажешь, и я ныряю внутрь.
Клиент сидит неподвижно, только хмурится, пытаясь сообразить, где он и что с ним происходит. Глядит в окно – но мы с Петровичем специально поставили машину так, чтобы ёлки не было видно. Между прочим, пришлось постараться, потому что эту здоровую фигню видно отовсюду, как маяк – собственно, она, в каком-то смысле, и есть маяк, мимо не пройдёшь. Зря, что ли, мы дежурим именно тут. В общем, в окно глядеть смысла нет, там только снег и немного стены рядом стоящего дома, клиент отворачивается и вопросительно смотрит на меня.
– Мешок-то с плеча сними, – я говорю мягко, успокаивающе, чтобы не спугнуть клиента. – Всё равно он уже пустой, правда?
– Н-нет, – упрямо мотает головой, – К-какой же я тогда буду дед-мроз без мшка?
– Никакой, – честно отвечаю я. – Да ты, по правде сказать, и сейчас никакой, разве нет?
– Да! – неожиданно соглашается он и бросает мешок на сидение.
Я выдыхаю. Петрович снаружи всё видит и незаметно для клиента показывает мне большой палец. Лиха беда начало, всё у нас получится.
– Вот и хорошо, – продолжаю я. – Может, шапку тоже снимешь? Тут тепло. Зачем тебе шапка?
– Тепло, – подумав, отвечает клиент, прикасается к шапке и отдёргивает руку.
– Чай, – предлагаю, – будешь?
Не дожидаясь ответа, отвинчиваю крышку термоса, острый травяной запах заполняет машину, я закрываю глаза и дышу, настраиваясь на нужный лад.
– Эт-то что?
– Просто чай. Пей. Помогает успокоиться и ни о чём не думать, это как раз то, что тебе сейчас нужно, честное слово.
Неуверенно протягивает руку, берёт чашку, делает глоток. Молчит. Хорошо.
Я говорю:
– Конечно, ты устал, столько всего, та ещё ночка выдалась, правда? Ёлки, игрушки, подарки, мишура и прочее.
Он делает какое-то движение – то ли пожимает плечами, то ли вздрагивает. Неудивительно.
Я говорю:
– Они не хотели ничего плохого, честное слово. Особенно дети. Тебе просто не повезло.
Говорю:
– Понимаешь, они здесь одновременно и верят в чудо, и не верят в него, причём всей большой человечьей толпой сразу, для таких, как ты, это практически идеальная ловушка, легко свалиться и почти невозможно выбраться. Приходишь на зов, становишься тем волшебным, чего они так ждут, и вдруг оказывается, что все или почти все вокруг считают, что ты вовсе не чудо, а обыкновенный человек, такой же, как они, только с накладной бородой и в красной шубе, с одним-двумя ты бы справился, но их слишком много, и вот к вечеру ты уже забыл, кто ты, забыл, зачем и почему спустился сюда, забыл, что сегодня просто ночь открытых дверей, одна из многих, и что ты просто заглянул, отозвавшись на приглашение поиграть, а тут, понимаешь, такое.
Говорю:
– ………..!..………….!!
Дверца машины распахивается, хорошо, что Петрович успевает отпрыгнуть, плохо, что он при этом падает спиной прямо в сугроб, хорошо, что сугроб свежий и мягкий. Из машины в небо с треском устремляется поток света, рассыпается фейерверком, гаснет.
Бегущий мимо прохожий поднимает голову, провожает взглядом и спешит дальше – кто будет сегодня удивляться салютам, в самом деле.
– Ух ты, – говорит Петрович. – Яркий какой. Сиреневый.
Я сижу, перед глазами вспыхивают сиреневые пятна. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не рассыпаться и не взлететь самому. Как раз для таких моментов у меня есть Петрович.
– Ты в порядке? – он кладёт руку мне на плечо, рука тяжёлая и она придавливает меня к сидению, возвращая материальность.
Это правильно: ещё почти вся ночь впереди, работы полно.
– Поехали, – говорит Петрович, – прокатимся до отделения, Лена звонила, сказала, привели там одного, лыка не вяжет. Хорошо, если напился, а вдруг из ваших?
– Ты ей сказал, чтобы его никто не спрашивал, как его зовут и где он живёт? – быстро уточняю я. – А то, если он вдруг из наших, пока мы едем, твои ребята из лучших побуждений угробят его в человека насовсем.
– Конечно, сказал, – обижается Петрович. – все ж знают, что по дедам морозам сегодня я дежурный.
И мы едем в отделение.
Сосиска
Ладно, говорит Димка, признавайтесь, что вы всё наврали, и пойдём уже, сколько можно, торчим здесь, как дураки. Тише, шепчет Оля, ну, просили же не шуметь, спугнёшь. Я ногу отсидел, возмущённо шепчет Димка в ответ, и вообще, кого я спугну, никого я не спугну! Лариска кладёт ему руку на плечо, и говорит, ну чего ты, ну ты же обещал. Смотрите, перебивает её Денис, вот оно. И тут уже все видят: действительно, вот
