- Поздравляю, Семен Григорьевич! Чего же ты молчал?
- А чего мне кричать? На войне - это обычное дело,- Харин аккуратно сложил газету и спрятал в нагрудный карман.
- Русачев знает об этом?
- Знает.
- Ну и что?
- Ничего… Я, говорит, этим писакам не верю… Делают из мухи слона. И рассказывал мне, как журналисты из него легендарного героя гражданской войны хотели сделать. В центральной газете написали, портрет поместили. Из Москвы запрос пришел, хотели вызывать для награды почетным революционным оружием. А он не поехал и написал, что отрицает все факты об этом геройстве.
- Вот чудак!…
- «То, что, - говорит, - заработал кровью - получил сполна, а дутой славы мне не надо».
- А откуда Кураида узнал все о тебе?
- Он же в дивизионной газете постоянно сотрудничает. В армейскую, фронтовую пишет. У него даже в «Красной звезде» есть статейки. Талантливый человек, а вот используют его не по назначению… Политруком может быть каждый партийный работник. А это журналист. Он в районной газете работал. У него большой талант слова подбирать…
Харин поднес трофейный перстень к губам, подышал на камень, имитирующий бриллиант, потер о колено и, склонив голову, залюбовался радужной игрой его граней.
- А талант, Евгений, как камень драгоценный… Он всем нравится, им каждый любуется, цены ему нет… Вот посмотри: очаровательная вещичка? - Майор повертел перстнем перед носом Жигуленко.
- Красив, но не поддельный ли?
- Я человек со вкусом. И, поверь, не буду размениваться на мелочи…
2
Поиск, тщательно подготовленный Жигуленко, был проведен удачно. Разведчики возвратились в полночь и привели «языка» - штабного немецкого фельдфебеля Фрица Шпанделя. Он беспокойно озирался по сторонам, бегая маленькими колючими глазами. Руки его дрожали. Он попросил воды. Дали. В штабную землянку вошли подполковник Зарницкий и переводчик. Начался допрос.
Фельдфебель сначала молчал, неподвижно уставясь в угол. Потом внезапно спросил, что с ним будут делать русские? Зарницкий улыбнулся: немец явно шел на сделку с совестью, но колебался, недоверчиво поглядывая то на подполковника, то на переводчика.
Зарницкий сказал переводчику:
- Объясните ему, что мы не бьем лежачих, у нас в армии так не принято. Пусть не боится за свою жизнь.
Переводчик перевел, но фельдфебель по-прежнему недоверчиво глядел на подполковника, о чем-то напряженно думая.
Только после того как переводчик очень подробно разъяснил все это, немец заговорил.
Зарницкий слушал показания пленного фельдфебеля, как показалось Евгению, без всякого интереса. Жигуленко ожидал, что полковник вот-вот даст команду увести пленного, и вдруг Зарницкий насторожился. Начальник штаба почувствовал, как пленный старательно обходит весьма важный вопрос: к какому времени приказано танковой дивизии выйти на правый берег реки Друти? Разведчики взяли карту у убитого немецкого офицера. На сгибе потертой карты стояла пометка «директива» и часть слова - «Гит». Зарницкий догадывался: эта пометка и ссылка на директиву Гитлера не случайны. Это был боевой приказ, он предписывал немецким войскам захватить к какому-то определенному сроку рубеж реки Друти.
- Я часто слышал, как офицеры беседовали между собой о приказе Гитлера, - показывал Шпандель. - Наш командир дивизии генерал Мильдер говорил о том, что к концу июля мы должны быть на Днепре.
«Сегодня уже восьмое августа, - думал Зарницкий, - прошло более недели, однако они только вышли к реке Друти и топчутся на левом берегу. Это хорошо».
Зарницкий после допроса пленного поспешил на доклад к Русачеву.
- Значит, в конце июля они замышляли быть на Днепре? - переспросил Русачев.
Зарницкий утвердительно кивнул головой.
- Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… им не по Европе парадным маршем, по-гусиному, шагать. У нас дорожки с ухабами, спотыкаться придется.
Командир дивизии, слушая доклад Зарницкого, не отрываясь, наблюдал за полем боя в амбразуру:
- Опять, мать их черт, в психическую пошли. Гляди-ка, Александр Николаевич.
Атаки противника становились все более яростными. Они начинались одновременно в нескольких направлениях и, видно, преследовали единую цель - найти в нашей обороне слабое место. Враг с каждым часом наносил все более мощные удары с воздуха, возлагая основную надежду на свою авиацию.
Поразмыслив, Русачев приказал:
- Ты вот что: сними батарею, что у Канашова, поставим ее в центре. Видишь, норовят прорваться на стыке полков. Надо как следует встретить психов. Донесение командующему подготовь. Пленного немедленно отправь в штаб армии. Да прикажи: пусть связь восстановят с Канашовым.
Зарницкий направился к выходу. Русачев поднял трубку и попытался говорить, но телефон молчал. Он опять поднес к глазам бинокль и стал рассматривать набегавшие волнами атакующие цепи немецкой пехоты. Послышался шуршащий шум наших снарядов, и разрывы заплясали на земле, разметывая плотные цепи немецкой пехоты.
«Только бы танки не прорвались на стыке, - думал Русачев, - а пехоту мы не пустим…»
3
Тем же вечером пришла благодарность от командующего армией за поимку «языка». Зарницкий вызвал к себе Жигуленко и сам объявил ему об этом.
Евгений, радостный и взволнованный, торопился к Ляне. В землянке, где она жила, ее не оказалось. Боец-санитар сказал, что ее вызвал новый командир роты - Миронов. Увидев озабоченное лицо Жигуленко, он доверительно сказал:
- Да он, товарищ старший лейтенант, загонял ее, бедняжку. С ног сбилась… Раненых у нас сегодня много. А он о каждом требует доложить точно, что да как. Она и не обедала, как пошла к нему, так и пропала.
«Смотри, каков, - подумал Жигуленко. - Этак, чего доброго, из-за его начальственного рвения я и с Ляной не встречусь…» И тут же решил: «Пойду-ка позвоню из штаба полка в медсанбат к Наташе. Пусть придет в мою землянку на свидание с ним».
С этой мыслью Жигуленко ворвался к Миронову, столкнувшись при выходе с Ляной. Та вспыхнула и тут же шмыгнула в дверь,
- Здорово, Сашка. Поздравляю с повышением.
- А тебя со званием.
- Да ты тоже скоро получишь. Слыхал, что жмешь на своих подчиненных, аж пищат.
- У тебя научился. Помнишь: «Командир не девушка, чтобы его любили…» - твой афоризм?!
- Значит, усвоил, - насмешливо проговорил Жигуленко.- Ну, добро. А у меня к тебе важное дело. - Он таинственно, приставив руку к краю губ, понизил голос. - Дорогой мой, свершилось чудо, самое желанное для твоей души. Не догадываешься? Нет, ты не жди, что я сообщу, будто назначаешься командовать батальоном. Нет. Тебя отыскала твоя любимая. Встать, товарищ лейтенант, когда с вами говорят старшие!…
Улыбаясь, Миронов нехотя встал.
- Наташа Канашова здесь, понял?
- Где это здесь?
- Прибыла служить в дивизию. Она уже две недели как в медсанбате. Да ты не мрачней, друг. То, что ты не знал, вина не ее. Из боев-то ведь не выходили. У них там раненых сотнями. Хочешь ее видеть?
- Очень.
- Не теряй напрасно времени. Бери мою лошадь, дуй галопом ко мне в землянку. Она там. Я за тобой приехал.
- Ну, а ты как же?
- На своих двоих. Пешочком. Мне не к спеху. - А сам подумал: «Пока он с Наташей там, я здесь с Ляной встречусь».
Миронов подскочил к Евгению, крепко обнял.
- Спасибо, дружище!
И спустя час, все еще не веря всему происходящему и одновременно страстно желая встречи, Миронов скатился в землянку Жигуленко.
На самодельном столе в консервной банке дрожал крохотный язычок коптилки. Обтирая руки, выпачканные землей, Саша шагнул навстречу поднявшейся девушке-санинструктору.
- Наташенька! - Он крепко стиснул ее мягкую теплую руку.
- Ой-ой! - поморщилась она. - Какой ты стал сильный!
- Ты давно приехала?
- Вторая неделя на исходе.
Несколько секунд они стояли молча, растерянные, счастливые, не находя слов.
Наташа поймала на себе его пытливый взгляд.
- Мне так не терпелось скорее увидеть тебя. Но так закрутилась. Словом, когда ехала сюда, думала, все будет просто и я тебя каждый день буду видеть…
Тут уж Миронов не мог сдержать того порыва, который крушит преграду стеснительности в отношениях между молодыми людьми. Он бросился к Наташе, обнял, прижал ее голову к груди. Хмелем ударил в голову запах ее волос, чем-то напоминавший воздух в сосновом лесу после дождя.
- Я хочу к тебе в роту, - прижимаясь к нему, говорила Наташа. - Будем всегда вместе. На глазах друг у друга.
«Любит, любит», - ликовал Миронов. И тут же холодок тревоги затуманил радость: «Но ведь там опасно, могут убить».
- Наташенька…
Она с беспокойством взглянула ему в глаза.
- Ты против?
- Что ты? Мне очень хочется быть с тобой, но, понимаешь, как бы объяснить? - Поймав на себе вопросительный и настороженный взгляд Наташи, он подумал: «Говорить ли, она гордая, обидится».
