Город тоже гудел. Опасливая тишина стояла лишь в мусульманских кварталах. Купцы и ремесленники через посредников торопливо распродавали имущество.
Чувствовалось опасливое волнение иудеев. От всех перемен иудеи ждали плохого, тем более, от большой войны.
Но воодушевление все же преобладало. Вчера еще ко всему равнодушные, люди сбивались в группы на площадях и скандировали воинственную чушь.
Во дворце короля все кипело, а замок маркиза Монферратского будто затаился в тиши и унынии. Принцесса Изабелла жила в нем безвыездно и очень скромно. Маркиз не ограничивал ее в средствах и даже жалел о том, что у нее не стало никаких капризов. Изабелла сама приняла тихий, размеренный образ жизни. В начале ее болезни, когда маркиз привез ее в замок от трупа Рено, Изабелла неделями молчала, уставившись в потолок.
Конрад, разумеется, обвинял себя. Он заподозрил Изабеллу в том, что она рвется за Иордан в объятия любовника, и думал теперь, что, веди он себя умнее, не было бы несчастья. О том, что было бы в ином случае, он предпочитал не думать. И не смел напомнить Изабелле о свадьбе. Притом еще ревновал ее к окровавленному призраку, сознавая, что это само по себе ужасно.
Изабелла, однако, медленно поправлялась. Желание восстановить свой двор по яффскому образцу она не высказывала. Но и в монашенку не превратилась, хотя часто стала в церкви бывать и подавала нищим. Многое пережив в пути, до нее добрался карлик Био. Изабелла его обласкала. Уличные певцы, к которым он пристал в Тирс, заставляли его изображать бородатого ребенка, и он рыдал, рассказывая об этом.
Изабелла разрешила ему поселиться в замке, но не в близости к ней.
И стены замка, и внутренние постройки были сложены из темных базальтовых плит, Добываемых в ближних каменоломнях. Этот камень был очень мрачен — не то что ракушечник или гранит. Он угнетал.
Вдруг Изабелла вспомнила, что у нее есть брат. Она его толком не видела за последние годы. А он ведь рос… Уменьшительно сестры его звали Эди, когда сами они еще были детьми, а он — сущим младенцем. Где сейчас Бодуэн?
По просьбе принцессы Конрад легко это выяснил и по ее же просьбе выкрал мальчишку. Впрочем, не «выкрал», а поручил своим людям привезти его в замок из Таркса, где тот находился под присмотром пары старух и дюжины вечно пьяных солдат. Как ни странно, на принца не обращали внимания, хотя его право на трон никто не сумел бы оспорить. Ему сравнялось тринадцать лет. По всем меркам — уже не мальчик, а юноша. Почему-то никто не подумал, что из этого коренастого, белобрысого паренька может получиться король, что он — вполне сносный претендент на престол. Да, звезд с неба он не хватал, не любил ни лошадей, ни оружия, ни военных и спортивных игр и упражнений… Зато не болел, был сластена и чревоугодник.
И Изабелла к нему привязалась со всем неистовством, свойственным ей. Она не отпускала его ни на шаг, а обнимала, гладила, целовала. Она обдумывала его меню и радовалась его аппетиту. Вечерами она рассказывала ему сказки, а утром сама будила. Бодуэн, впрочем, вырос из возраста, когда упиваются сказками. Сестра подавляла его своим темпераментом, он ее даже побаивался. И чем больше она говорила ему о своей сестринской любви, тем неувереннее он себя чувствовал.
Конрад был рад. Лучше уж пусть Изабелла часами гладит и кормит угрюмого паренька, чем страдает о своем бывшем любовнике. Он был также доволен тем, что, отправляясь на войну, оставляет Изабеллу не в одиночестве. Да и надеялся, что война как бы отсечет прежнюю жизнь, и прежние кошмары потеряют власть над душами живых. Тогда можно будет напомнить Изабелле ее идею выйти за него замуж.
Глава xx. пыточный поезд
Целый месяц прошел в мелких стычках. За сто лет военного противостояния Назорей и сарацины как следует изучили друг друга. Курд, сельджук, сириец не падали в обморок при появлении закованной в сталь скульптуры с длиннющим копьем, а латинского или английского рыцаря не смущали феерическая джигитовка воинов ислама и мелькание их проворных сабель. Опытный рыцарь побеждал суетливого сарацина, а ловкий сарацин — спесивого рыцаря.
Саладин попробовал применить старинную хитрость; стал кружить по Хайертской долине, делая вид, что не уверен в своих силах и предоставив тяжеловесной коннице атаковать тень своего войска. Но еще свежи были воспоминания о том, как изможденную латинскую кавалерию избивали кочевниками на легконогих лошадях. Даже сам Танкред когда-то едва унес ноги из такой ловушки.
Гюи приказал своему войску остановиться. Саладин тоже остановил своих.
Долина напоминала огромное мелкое блюдо. С одной его стороны стояли шатры крестоносцев, с другой — дымились костры мусульман. В отдалении виднелись каменные постройки.
Выйдя утром из своего шатра, его величество поинтересовался:
— Как зовется этот город?
Отозвался барон де Бриссон, изучивший окрестности:
— Этот город называется Хиттин, Ваше величество.
— Что за варварское слово! — воскликнул король.
— Город очень старый, Ваше величество, — сказал барон. — Имеются еще римские постройки.
— Глупости, римляне не давали варварских имен своим городам!
Пейзаж был хорош: аккуратные купы миртовых деревьев, извилистый ручей, квадраты сжатых полей, симметричные строения из белого камня. Портили впечатление дымы в лагере Саладина.
Граф де Ридфор, великий провизор граф де Бурже, Конрад Монферратский и другие владетели поставили свои шатры в отдалении от королевского. Брат Гийом смиренно следовал за Великим магистром. Его повозка давно уже двигалась в голове обоза. За нею изо дня в день следили из соседних повозок, и особо присматривали шпионы, переодетые оруженосцами, водоносами и маркитантами. Они докладывали одно и то же: монах ни с кем не общается и уклоняется от разговоров. Наученный горьким опытом, Великий магистр не верил ему. Де Труа следил за братом Гийомом, облачившись в одежды рыцаря ордена святого Лазаря. Это ему позволило не открывать лицо. Вместе с тем он не рисковал особенно приближаться к повозке брата Гийома.
В полусотню охраны обоза граф отбирал людей, прибывших в Палестину недавно, притом из Ирландии или Галиции. Чтобы рядом с монахом не появились его знакомые и чем-то ему обязанные.
Де Труа, не доверяя и рыцарям из конвоя, и шпионам де Ридфора, ждал, что вот-вот брат Гийом соскользнет с облучка и затеряется в утреннем тумане. Его мучила мысль, что все же монах каким-то образом направляет события. Являлось желание сзади подъехать и рубануть топором беззащитную голову брата Гийома… Увы!.. Он был убежден и убедил графа де Ридфора, что брат Гийом отправился с армией не для прогулок. Он что-то планирует и выжидает момента действовать. Оставалось следить за каждым его шагом в надежде перехватить его руку.
Великий магистр внимательно слушал суждения де Труа. В сущности, он боялся монаха. Имея под командованием пять тысяч вооруженных людей, заманив врага в гущу этой железной толпы, он страшился прикоснуться к нему. Будто отдаст приказ уничтожить брата Гийома, и тотчас все войско провалится в тартарары; тогда начнется самое страшное.
Шатер Великого магистра был разделен на несколько отсеков. В одном находилась походная кровать, в другом — походный стол. В третьем помещались телохранители, в четвертом — слуги. А позади в шатре был карман с отдельным входом на случай, если Великому магистру понадобится принять кого-то секретно. И на привалах ночами здесь появлялся Реми де Труа. Они говорили шепотом.
— Он не отходит от своей повозки, разве что по нужде, и то — редко, — шептал де Труа.
Де Ридфор оттягивал ворот своей кольчужной рубахи, она натирала кадык.
— Вы пришли рассказать, как работает его желудок? — как-то спросил он.
— Нет, разумеется, мессир. Но докладываю, что наш подопечный ни с кем не уединяется. Сам правит лошадьми и все такое. Словом, ведет себя по-прежнему.
— Может быть, зря мы к нему привязались? Что предлагаете?
— Я прошу у вас права дать мне право задерживать всех подозрительных.
— Как вы их будете определять?
— По их поведению. Сейчас у меня на примете двое таких. Одного я бы немедленно допросил. Он с виду — кузнец, но я не уверен…
— Что ж, допросите.
— А если не пожелает отвечать?
Граф поморщился.
— Намекаете на пыточный поезд?
— Да, мессир.
Речь шла о повозках с инструментами для пыток вражеских лазутчиков, презирающих смерть. Эти повозки ставили в стороне от лагеря, дабы крики пленников не тревожили христианских воинов.
— Мы в походе, де Труа, когда вы собираетесь заниматься этим? — вяло спросил де Ридфор, презиравший нерыцарские формы войны.
— Хотя бы и ночами. Вспомните госпиталь святош Иоанна. Надо знать, что затеял монах.
