отстали, мы вновь сели в машину и со скоростью еле ползущей улитки поехали дальше. Пробки на дорогах достигали просто чудовищных масштабов, всюду происходили аварии и стычки. В дополнение ко всему, нашу машину останавливали на каждом блокпосту, задавая одни и те же тупые вопросы, но не отвечая, если о чем-то спрашивали мы. А самое скверное заключалось в том, что наши телефоны полностью разрядились, поэтому мы не могли ни звонить, ни пользоваться интернетом.
Выезжая из леса, я успел сделать короткий звонок Робу, но с тех пор прошел уже не один час. Радио в развалюхе отсутствовало, так что и новостей мы не знали. От нетерпения, от переживаний за Терри, от поведения военных и медиков я был на пределе и буквально чувствовал, что вот-вот лопну от злости. Марта чувствовала себя примерно так же.
Я силился не орать матом всякий раз, как мы застревали где-нибудь посреди трассы или на очередном блокпосту, но сдерживать эмоциональное напряжение удавалось не всегда. Она молчала и, казалось, не обращала на мои яростные вопли никакого внимания, однако по тому, каким вымученным становился ее взгляд, я догадывался — в восторг они ее не приводят. После каждой подобной вспышки я перед ней извинялся, но в ответ она лишь безмолвно кивала. Мы почти не разговаривали.
Единственным плюсом во всем происходящем было то, что еще на первом блокпосту нам выдали медицинскую справку о прохождении унизительной процедуры с забором крови. С ней мы беспрепятственно проезжали все следующие кордоны, не проходя повторного анализа. На дорогу вместо трех часов мы потратили все семь. Уставшие, злые и дико голодные к дому Роба мы добрались лишь к четырем часам вечера.
Глава 24
В пять часов мы с Робом стояли на террасе перед его домом. Я рассказывал ему об обитавшем в лесу свихнувшемся старике и обо всем, что успел увидеть на дорогах, пока продирался сюда. Слушая, он в задумчивости молчал, лишь изредка почесывал затылок и с рассеянным видом сморкался в платок.
За время моего отсутствия город наполовину опустел — в нем остались исключительно те, кто не желал покидать свои дома. Ночью здесь произошли ожесточенные уличные столкновения, полиция не справлялась, подкрепления ждать было неоткуда, а потому Роб попал домой только к пяти утра. По словам Айлин, рубашка на нем была разодрана, из разбитой губы сочилась кровь. Аналогичная ситуация происходила повсюду в нашем округе и не только в нем.
— Что думаешь, Роб? — спросил я, затушив уже вторую выкуренную за десять минут сигарету.
За прошедший час мы решили, что если и будем уезжать, то все вместе. В сущности, это решение подразумевалось как бы само собой, так что подробно мы его даже не обсуждали. И он, и я понимали, что держаться сообща будет проще и безопаснее, но сейчас я хотел в точности знать, что он планирует делать — куда-то уезжать или оставаться тут, охраняя дом каждую ночь.
И если уезжать, то куда? С момента первого случая прошло больше месяца и сложно определить, как далеко эти твари разбрелись. Можно двинуть подальше на юг или на север страны в надежде, что военные их всех перестреляют и это быстро закончится, но с другой стороны, представить, как брошу здесь все и уеду, у меня по-прежнему не вполне получалось.
— Да хер его знает, — глядя вдаль прищуренным взглядом, выругался Роб. — Ясно, что нужно уезжать. В городе почти никого не осталось и глупо рассчитывать, что мы сможем переждать в подвале, пока все не закончится.
— Военные отправляют всех на север. По пути я слышал, что там строят лагерь для беженцев. Может, стоит поехать туда?
— У нас и выбора-то нет, — сплюнув на землю, зло прошипел он. — Пока они не трогают тех, кто не желает уезжать, потому что разбираются с хаосом на дорогах, но как только всех согласных перевезут, начнут силой увозить остальных.
— Вчера я подумал о Джесс. Она живет за карантинной зоной и можно было бы пересидеть у нее.
— Вот она обрадуется, когда мы заявимся к ней всей компанией, — усмехнулся он.
— Да, об этом я тоже думал, — с кислым видом откликнулся я.
Помимо вздорного характера, сестра Анны была той еще паникершей и можно только вообразить, в какое потрясение ее приведет наш внезапный приезд. Наверняка она уже забаррикадировалась в своей квартире и не высовывает носа на улицу, а уж мысль о том, чтобы она захотела принять у себя такую ораву и вовсе выглядела фантастической.
— А что планируешь ты? — поинтересовался Роб. — Я про твою журналистку.
Он развернулся ко мне всем корпусом и уставился в лицо неподвижным внимательным взглядом.
— Я хочу, чтобы она поехала с нами, — без раздумий ответил я.
— Ты уже обсуждал это с ней?
— Нет. Пока нет.
Роб кивнул, но как-то загадочно увел взгляд в сторону. Он сделала это так, будто хотел сообщить мне о чем-то значительном, но вместо того лишь проговорил:
— Думаю, сегодняшнюю ночь придется провести здесь. Уже поздно выдвигаться, да и вы только вернулись, а завтра с рассветом двинем на юг. Я не поеду в лагерь для беженцев.
— И что на юге?
— У меня там родственник, поживем пока у него. Все-таки это не лагерь и там будет потише, а мы сможем подыскать работу, чтобы продержаться на плаву, пока все не утрясется. Я звонил ему сегодня, он не против принять всех нас на какое-то время. В любом случае, я рассчитываю, что долго это не продлится.
— Да, пожалуй, это лучше, чем толпиться в палаточном лагере, — согласился я. — Хорошо. Я поговорю с Терри. И с Мартой тоже.
— Ты действительно считаешь, что она захочет ехать с нами? — вдруг спросил он, но не дожидаясь моей реакции, продолжил: — Позволь сказать тебе кое-что, парень. Ты можешь послать меня к черту, но я все же скажу. Твоя Марта отличная девушка. Она красивая, более того, неглупая и я отлично понимаю, отчего у тебя взыграла кровь. Что говорить, будь я на твоем месте, тоже потерял бы голову. И я рад, что ты вернулся к жизни, правда рад, но она тебе не по зубам, Джон.
— Роб…
— Подожди, я не закончил. Я скажу, а ты сам думай, что и как. — Он выразительно взглянул на меня из-под хмуро насупленных бровей и возвратился к своей поучительной речи: — Я говорю это не к тому, что она слишком хороша для тебя, ты понял? Я совсем о другом. Она будет сейчас носиться по всей стране с камерой наперевес и не
