оно. Димка открывает рот – и закрывает с шумным выдохом, так ничего и не сказав, потому что Лариска дёргает его за куртку и прикладывает палец к губам.
Женька запускает руку в сумку, достает сосиску и кладёт на землю перед собой.
Оно медленно подходит – или всё-таки подползает? – в общем, приближается, бесшумно перетекая по земле, неслышно переступая лапами, лохматая, густая тень, почти незаметная, если не вглядываться пристально. Накрывает собой сосиску и слегка колышется. Женька шарит в сумке, вытаскивает вторую сосиску, кладет рядом с первой – вернее, рядом с тем местом, где только что была первая, потому что, кажется, её уже нет.
А это, тихо спрашивает Димка, вот это что? И показывает на розовую ленточку, завязанную бантиком где-то на условной шее.
А это я, говорит Оля, в позапрошлый раз принесла и завязала, правда, красиво? И ему, по-моему, нравится. Она опускает руку вниз и чешет за ленточкой.
Если прищуриться, Димка, в принципе, может представить себе там, под её рукой, ну… Скажем, большую косматую собаку. Задержав дыхание, он тоже опускает руку и осторожно гладит, руке становится прохладно и чуть покалывает, мохнатые пряди струятся между пальцами.
Женька достает третью сосиску, даёт Денису в свободную руку и Денис, почти зажмурившись, протягивает её, дожидается, пока что-то аккуратно потянет за сосиску, и только тогда отпускает.
Оно медленно жуёт – поглощает – сосиску, и вдруг замирает, припав к земле. Димка и остальные слышат шаги.
* * *
Ребята, вы вообще в курсе, сколько сейчас времени, спрашивает сторож в оранжевой куртке. Парк, если что, в одиннадцать закрывается.
Ой, говорит Лариска тоненьким голосом, вы нас простите, мы загулялись. Димка смотрит на землю перед собой: там ничего нет, только совсем маленький кусочек сосисочной шкурки рядом с его левой кроссовкой.
Мы уже уходим, извините, говорит Денис.
Пока они идут к выходу из парка, Димка думает, вот это да, а я не верил, с другой стороны, а кто б поверил, пока сам не увидел, вот это да.
Лариска думает, надо будет его в следующий раз тоже прямо из рук покормить, вот Денис же решился, не испугался, молодец, и чего я боюсь, спрашивается.
Женька думает, интересно всё-таки, оно в парке появляется, потому что там какое-то особое место, какой-то проход, или так случайно вышло, и как бы это проверить?
Оно думает: сосиска, вкусно, сосиска, хорошая еда, новый человек, новый запах, даёт сосиску, хорошо.
Парковый сторож Николай Сергеич думает, что, пожалуй, зря прогнал ребят, хорошие же ребята, костёр не жгли, не шумели, не курили, тихо играли во что-то, ну так и пусть бы играли. С другой стороны, поздно уже, можно и по домам. Ему и самому пора, вот сейчас он ещё раз обойдёт парк – и спать. В последнее время он стал гораздо лучше спать, оно и понятно, сказываются долгие прогулки на свежем воздухе. И сны стали сниться приятные, не то, что раньше, такая пакость, даже думать противно, и как же хорошо, что теперь всё прошло. Пытаясь отогнать нахлынувшие вдруг скверные мысли (ещё приснится опять!), Николай Сергеич неожиданно представляет себе ярко-розовую ленточку, завязанную смешным бантиком, и этот дурацкий образ почему-то его полностью успокаивает.
Оно думает: сосиска.
Бабушки
Мишка выходит во двор и здоровается с двумя бабушками, которые сидят там, во дворе, на лавочке. Мама научила его быть вежливым со всеми знакомыми взрослыми, вот он и здоровается. Не очень, правда, понятно, считаются ли знакомыми бабушки во дворе: Мишка не знает, как их зовут, мама и папа тоже не знают. С другой стороны, они всегда тут сидят, каждый день, и уж они-то точно знают, как зовут Мишку, сколько ему лет, и что он ел вчера на обед. Наверное, они знают даже о том, что сегодня утром Мишка вместо того, чтобы чистить зубы, стоял и глядел, как красиво разбивается на мелкие брызги и утекает в раковину струя воды, а потом намочил щётку, закрыл кран и самым честным голосом сказал маме, что, правда-правда, уже всё почистил.
Этих, во дворе, честным голосом не обманешь, они тебя насквозь видят, Мишка прямо чувствует, как они смотрят, ещё летом, перед школой, Мишке в больнице специальным аппаратом делали особенную фотографию, где было видно все Мишкины кости – вот так они со своей лавочки и смотрят, от их взглядов Мишке даже взаправду делается щекотно.
Но Мишка всё равно говорит бабушкам, как учила мама: здравствуйте!
Та бабушка, которая сидит справа, кивает ему в ответ и, вроде бы, улыбается. Ну и ладно.
Олег выходит, хлопая по очереди по карманам – ключи на месте, кошелёк на месте, порядок, широко шагает по двору, и уже убегая, слышит что-то укоризненное и оборачивается.
Собака, говорит ему одна из парочки бабулек на лавочке у подъезда.
Что – собака, не понимает Олег.
Опять выть будет весь день, поясняет старуха. Нехорошо.
Щенок же ещё, бормочет Олег, скоро привыкнет, ну. Вот же блин, думает он с досадой. Грымзы.
Не звони мне, говорит Оля устало, вообще забудь мой номер, и адрес, пожалуйста, тоже забудь; сбрасывает вызов и роняет телефон в сумку, едва сдерживая острое желание зашвырнуть его вон в ту лужу, или, к примеру, вот в эту груду листьев, чтобы никогда, никогда больше!
Поднимается на крыльцо, в перекрестье двух острых старушечьих взглядов, из последних сил растягивает губы в улыбку – ну, разумеется, они всё слышали.
Здравствуйте, говорит Оля, мечтая провалиться сквозь землю, хлопает дверью, бежит вверх по лестнице.
Алёна самым зловещим шёпотом, на который только способна, говорит: ты видишь? Ну, вижу, отвечает Даша, которая, вообще-то, очень уважает свою старшую сестру, но в данный момент не уверена в том, что новая игра достаточно интересна. Две старушки сидят на скамейке, подумаешь.
Они, говорит Алёна со значением, не настоящие!
Это почему ещё, с сомнением спрашивает Даша.
А вот сама узнаешь, отвечает Алёна, когда понаблюдаешь за ними подольше.
Дворник Константин сметает в кучу опавшие листья, жёлтые, красные. Поравнявшись с лавочкой, останавливается, спрашивает: ну, как оно? Константин не любит пустой болтовни, поэтому не здоровается, и вопросы всегда задаёт строго по делу.
Кошка, говорит ему старуха слева. В подвале. Как и дворник, двое с лавочки предпочитают не тратить лишних слов.
Понял, отвечает Константин. Закончив с листьями, он спускается в подвал и выносит оттуда коробку с разноголосо пищащим семейством, маленькая кошка цвета опавших листьев тревожно снуёт у Константина под ногами.
Дверь, говорит ему вслед та, что справа. На чердак.
Понял, не оборачиваясь, отзывается Константин.
Тёмно-синяя машина останавливается за квартал, тот, кто из неё выходит, сосредоточенно набирает один и тот же номер, но телефон раз за разом выдаёт серию коротких гудков. Почему-то вместо того, чтобы войти во двор, приехавший сосредоточенно хмурится, вертит головой и даже трёт
