то время, к которому относятся мои воспоминания, Т-ский как раз и переживал то особое душевное состояние, которое привело его к такому решительному шагу. Он только что отбыл в качестве присяжного заседателя свою сессию, закончившуюся, ко всеобщему скандалу, тем, что он официально через прокурора сделал предложение о вступлении в брак шестнадцатилетней девушке-проститутке чухонского происхождения (…) Он выхлопотал разрешение и посещал её в тюрьме. В отличие от Нехлюдова, девушки этой он никогда ранее не знавал, и в этой черте и усматривал философски-общественное значение своего поступка» (Карабчевский Н.П. Около правосудия. Статьи, сообщения и судебные очерки. СПб.: Труд, 1902. 480 с.).
Дворянин И.Ф. Трушинский действительно подаёт тюремным властям прошение о разрешении ему брака с осуждённой: как известно, российская интеллигенция всегда страдала комплексом вины за происходящее в обществе, в результате чего у некоторых её представителей выработалась привычка в минуты духовного надрыва совершать необдуманные спонтанные поступки. Как утверждал бессмертный М.Е. Салтыков-Щедрин, им всегда «чего-то хотелось не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать».
В разговоре с И.Ф. Тушинским А.Ф. Кони сообщает ему о возможных последствиях в том случае, если его ходатайство будет удовлетворено. Р. Онни после брака с дворянином должна быть переведена в тюремную камеру для привилегированного сословия, а по мнению прокурора, это только усугубит её положение – среди социально близких ей вороваек и проституток женщине и привычнее, и комфортней. Ну да, конечно… того и гляди начнёт книжки читать!
Но, к большому сожалению, нравственный порыв Трушинского не получил достойного завершения – несчастная женщина к тому моменту уже умерла в тюремной камере от тифа. Так и не удалось ему угробить собственную жизнь во имя высокого идеала…и этот эпатаж молодого, образованного человека из высшего общества, рефлексирующего на несправедливость окружающего его мира, на удивление не был таким уж исключительно редким явлением. Так, Николай Добролюбов – известный литературный критик и публицист, довольно длительное время состоявший в отношениях с проституткой, тоже планировал жениться на ней. По слухам, его друг писатель-демократ Николай Чернышевский, шокированный таким решением, просто запер талантливого литератора в его квартире и не выпускал, пока не получил от него клятвенного обещания отказаться от такого убийственного замысла.
Благодаря такой своеобразной позиции «лидеров общественного мнения» падшая женщина на десятилетия вперёд становится не просто положительной, вечно страдающей, но даже романтической героиней в русской литературе. Её мы находим в повести Николая Гоголя «Невский проспект», романе Всеволода Крестовского «Петербургские трущобы», у Фёдора Достоевского в «Преступлении и наказании», в повести Александра Куприна «Яма», в рассказах Гаршина «Происшествие» и «Надежда Николаевна», у Антона Чехова в рассказе «Припадок» и, конечно же, в романе Льва Толстого «Воскресение», ставшего практически сразу же европейской сенсацией и переведённого на все европейские языки.
Да, собственно, и персонаж романа «Анна Каренина» – плохой хороший человек Константин Лёвин – тоже ведь выкупает из «дома разврата» Марью Николаевну, с которой потом живёт и которую хочет сделать подругой всей своей жизни. И, конечно, совсем не случайно, что содержанки и проститутки в романе Николая Чернышевского «Что делать?» описаны как исключительно честные и порядочные женщины, как ни парадоксально это прозвучит. Перевоспитавшаяся «жрица любви» Крюкова из швейной мастерской Веры Павловны соединяется с мужчиной только по любви: «У меня было много приятелей, человек пять… я к ним ко всем имела расположение, так это мне было ничего… если расположение имеешь, это все равно, когда тут нет обману; другое дело, если бы обман был» (Чернышевский Н.Г. Что делать? Из рассказов о новых людях. Гос. изд. Художественная литература. М.: 1957).
Никого из тысяч его преданных читателей абсолютно не смущало, что в данном случае речь идёт о произведении посредственном, написанном в самом неподходящем для этого месте – Петропавловской крепости. «Для русской молодёжи того времени она была своего рода откровением и превратилась в программу, сделалась своего рода знаменем», – написал о книге легендарный анархист князь П.А. Кропоткин (Кропоткин П.А. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб., 1907).
Здесь мы позволим себе некоторое отступление:
«Жёлтый» билет со смотровой книжкой, заменявший зарегистрированной во Врачебно-полицейском комитете проститутке паспорт
В Санкт-Петербурге первые официальные дома терпимости, или бордели, как их называли на французский манер, стали функционировать с 1843 года – после того, как только что образованный Врачебно-полицейский комитет выявил в городе 400 женщин, занимавшихся проституцией, после регистрации они превратились в так называемых поднадзорных, что означало легализацию их прежних занятий. Все «женщины с пониженной социальной ответственностью» получили так называемый «жёлтый билет». Мероприятия проводились по инициативе министра внутренних дел графа Л.А. Перовского, который считал необходимым сосредоточить всех проституток в специальных заведениях. В 1844 году появились правила для содержательниц и обитательниц борделей, просуществовавшие практически без особых изменений почти двадцать лет, когда в «Табель о проституции» внесли дополнения, касавшиеся особых домов свиданий. Основные же положения документа остались без изменений:
– открывать дома терпимости могли лишь женщины не моложе 30 и не старше 60 лет;
– строго запрещалось проживание при хозяйках несовершеннолетних детей;
– в обязанность содержательницы борделя вменялись поддержание санитарного порядка в помещениях, контроль за гигиеной женщин и за отчётной документацией;
Этот документ также предусматривал чёткую формулу расчёта с работницами заведения: три четверти полагалось администрации, одна четверть – девушке.
Однако большинство хозяек петербургских борделей, многие из которых были иностранными подданными (большинство приехали из Германии)[87], оставляли оплату труда на своё усмотрение. М. Кузнецов – один из первых исследователей этого социального явления – писал в 1870 году: «Хозяйки, пользуясь установленным в русском обществе взглядом на публичную женщину, которой это общество отказывало чуть ли не в праве называться человеком, безжалостно обирали этих жертв собственного неведения и ставили их в положение кабальных».
Это выражалось в полном присвоении содержательницей борделя заработка проститутки, в частности посредством продажи ей необходимых предметов одежды и туалета по тройным ценам. В результате накапливались долги, и оставить публичный дом было невозможно. Чтобы как-то контролировать сложившуюся ситуацию, в 1856 году Врачебно-полицейский комитет Санкт-Петербурга ввёл расчётные книжки в борделях. Но, конечно, самой главной обязанностью, возлагаемой на хозяйку, была постановка девиц на учёт в комитете. Здесь же осуществлялся обмен паспорта на билет, поэтому женщины из домов терпимости фигурировали во всех полицейских списках как «билетные».
Правилами предписывалась и организация внутреннего устройства публичных домов. Следует отметить, что пакет законодательных документов, касающихся этого вопроса, весьма активно пополнялся. Теперь основной заботой властей в столицах и уездных городах становится не борьба за нравственность обывателей – здесь война уже была окончательно проиграна, а предотвращение массовых заболеваний
