видно, бегом одевалась. Подбегает ко мне, таращится на апельсины и замирает в благоговении.
– Ого! Они настоящие?
Ну, в точности, как я давеча со своими ногами.
– Да, – говорю, и сую ей в руку всю сетку. – Держи!
А тут хозяин вернулся, сундук в охапке тащит.
– Вот, – говорит, – забирай.
– Нет-нет-нет, – пытаюсь возражать я. – Вы что! Да я его в машину не засуну!
– Ну, так давай я сейчас засуну, – говорит он и хватает мою машинешку за багажник, как обувную коробку. Я только успеваю вокруг попрыгать, как собачонка. – Бери и даже не разговаривай! А то вон Малышу тебя скормлю из жалости!
А Малыш из ворот улыбается своим чемоданом и говорит, соглашаясь – ГАВ.
В общем, открыл я багажник, пока он не оторвал его к хренам, и он всунул туда сундук. Тот вошел одним боком, а вторым торчком из багажника торчит.
Машина даже буксануть попыталась, но он ее лапищей подцепил и на дорогу вытащил. Я из двери высунулся, кричу:
– Спасибо вам! Спасибо огромное!
А он:
– Бульонский! – кричит. – Я вспомнил – Готфрид был у меня Бульонский! Привет ему передавай, как увидишь!
Я кивнул, еще раз поблагодарил его и поехал себе обратно.
Дорога уже совсем не страшная – после такого приключения что мне какие-то ямы! А вот и церковь.
Едва трамвайное кольцо проехал – ожил телефон. Посыпались и из вконтактика сообщения, и смски, и пропущенные. Перезваниваю чуваку – а он: «Ты где пропал-то, – кричит, – я жду и жду! На твои ноги уже очередь пять человек выстроилась! Я же сейчас их продам, если ты не приедешь!».
А я смотрю в зеркало на торчащий из багажника сундук и говорю чуваку – прости, мол, форс-мажор случился, и я теперь, наверное, не буду у тебя эти ноги покупать. И наверное ничего никогда ни у кого покупать не буду.
– О… Что, совсем у тебя все так плохо? – спрашивает он.
– Нет, – говорю, – чувак. По-моему, наоборот – у меня теперь вообще все хорошо!
И улыбаюсь во всю пасть, что твой Малыш.
Юлия Ткачева
Коробка
Глафира нашла коробку, большую такую, крест-накрест перевязанную верёвками. Коробка лежала на земле у мусорных баков, той стороной, которой лежала, коробка была грязная, а всеми остальными сторонами – чистая, только немного мокрая, потому что шёл дождь. Коробка была не пустая, чувствовалось, что внутри неё что-то есть, когда Глафира её трясла, там шуршало и перекатывалось. Глафира хотела открыть коробку на месте, но испугалась, что кто-нибудь появится, а вдруг в коробке лежит хорошее, и тогда это хорошее у Глафиры могли отнять, или заставить делиться, поэтому Глафира схватила коробку и понесла в подвал. С теми, которые в подвале, тоже придётся делиться, но это не так обидно, они что-то вроде своих.
В подвале интересную находку у Глафиры, конечно, сразу же отобрали. Игнат с Василием распутали верёвки и открыли коробку, только оказалось, что внутри нет вообще ничего, непонятные какие-то лоскуты, которые рассыпались в пыль прямо в пальцах, эта пыль клубилась в коробке, пока Игнат и Василий шарили внутри руками, пытаясь что-нибудь ухватить. Когда Игнат перевернул коробку, пыль просыпалась на пол подвала и разлетелась в разные стороны, ещё оттуда выпали и шмякнулись на пол ветхие остатки серых тряпок, в общем, совсем бесполезная оказалась коробка. Она же тяжёлая была, не поняла Глафира, дура, сказал ей Василий, а Игнат ничего не сказал, он ругался, потому что от пыли расчихался и погасил свечку, и теперь не мог найти спички, а Миха из своего угла замычал что-то недовольное, он не любил, когда ругаются. Пустую коробку забрала себе Нинка, сказала, что будет укладывать в неё спать Котиньку. Котиньке было всё равно, где спать, только Нинке про это никто не стал говорить.
Ночью Глафира долго не могла заснуть, потому что Миха мычал во сне, и Нинка тоже мычала, только не во сне, а потому что пела своему Котиньке колыбельную, в этот раз она пела как-то особенно долго, может быть, из-за новой кровати-коробки. Мимо подвала ехали машины, от них в окошко под потолком падал свет, по подвалу прыгали тени, это было красиво и немножко похоже на кино, потому что тени каждый раз прыгали по-другому, будто живые, Глафира раньше не замечала, как это интересно, она стала их считать, но сразу же сбилась, теней было слишком много.
На другой день Игнат сказал, что никуда сегодня не пойдёт, потому что у него болит голова, и велел не орать, у Глафиры ничего не болело и она пошла из подвала, по обычному своему маршруту, до мусорных баков рядом с магазинчиком на автобусной остановке, но день получился неудачный, опять шёл дождь, промокла куртка и ничего интересного она не нашла. А когда Глафира вернулась в подвал, оказалось, что Миха встал и ходит туда-сюда, держась за стенки, чего не было с прошлой, вроде бы, осени, все думали, что он вот-вот и всё. Миха ковылял и с интересом разглядывал всё вокруг. Никто ему не мешал, всем, в общем, было наплевать, и Глафире тоже. Зато ночью никто не мычал, ни Миха, ни, почему-то, Нинка. Глафира почти сразу заснула, хотя собиралась немного посмотреть вчерашнее кино с прыгающими по стенам тенями.
Утром Михи в подвале не было. Нинка была, но какая-то пришибленая, она не прижимала к себе и не гладила, как обычно, Котиньку, зато долго возилась с одеждой, перетряхивая свои запасы, в конце концов отыскала что-то поцелее и ушла, а Глафира осталась, после вчерашнего дождя ей никуда не хотелось, а еды кто-нибудь, может, принесёт.
Еды никто не принёс, а Нинка вообще не вернулась, что было очень странно, потому что Котинька по-прежнему лежал в коробке, глядя в потолок стеклянными глазами. Игнат тоже не вернулся, и Миха не вернулся, так что в подвале остались только Глафира с Василием. Василий начал поглядывать на Глафиру с интересом, раньше он тоже так поглядывал, но раньше здесь был Игнат, который не уважал вот этого всего, и Миха, который начинал мычать и биться, если при нём кто-то ругался, дрался или кричал, а теперь ни Михи, ни Игната не было, Глафире стало неспокойно, она решила не спать, это было легко, потому что до этого она проспала целый день.
Поэтому она опять смотрела, как от света машин по стенам прыгают тени, у неё даже получилось представить, как они бродят по подвалу туда-сюда, разглядывают всё вокруг и трогают стены, как Миха вчера, и её матрас тоже трогают, и дёргают за шторку, за которой спал Василий. Это было смешно и Глафира тихонько захихикала в своём углу, испугалась, что услышит Василий, но тут же поняла, что нет, не услышит, потому что вообще-то у него сейчас другие,
