Памятью о цивилизации Homo sapiens и одновременно ее памятником должен был стать Интернет.
…Отец продолжал что-то бубнить насчет шести мельхиоровых колечек в ее левом ухе. Взгляд Августы упал на тарелку, которую в данную минуту старательно (он все делал аккуратно и старательно) тер щеткой отец. Тарелка вдруг разломилась в его руках. Острая грань вонзилась отцу в руку. Стекающая в раковину вода сделалась красной.
Сколько отец ни держал руку под холодной струей, сколько ни лил на рану йод, кровь не унималась. Отец побледнел, на лбу выступил пот. Августа увела его в ванную, заставила поднять руку вверх, перетянула резиновым ремнем запястье. Алая кровь из руки отца падала на ее руку и тут же продолжала свой путь дальше, как если бы была красной ртутью, а может, мельхиором или бисером, который, как известно, не следует метать перед свиньями. Отец и дочь были похожи, но сделаны из разного материала. Августа вспомнила присказку из Киплинга насчет одной крови, подумала, что к ней это не относится.
Она вообще не любила крови, красного цвета. Красные фонари светили на входе в бордели. Красными знаменами одевались орущие толпы, требующие социальной справедливости. Красные цвета преобладали в казино и в художественных изображениях преисподней. Кровь была куда более эффективным и всеобъемлющим, нежели деньги (сдачу здесь никто не предлагал и не брал), средством расчета между отдельными людьми и целыми народами. Августа знала, что последняя — самая страшная и необъяснимая из всех когда-либо существовавших — болезнь придет к Homo sapiens через кровь.
Августа перевязала руку отцу, и кровь остановилась. Именно тогда она как бы случайно подумала о благородной (исправляющей мир) сущности рака, иссушающего сырую плоть внутренних органов, пронзающего их копьями метастазов и внутренних кровотечений.
Августа в ужасе выбежала из ванной.
Она совершенно спокойно относилась к тому, что в голову ей приходили самые разные желания. Одни из них исполнялись, другие — нет. Теперь, похоже, было назначено исполняться тем, которым не следовало исполняться. Ей открылось, что ее желание первично, а его исполнение или неисполнение — вторично. Любая, самая дикая и странная мысль Августы, таким образом, имела такое же право на существование, как мысль честная и правильная. Мысли (в смысле материализации, появления на свет) можно было уподобить неродившимся младенцам. Некая высшая сила (ее называли по-разному) определяла место и время появления на свет того или иного младенца, материализацию (воплощение в конкретное дело) той или иной мысли. Августа не хотела, чтобы отец поранил руку. Но он поранил. Августа не хотела, чтобы он заболел раком легких. Но он заболел им в тот самый момент, когда она перевязала ему руку.
Следовательно, она этого хотела.
…Августа тогда еще не знала генерала Толстого. Они познакомились позже. Не знала она и президента крохотной (на какие внезапно, как уроненное на пол фарфоровое блюдо, рассыпался отделившийся от России Кавказ) республики, проведшего короткий срок своего президентства в старинной из замшелого камня неприступной башне на скале над падающей вниз горной рекой.
Президенту еще не было сорока, но он был совершенно сед и, по слухам, ущербен по мужской части. Было известно, что он занимается оккультными исследованиями. Часть граждан крохотного, зажатого между двумя горными хребтами государства считала своего президента чуть ли не святым, остальные — колдуном и вором, расхищающим достояние республики.
Достояния, впрочем, было кот наплакал. В республике отсутствовало промышленное производство. Народ дышал чистым горным воздухом, кормился натуральным хозяйством.
Президент не жалел средств на охрану здоровья своего небольшого народа. Республика была занесена в Книгу рекордов Гиннесса по количеству различных прививок на душу населения и совершенства (в смысле полноты сведений) типовых (электронных) медицинских карт. Граждане перемещались по стране на ослах, зато из деревни в деревню летали небольшие самолеты — специализированные медицинские лаборатории. Уклонение от диспансеризации, в особенности от анализа крови из пальца, рассматривалось в Уголовном кодексе республики как серьезное преступление. Видимо, президенту хотелось, чтобы в экологически чистой стране жил экологически чистый (свободный от бактерий) народ.
Мир бы вряд ли когда-нибудь проявил интерес к экологически чистому, затерянному в горах между двумя морями, одно из которых считалось озером, государству, если бы не нефтяная труба. Ее тянули от богатейшего прикаспийского месторождения к морскому порту в Турции, где заинтересованные фирмы спешно возводили циклопический терминал для нефтеналивного флота. Маршрут трубы пролегал по территориям новых независимых государств Азии и Кавказа. Каждый метр трубы обещал большие деньги. Кавказ взорвался войнами за независимость и вооруженными конфликтами из-за спорных территорий, в которые вдруг превратилась полоса земли и гор вдоль намеченного маршрута трубы. Именно здесь, как утверждали историки новых государств, жили далекие предки едва ли не всех современных кавказских народов. Древний Вавилон был заштатным городишком в сравнении с узкой, как клинок, полосой земли в горах, являвшейся, как выяснилось, не только колыбелью всех великих цивилизаций, но и истинным местом рождения Магомета, Христа и Будды. Уже девятнадцать независимых государств (в их числе Республика русских старообрядцев Белогорье — РСБ, забравшихся сюда в восемнадцатом веке, да тут и осевших) делили между собой трубу, как девятнадцать Георгиев Победоносцев тело поверженного, но по самое горло наполненного нефтью-кровью змея.
Только президент-оккультист пренебрегал дележом, хотя с точки зрения географии и экономической выгоды (речь шла об уникальном проекте подвесного нефтепровода) именно ему-то и были карты в руки. Согласись упрямец пропустить летящую между специальных опор нефтяную трубу над бараньими папахами своих подданных, он бы не только оказался в долларах, как рыба в чешуе, но и изрядно бы спрямил (и тем самым удешевил) строительство нефтепровода. Не говоря о том, что, выйдя из ущелий его смехотворного государствишка, труба уперлась бы в территорию России, и просто глупостью было бы ее не завернуть от Турции в сторону Новороссийска, где бездарно простаивал бывший крупнейший в Союзе нефтяной терминал.
Российское правительство много раз пыталось связаться с президентом по официальным каналам, но тот под разными предлогами уклонялся от контактов. Пробовали переговорить с ним и через своих людей в штабе генерала Сака, который, отступая в горы, из последних сил пытался зацепиться за трубу. Президент, однако, вместо того чтобы назвать сумму и номер анонимного счета в швейцарском банке, на какой эту сумму перечислить, вел речь о каком-то всенародном референдуме под контролем международных наблюдателей из Турции и Ирана. Он явно издевался над геополитическими и экономическими интересами России, а точнее, над хозяином ее недр — премьер-министром. Ведь именно Турция и Иран были крайне заинтересованы в том, чтобы труба ни в коем случае не ткнулась рылом в территорию России.
Директор ДФБ и генерал Толстой были вызваны к премьер-министру, который в ультимативной форме предложил решить проблему в двухнедельный срок. «Наша нефть, — заявил премьер-министр (он считал «нашей», точнее своей, всю разведанную и неразведанную нефть на просторах бывшего Союза), — не может течь мимо нас!»
— Сволочь, — сказал, вернувшись из Дома правительства, генерал Толстой, — сначала он отдает за деньги нашу нефть, а потом возвращает ее, проливая кровь наших солдат.
— Это разумно, — помнится, заметила Августа, — потому что кровь наших солдат, в отличие от нефти, не стоит ни гроша.
— Ты славная ученая девочка, — усмехнулся генерал Толстой, — но кровь как предмет, как учебную дисциплину еще не изучала. И тем более не сдавала зачета. Съезди в Ираклию, этот парень — тамошний президент — неплохой специалист. Он расскажет тебе кое-что о крови. И, может статься, кое-что покажет. Ты не только сдашь зачет, но и получишь удовольствие от общения с ним.
— Зачем мне ехать в забытую Богом Ираклию, когда есть ракеты космического наведения, легкие бомбардировщики, десантники-дельтапланеристы? — удивилась Августа. — Не дури, дед, существует тысяча и один способ прижать этого горного козла.
— Дух народа не может быть уничтожен даже с помощью самого современного оружия, — возразил генерал Толстой, — дух народа может быть только разложен на составные части, атомы, красные и белые тела и антитела. Потом из них, как из деталей конструктора «Lego», составляется что-то другое. Народ перестает быть тем, чем был. То есть люди вроде бы ходят, едят, голосуют, но они уже не народ. Это гораздо гуманнее, нежели сводить с лица земли тысячи невинных душ. Поезжай в Ираклию. Тебя ведь интересует кровь. Ты помнишь, как она пошла из руки твоего отца. Потом ты приказала ей остановиться. А потом он умер от рака легких.
