Школа, куда я ходила, была не новой, а старые японские туалеты не похожи на американские. Унитазы вмонтированы в пол, и надо приседать над ними на корточках, вместо того чтобы сидеть, как на стуле. Вот так я сидела, с задранной юбкой, запачканные трусики болтаются вокруг щиколоток, когда услышала, что дверь открылась, а потом закрылась. Кто-то зашел.
Тихо, как могла, я обмотала кусок туалетной бумаги вокруг ладони, чтобы сделать прокладку. Из соседней кабинки донесся шорох, будто крысы скреблись, карабкаясь по стенке. Я замерла. Стенки кабинок наглухо стыкуются с полом, слава Богу, так что снизу подглядеть невозможно, но все же это ужасное чувство — сидеть вот так на корточках со спущенными трусами, голая задница болтается в воздухе, и слушать, как скребутся крысы. Невозможно чувствовать себя более уязвимой. Я затаила дыхание. Все было тихо. Я задрала юбку и наклонилась, чтобы сунуть прокладку в трусики, и тут услышала шум опять, только теперь он шел сверху перегородки. Я услышала, как кто-то хихикнул, посмотрела вверх и увидела две неровные линии, состоящие из телефончиков-кейтай, которые высовывались из-за стенок с обеих сторон. Нацелены они были на меня. Я встала — очень быстро — и натянула трусы.
— Оооо, — услышала я. — Классный кадр!
Один за другим телефоны исчезли. Я одернула юбку и отступила в угол кабинки.
— Гааадость! — сказал кто-то. — Там кровь! Она даже не спустила за собой!
Я прижалась к выложенной плиткой стене, обхватив себя руками. Нужно ли мне спустить воду? Нужно ли мне попробовать сбежать? Была бы у меня винтовка, я бы выстрелила себе в горло.
— Бака! Все размазалось!
Я оттолкнулась от стены и потянулась к щеколде.
— Совсем не размазалось! Это ее волосы там!
Я отперла дверь и открыла. Они стояли у раковин плотной группкой вокруг Рэйко, разглядывая экранчики кейтаев друг у друга. Я пригнула голову и стала проталкиваться мимо них к выходу, но Рэйко выставила руку, как коп-регулировщик.
— Куда это ты собралась? — спросила она.
— Домой, — сказала я.
— Я так не думаю, — сказала она.
Тут кто-то схватил меня за воротник и толкнул в угол, где Дайсукэ снимал все на видеокамеру. Трое крупных девчонок толкнули меня на колени, потом на живот. Плитка на полу пахла мочой и хлоркой; она холодила мне щеку. Я почувствовала, как чье-то жесткое колено уперлось мне в спину, не давая подняться, и чьи-то руки задрали мне юбку до подмышек. Кто-то еще пнул меня в ребра.
— Давай сюда прыгалки.
Они это спланировали. Они придержали мне руки, потом натянули юбку на голову и завязали сверху прыгалками, как мешок, чтобы я не могла ничего видеть. Взяв меня за щиколотки, чтобы я не лягалась, они стянули с меня трусы.
— Ооо, в точку! — услышала я голос кого-то из них. — Да здесь кровища! За кровищу отвалят побольше!
— Бее, гадость. Воняет. Положи их уже в пакет, а то меня ща сблюет.
— Дайсукэ, ты бака. Ты чё не снимаешь? Нам видео нужно.
Внутри моего мешка в складочку было темно, а еще жарко и влажно, потому что я тяжело дышала, а выходить воздуху было некуда. Сквозь ткань юбки я еле-еле различала свет и смутные тени. Кто-то ткнул меня ногой в ребра и перекатил на спину, и теперь тени двигались надо мной, а плитка холодила мою голую попу. Они говорили о том, кто будет меня насиловать первым. Решили заставить это сделать Дайсукэ.
— Давай сюда камеру, — приказала Рэйко. — Снимайте с него штаны.
Они держали мне ноги раздвинутыми и заставили его встать на колени, а потом лечь на меня. Я почувствовала давление его тощего тела и как в меня впиваются его костлявые бедра, но он был слишком напуган, чтобы что-нибудь произошло, поэтому они столкнули его пинками, и я услышала, как он убегает. Теперь они говорили о том, что им нужно видео с изнасилованием, но после провала Дайсукэ никто пробовать не хотел. Может, они все были напуганы. Не знаю.
— Кто-то должен это сделать.
— У нее кровища. Противно слишком.
— Вы, мальчики, просто жалкие отстои.
— Ладно, тогда делай это сама, Рэйко. Будет лесбиянский видос. Так даже лучше.
— Бака. Я не лесбиянка.
Я просто лежала там, совершенно неподвижно. Кричать или сопротивляться не имело смысла. Их было слишком много, и никто бы не услышал меня и не пришел бы на помощь, но, в общем, это было и не важно, потому что я думала о Номере Один, и это придавало мне храбрости. Они могли сломать тело, но мой дух они сломать не могли. Они были всего лишь тени, и, слушая, как они спорят, я вдруг ощутила, как лицо у меня расплывается в тихой улыбке. Я вызвала свою супапаву, и скоро тени были всего лишь комары, вот они гудят где-то на заднем плане и могут реально достать, только если ты им позволишь.
— Эй, — услышала я. — Она дергаться перестала.
— Она не дышит.
— Крови так много, что-то слишком.
— Блин. Валим отсюда!
…Ты помнишь это чувство — ты маленький ребенок и притворяешься мертвым? Вот ты у себя на дворе в Саннивэйле, и вы играете в войнушку, и вдруг БАБАХ! — кто-то наставляет на тебя палку и стреляет? И вот ты падаешь, стискивая грудь. Земля такая холодная и влажная. Враг наблюдает за твоей гибелью, так что ты стараешься изо всех сил, стонешь и хватаешься за простреленное сердце, истекая кровью, но вот ты заканчиваешь, а война уже перекинулась на другую сторону двора.
И ты лежишь здесь, чувствуя, как земляной холод проникает тебе в щеку, в грудь, во все тело. На коленках у тебя влажные пятна, там, где они брякнулись о землю. Ты дрожишь. Земля пахнет грязью, и дождем, и химическими удобрениями для газона. От этого у тебя начинает болеть голова, но ты не двигаешься. Ты не можешь двинуться, потому что пришла твоя смерть.
И куда все ушли? — начинаешь думать ты. — Они что, обо мне забыли?
И сколько мне еще тут лежать?
Они будут играть вокруг моего мертвого тела, а потом пойдут домой? Как я пойму, что игра закончилась? Что, если мне никто не скажет?
Как это скучно — быть мертвым!
Наконец ты уже больше не можешь, и ты перекатываешься на спину и открываешь глаза, и вот над тобой огромное, толстое, ленивое небо, все в облачках. Ты моргаешь, наполовину уже поверив, что это не понарошку, смерть и вправду пришла. Медленно поднимаешь руку, потом ногу, просто посмотреть, что ты это можешь, а потом… хей! Смерти нет! С облегчением ты вскакиваешь на ноги, подбираешь ружье, самовольно возвращаешься в ряды живых и бежишь воевать опять.
Вот так я себя и чувствовала, разве что неба я не видела совсем, только трубки ламп дневного света, очень смутно, сквозь ткань юбки. В туалете было тихо, в коридоре снаружи — тоже. Плитка все еще была холодной, и попой я ощущала липкость крови. Я медленно села и стала толкать руками стянутую над головой ткань, пока прыгалки не поддались и юбка не освободилась. Туалет был залит ярким светом и совершенно пуст. Зубами я развязала веревку на запястьях. Они болели, и ребра тоже, там, куда меня пнули, но, в общем и целом, я была в порядке. Я намочила пару бумажных полотенец и вернулась в кабинку, чтобы отмыться, а потом села на поезд и поехала домой.
В тот же вечер они запостили видео в интернете. Кто-то из одноклассников переслал мне ссылку. Качество изображения с телефонных камер кейтаев было дерьмовым, картинка зернистая и трясущаяся, и лицо мое было различить непросто, за что я была благодарна, но все же видео было ужасающе четким. Голова и руки увязаны в юбку, дрыгаются голые ноги — можно сказать, я была похожа на гигантского доисторического кальмара, который дергается и пускает чернила в жалкой попытке отогнать от себя хищников.
Рядом с видео была ссылка на бурусера-фетиш-сайт[140], где хентаи могли делать ставки за мои окровавленные трусики. Аукцион должен был продлиться неделю, и ставки росли быстро, но в этот раз я вообще не чувствовала удовлетворения из-за количества кликов. Я выключила компьютер, не забыв почистить логи, на всякий случай, если папу вдруг охватит любопытство.
У нас все еще был единственный компьютер, который мне приходилось делить с папой. Довольно долго он совсем не выходил онлайн, но с тех пор, как началась эта его одержимость Падающим человеком, он вообще из интернета не вылезал. А уж когда США вторглись в Афганистан, это было все. Он забил на своих философов, на своих бумажных жуков и весь день напролет следил за войной, что было реально неудобно, потому что я имела дело с крайне деликатными бурусера-материалами и не хотела, чтобы он за мной шпионил, пока я исследую уровень цен на мои трусики. Это меня просто задолбало. Он мыкался у меня за спиной в ожидании, когда же наступит его очередь, пока, наконец, мне не приходилось просить его уйти, пожалуйста, мне ведь нужно хоть какое-то личное пространство. Но даже после этого он продолжал возникать в дверях спальни каждые пять минут.
