— Оно ж… нехорошо ж… Люд православный тревожить-беспокоить — не по-людски. Иной-то только прилёг, умаявшись от трудов праведных. А тута над ухом гр-тр-хр. Непорядок. А я тута поставлен самим светлым князем — чтобы порядок был. Дык как? Бунтовать будете или чего? Ладно, помилосердствую: даю два дни на исправление. Нынче да завтра. А уж потом — не взыщите.
Эх, ребятки, люд православный! Не видали вы наших сан- пож- арх- энерго- и прочих надзоров. Как поётся в старой российской песне:
«По пыльной дороге телега несется,В ней по бокам два жандарма сидят.Сбейте оковы,Дайте мне волюЯ научу вас свободу любить».
«Свободу любить» — научу! Но сначала — научу любить чистоту и порядок. Чтобы телега, хоть бы и с жандармами, но мчалась и не скрипела.
У нас на дворе Николай на лавочке сидит. Ручки на животе сложил, на входящих в полглаза смотрит.
— А, и ты, Лупиглав, пришёл. Что ты мне давеча говорил, когда я насчёт валенков спрашивал? Зимой приходи? Ну-ну.
Очередной купчина смущается, извиняется, мекает и бекает. Но уже — не вякает. Конечно, он может послать Николая. Но тогда нужно платить виру. Конечно, можно и дёгтем смазать, и салом, или ещё каким маслицем. Но десятник, чисто по дружбе, уже объяснил:
— Через три дня высохнет. Опять скрипеть будет. Надолго помогает только это самое… колёсная мазь. Которая у этих… с Рябиновки. Так что решай сам, моё дело — скрип проверить.
Что у десятника вдруг острый слух прорезался… именно на скрип… Так ведь не задарма же!
В сарае «удод» в поте лица раскладывает нашу колёсную мазь по маленьким плошкам и корчажкам. Мы с собой две кадушки этой… консистенции притащили — ничего не продалось. До сегодняшнего дня. Теперь очередь стоит.
Заявляются возчики артелью.
— Дам по плошке в оплату. По рукам?
— Да не… мало… оно ж по две ногаты… мы ж не абы хто… дорога-то… не ближний свет… ногата в день… туда, обратно, там скока… серебра ещё давай.
— Вам жить, мужики. Только в это лето вам возы не возить — скрипеть будете. Стража не пропустит.
А не мелко мы расторговались! На другой вечер идём с Акимом к посаднику — дольку его отнести.
Старики уже, а как дети! Радуются серебру, как игрушкам. Начали планы строить. По удвоению-утроению-учетверению… «Жаба» — понятие общечеловеческое. Но надо же и меру знать!
Есть понятие — «ёмкость рынка». Мы четыреста баночек продали — почти в каждый двор, включая посады. Остальные не купят, даже если захотят — платить нечем. А отбирать последнее… нарваться можно. Вот через годик повторить… И с ценой — также. Две ногаты — выше без проблем не задирается. Итого — сорок гривен кунами, десятую часть посаднику и гривну десятнику…
— У меня в Пропойске друган давний тысяцким сидит. Я ему отпишу — и там также сделаете. Хороший человек — надо ж дать ему подзаработать!
«Хватанул сам — помоги товарищу». Взаимопомощь у боевых соратников — постоянно.
Прав Матроскин: «чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала иметь что-нибудь ненужное». Купить или сделать. Как я сделал совершенно ненужную до вчерашнего дня на «Святой Руси» колёсную мазь. Теперь придётся несколько… сместить акцент в технологии — к следующей весне надо иметь вдвое-втрое-вчетверо.
Но это — на будущее. А пока поехали. И на другой день повстречали… Не, не принца прекрасного, не змея трёхголового… Просто — собачки придорожные.
Я-то думал, пока ехать будем — время с пользой проведу. Ну, там, всяких полезных физических упражнений понаделаю.
Поначалу так и было: убежим с Суханом вперёд за полверсты, и я там по-отжимаюсь, по-растягиваюсь, на прыгалке попрыгаю. Обоз подойдёт — можно ещё что-нибудь потренировать. Вспрыгивать с места на идущую рысью подводу не пробовали? Теперь спрыгиваем, догоняем, снова запрыгиваем.
Только как вышли на эту «наезженную дорогу» — всю мою эквилибристику пришлось отставить.
Отжимаюсь я как-то раз в кустиках. Так это… хорошо. На кулаках, толчком, с хлопком ладонями. Поднимаю глаза — зверюга стоит.
Говорят, «московская сторожевая» выведена в питомниках НКВД специально для конвойной службы сталинской империи. Неправда ваша — наше это, исконно-посконное. Родное святорусское. Я понимаю, что ни сенбернаров, ни астурийских овчарок, от которых произошли московские сторожевые — здесь нет. А похожие собачки — есть. Специальные противоразбойные собачки. Здесь — в каждом дворе.
Самое скверное — их на день во многих дворах с привязей спускают. И бегают по округе такие стайки… голодных конвойных собак. Я уже повторял: в одиночку по Руси не ходят. А в одиночку от них и не отобьёшься.
Я собачке в глаза посмотрел — она зарычала, начала, было, лапами землю рыть. Потом заскулила и убежала. Во я какой крутой — от одного моего взгляда такие монстры разбегаются! Что — да, то — да. Здешние собаки меня опасаются. Не любят, не ластятся.
Полчаса не прошло — вылетает из придорожных кустов свора этих зверюг. Штук тридцать. И — на нас. Кони перепугались, рвутся, на дыбы встают. Псы лают, под телеги кидаются, за ноги ухватить норовят. Одна на задние лапы вскочила, передние — на телегу и на меня рычит.
Факеншит! Да она же на две головы выше, в два раза тяжелее! Я её — дрючком по носу. Она и слетела на дорогу. Тут они всё хором гавкнули и кинулись. Я только и успел крикнуть:
— Бей!
Не понимаю — зачем здесь разбойники толпами?! Свору собачек в полсотни голов и пару стрелков на деревья — они любой караван на части разберут. Особенно — летний. Одеты-то мы легко — собака прокусывает руку или ногу насквозь.
Повезло — они не с самого начала кинулись, а сперва ритуал исполняли: полаять, по-рычать, землю покидать. Как-то морально подготовились.
Но когда такая зверюга рвёт когтями у тебя на груди тонкую рубашоночку, а морда её висит над тобой перед глазами, удерживаемая только тонким дрючком… И тут тебе на лицо прилетает со стороны шмат тёплого мяса с кровью…
Потом выяснилось — всё-таки собачатина. А — не как я подумал. Дальше раздался скулёж. И зверская морда надо мной исчезла. Ура! Победили!
Кого? Псов бродячих? Велика победа. У Чарджи прокушена нога, у Сухана — рука. У Николая — армяк по спине разорван… без надежды на восстановление. А последний пёс убежал с моим ножиком в голове. Ивашко разглядывает свою саблю и сокрушается:
— Гурду об паршивых собак тупить… Гурду!
Нигде у попаданцев не встречал описания воздействия собачьих стай на человеческое общество. Кроме Твена:
«На каждого человека приходилось не менее двух псов; псы сидели выжидая и, когда кто-нибудь швырял им кость, разом кидались к ней целыми бригадами и дивизиями; начинался бой — головы, туловища, мелькающие хвосты смешивались в беспорядочную кучу, поднимался такой неистовый вой и лай, что всякий разговор приходилось прекращать; но на это никто не жаловался, потому что собачьи драки были интереснее любого разговора… В конце концов пес-победитель удобно вытягивался на полу, рядом с полсотней других победителей, держа в лапах кость, и с ворчанием грыз ее, пачкая пол…».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
