Мужчина сжал и разжал кулаки, а юноша продолжил, не дожидаясь, пока его перебьют:
— Всего полторы недели спустя он определил меня послушником в это аббатство, объясняя это настоятелю тем, что он слишком занят и не имеет лишнего времени присматривать за шалостями шестнадцатилетнего мальчишки. Он имел на это право, согласно нынешним законам. Определить своего подопечного в специальное заведение, если его содержание будет вовремя и полностью оплачиваться. И вот я здесь, — горько улыбнулся Фрэнк. — Я не знаю, что останется от моего дома, когда я вступлю в права наследования. Нет никаких законов, запрещающих продавать или отдавать кому-либо вещи из дома. А средства на содержание он снял с моего счёта в банке вместе с нотариусом. Только вот бумаги этот мошенник готовил для дорогого пансиона на берегу моря. А отправил меня в это аббатство в качестве послушника. Думаю, не стоит говорить, что разницу сумм я также не увижу?
— Это неимоверное количество испытаний для такого юного хрупкого мальчика, как ты, Луи, — мужчина по-отечески положил свою сухую ладонь на колено юноше и слегка сжал, вот только Фрэнк прекрасно видел, что сострадания в этом жесте — ни на грош. Лишь похотливая жадность прикосновения. — Ты необыкновенно сильный, если до сих пор не сломлен своими горестями.
— Я люблю жить и получать от жизни все удовольствия, несмотря ни на что, — чуть помедлив, вдруг прошептал Фрэнк, накрывая обжигающую ладонь на колене своей рукой. — Спасибо, что выслушали, но мне пора идти, скоро время вечернего молебна, — он порывисто встал и направился к небольшой дверце в алтаре, не оглядываясь.
— Постой! — вдруг ожил месье Русто. — Луи! Мы увидимся ещё раз? Я и правда могу помочь тебе, — крикнул он, ещё не веря, что его добыча так легко ускользнула из рук.
— Я молюсь здесь каждый вечер, месье Жак, — с грустной улыбкой сказал Фрэнк-Луи перед тем, как скрыться за дверью.
Джерард придерживал край сюртука у груди рукой, ощущая своё учащённое сердцебиение. Он наблюдал за происходящим из-за перил с органного балкона и не верил собственным глазам. Настолько честен, настолько искренен был Фрэнк, что на какое-то время Джерард и сам поверил в то, что его мальчика зовут Луи. Что ему пришлось пережить столько несправедливости и испытаний… Что он сумел в конце заигрывать со старым, похотливым извращенцем. Он закрыл глаза и, стараясь успокоиться, сделал несколько медленных вдохов-выдохов.
Джерард видел, как неторопливо уходил взволнованный месье Русто, то и дело поправляя полы вычурного жюстокора. Узкие кюлоты явно были не слишком удобны ему сейчас, и от этого походка старика выглядела вихляющей. Видел, как закатные лучи облизывали нижние камни кладки, чтобы затем погрузить своды храма в сумрак. Но и тогда он ещё не покинул своего убежища, приводя мысли и чувства в порядок.
****
С того дня Фрэнк-Луи заканчивал свою коленопреклонённую молитву и, поднявшись, присаживался на скамеечку рядом с ожидавшим его месье Жаком. Старик и правда был хорошо образован и говорил интересно и много о разных вещах, от которых бы пришёл в восторг любой отрок из мелких буржуа. Фрэнк же был образован не хуже, поэтому старательно изображал интерес и искреннее восхищение знаниями своего собеседника. Он чувствовал, что их общение и отношения стали достаточно близкими для того, чтобы делиться какими-то откровенными, тайными вещами. Чтобы быть честными друг с другом. Неделя подходила к концу, и Фрэнк с каким-то нездоровым удовольствием отмечал, как мужчина становится всё более жадным и меньше внимания уделяет сдержанности, выпуская наружу похотливые взгляды и смелые прикосновения. Он делал это будто бы случайно, невзначай, и если вначале Фрэнк вздрагивал и изображал недоумение, то сегодня, в пятницу, он просто не обратил никакого особого внимания на то, что рука, вдруг оказавшаяся на его колене, осталась там намного дольше положенного.
— Вы знаете, мне неловко признаваться, — залепетал Фрэнк, смущаясь и краснея, — но ваши прикосновения заставляют чувствовать себя странно, — договорил он и замер, ощущая на своей ноге подрагивающую от нетерпения костлявую ладонь.
— Что ты имеешь в виду, мой мальчик? Расскажи об этом, — томно спросил месье Жак, придвигаясь чуть ближе.
— Это странно… И очень стыдно говорить об этом, — прошептал Фрэнк, смотря куда-то вниз и в сторону. — Но сердце словно заходится и внизу живота… — его голос оборвался, — горячо.
— О, мой юный и невинный отрок, — развратник сильнее сжал колено и заскользил вверх по бедру юноши. — Расскажи мне о своём опыте. Ты когда-нибудь был с девушкой?
Фрэнк, алея пунцовыми кончиками ушей, зажмурился и помотал головой.
— Господь всемогущий, — жарко вздохнул старик, — неужели ты невинен? И никогда не прикасался к себе?
— О чём вы? — с искренним интересом спросил Фрэнк, наблюдая за ладонью, добравшейся до самого верха и остановившейся напротив паха. — Я чувствовал подобное и раньше, но никогда… — он осёкся, потому что настойчивые пальцы забрались под полу рясы и начали поглаживать его чуть возбуждённую плоть через тонкую льняную ткань подрясника. Он сглотнул и вновь сильнее зажмурился, напрягаясь. Одному Богу известно, какими усилиями он удерживал в голове образ Джерарда. Одни ангелы могут подтвердить, что он был в шаге срыва от отвращения, и только бурная фантазия, рисующая ему так ярко первую встречу с Джерардом на балу у баронессы, помогала держаться из последних сил. Он дрожал, стараясь не обращать внимания на шумное чужое дыхание у уха, на противный сердцу голос и неприятный, чужой запах, перекрывая всё это своим неистовым желанием к Джерарду. А месье Жак, отнёсший эту дрожь к степени возбуждения, лишь смелее забирался под подрясник, едва не касаясь уже обнажённой кожи своими пальцами.
— Нет! — вдруг вскрикнул Фрэнк-Луи, вскакивая со скамьи и отлетая на шаг от обескураженного сластолюбца. — Прошу вас, месье Жак, не надо! Это слишком… слишком странно, вы не должны делать подобного со мной, тем более перед распятием… Господь и так ненавидит меня, раз посылает столько испытаний… Простите меня! — он закрыл лицо руками и выбежал через дверь прежде, чем мужчина поднялся с лавки со словами: «Луи, душа моя, постой, прошу тебя!».
В храме повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием месье Русто.
— Вот же маленький ублюдок! — в сердцах выругался он, крепко стукнув кулаком по спинке впереди стоящей лавки. — Я ведь почти сломил его… Сукин сын, — сдавленно шептал мужчина, направляясь к выходу из собора. Сидящий на балконе Джерард весь превратился в слух. — Ну ничего, ничего, завтра я покажу тебе, каким может быть месье Жаккард Русто, главный кукловод революции. Обихаживать мальчишку-сироту, точно он принцесса? Уговаривать, ждать? Не собираюсь ждать ни дня больше. Завтра же будешь извиваться подо мной и просить пощады, упёртый выродок…
Джерарда колотило, он держал себя обеими руками, нащупывая сбоку, у рёбер в тайных ножнах отравленный стилет. Он бы успел неслышно спуститься вслед месье Русто и быстро, одним сильным движением вколоть сталь под рёбра этой змее, и не мог понять, что же удерживает его от подобного шага. Ему было не впервой убивать — не в открытой схватке, но исподтишка, используя внезапность и яды. Он не любил эти методы и не распространялся о своём опыте, и тем не менее ничего не мог изменить — порой, очень редко, ему приходилось убивать. Эта тварь угрожала Фрэнку. Его Фрэнку. Его воспитаннику, его вожделению. Его невинному ангельски-чистому существу, единственному созданию, заставляющему его улыбаться и верить в лучшее. И тварь должна была поплатиться за это.
Дверь глухо хлопнула, возвещая о том, что месье Жаккард Русто покинул собор, оставляя его в сумрачном одиночестве. Он должен, обязан был успокоиться и не выглядеть нервным. Фрэнк так много трудился и был настолько убедительным, что Джерард не имел права беспокоить его своими мрачными мыслями. Они все заслужили небольшой отдых. Совладав с эмоциями, он поднялся на ноги, отряхнул и поправил строгий костюм, надетый сегодня для разговора с настоятелем аббатства, и начал спускаться с лестницы. Его мальчик по обычаю ждал в своей келье, стоило поторопиться.
