Белозерские, — подкалывает, напоминая мне мою же фразу о фамилии, с лёгкой руки подаренной невесте, а теперь уже жене, — я даже рада, что мы не позвали прессу. Потому что это был бы сенсационный позор.
— Мама! Мы просто пытаемся разрезать торт.
Откинувшись на спинки стульев, брат, мать, отец, Дубовские да и остальные гости начинают скучать.
— Вам нужно было раздать всем по пачке журналов, какие бывают в медицинских центрах, чтобы мы не заснули.
— Что-то ты расхрабрилась, дорогая, может быть, стоит урезать тебе выходное пособие? — смотрит на неё исподлобья отец. — У них сейчас просто процесс притирки.
— Ой, — смеётся Аня, — и на папу ты тоже похож.
— С чего бы это? — сжимаю губы. — Давай просто разрежем торт.
— Да, конечно, милый. — Ставит нож между фигурками и давит на него.
— Ну какая же ты упрямая. Нужно сделать, как сказал муж, разрезать, где он решил. Так правильно!
— А Сабина разрезала бы, где ты захотел, — как бы невзначай комментирует мать и при этом разглядывает свои ногти.
— Сабина жена твоего сына. Не Германа. Другого сына, — злится отец.
— Ладно-ладно, я молчу. Просто они не могут договориться даже в том, как разрезать торт, поэтому, как мне кажется, всем очевидно, что весь этот брак ошибка!
— Ох! — прикрывает рот Ксюша.
Мой брат с женой переговариваются. А батя показывает матери кулак.
— Ну вот смотри, чего ты добилась. Дай сюда нож!
Беру дело в свои руки и, раскромсав макушку на четыре части, сажусь на место.
— Извини меня, Герман, я не должна была, — садится Аня рядом со мной и начинает ломать пальцы.
Смотрит в тарелку. Наша помощница разносит торт гостям. А Аня, притихнув, разглядывает каёмочку десертной тарелки, гладит её пальчиком.
Всего минуту назад меня дико злило её упрямство, сейчас же почему-то мне не нравится, что мы поссорились из-за такой глупости.
Я не привык уступать, тем более женщине. Обычно ради мня они отказывались от своих идей и желаний. Ведь им доставался главный приз, то есть я. А Аня смеясь говорит о конце нашего фиктивного брака, шутит про развод. Как будто ей совершенно наплевать, что всё это может вот-вот закончиться. И вроде бы чёрт с этим. Вроде я сам хотел фиктивности отношений, но почему-то при этом мне необходимо, чтобы Аня не хотела со мной расстаться.
— Всё нормально. Это всего лишь торт. Ешь давай.
— Хорошо. — Она послушно берёт маленькую ложечку и начинает есть. — Вкусно, кстати.
— Отлично, я рад. — Пробую, действительно очень недурно. — Хоть в чём-то мы сошлись.
Аня поворачивается ко мне, я к ней, конфликт растаял в воздухе, как мыльный пузырь. Обычно я долго мусолю какие-то такие вещи в голове. А здесь хочется помириться.
И забыть конфикт, словно его и не было. Да что со мной такое? Совсем размяк. Надо было её наказать за непослушание. Устроить репрессию, провести промывку мозгов, что при моей матери подобное поведение недопустимо. Что никто не имеет права щёлкать меня по носу. И если даже такое происходит, то ослушавшийся обязан ответить по полной строгости.
Потому что оскорбительные действия в сторону Германа Белозерского просто неприемлемы. Кладу руки на колени под столом и начинаю топать ногой, разжигая костер ненависти. Я должен быть сильным мужиком. Сильные мужики — это не бесхребетные подкаблучники, они не идут на поводу у женщин. Мне необходимо придумать какую-то карательную меру в отношении моей новоиспечённой супруги, потому что стерпеть такое означает конец собственной репутации.
Только вот Анюта, заметив мою нервную чечётку, протягивает руку и кладёт свою крохотную ладошку на моё колено. И, вместо того чтобы, как настоящий крутой мужик, скинуть её к едрене фене со своей конечности в брюках, я ощущаю накатывающие волны спокойствия.
Ну вот… Так всё и начинается. Я прям чувствую, как слабею на глазах, как меняюсь. А главное, помню её губы на вкус. Они как абрикос и ваниль в одном флаконе. И от воспоминаний сразу же тяжелеет в паху. Хочется снова получить облегчение. Но это-то как раз понятно, потому что Анна настоящая красавица и невероятно притягательная женщина, но тут другое… Она каким-то образом трансформирует меня. Я прям чувствую, как видоизменяюсь. Я слышал об этом от мужиков в баре.
Вначале она просто гладит твою руку, и ты радуешься как ребёнок, обретая успокоение, понимая, что ваша ссора в прошлом. А потом начинаешь таскать ей цветы в зубах и лазить в спальню через балкон, напевая при этом позорные серенады.
Взглянув ей в глаза, чувствую горячее тепло. Возле носа веснушки, на щеке родинка. Вот бы пересчитать их все… языком.
Резко втягиваю воздух и отворачиваюсь. Борьба с собой, поддержание ледяной атмосферы и спасение собственной пятой точки — вот цель номер один.
— Соберись, тряпка, не время раскисать, — говорю сам себе с суровым пуленпробиваемым лицом.
Но Анька слышит:
— Да ладно вам, Герман Игоревич, у нас фиктивный брак. Всё в силе, — говорит она в уголок рта, заговорщицки ко мне наклоняясь, — просто вы трясёте стол, боюсь стаканы с графинами повалятся. Ваш нервный тик заметят другие.
Мы засматриваемся друг на друга, я специально улыбаюсь, будто сожрал кусок лимона.
В этот момент ко мне подходит Дима:
— Босс, у нас проблема, там парень из вашего офиса. Он ломится через охрану. Говорит, что ему срочно надо увидеть Аню и поговорить с ней.
— Какой парень?
— Это, наверное, Фёдор.
— Фёдор? Что он здесь забыл? Как он сюда попал?
— Я немножко скрыла правду, когда сказала, что не звонила ему. Я волновалась перед свадьбой, а только он знал, что мы собираемся пожениться. Мы же сами ему в больнице рассказали. Я грустила одна в комнате, — шепчет.
— Господи, Аня. И ты сказала адрес?
— Ну... координаты, очень приблизительно... Я не думала даже, что он приедет. Но, видимо, у него сильные чувства. Только, пожалуйста, не надо его бить или обижать. Он хороший парень. Поймёт, что мы уже поженились, и отстанет.
— Очень надо мне его бить, — скривившись, киваю водителю, — пропустите, но только ненадолго. Пусть заходит, потом скоренько назад. Какая разница, в самом деле? И вправду поженились же уже.
Но уже через мгновение я жалею о своём решении.
Фёдор несётся
