ним. Всем известно, что вино развязывает язык и дает волю словам. Но в данном случае не вино подвигло меня на исповедь. Думаю, это был сыр.
Кстати, о сыре, у нашего столика возник фермер с третьим и последним сортом на пробу. На сей раз сырная головка была не только крупнее двух предыдущих, но и покрытой тончайшей корочкой. Наклонившись вперед, Билли разглядывал сыр.
— И это?..
— Мой собственный сыр. Сделанный на этой самой ферме. Настоящий «Бри де Мо», сэр. Созревал он целых восемь недель. Молоко от наших собственных коров. Сыр выкладываем на солому, как повелось искони, а когда сыворотка стечет, солим, подсушиваем денька два и оставляем созревать в холодном подполе. В первую же неделю у него появляется кожица, которую, — добавил он, взглянув неодобрительно на мою тарелку, — необходимо съесть, мадемуазель. Она очень питательная. И на вкус хороша. В пору созревания головки сыра переворачивают вручную каждые несколько дней. Во всей Франции вы не отыщете сыра вкуснее, сэр. Помяните мое слово.
Билли взглянул на часы и спросил шофера:
— Сколько нам добираться до площадки?
— С полчаса, сэр.
— Отлично. Тогда нам лучше поскорее управиться с сыром.
— Сэр, — запротестовал фермер, — восемь недель уходит на изготовление этого сыра. С «Бри де Мо» нельзя спешить. Ни когда делаешь его, ни когда ешь.
Поразмыслив недолго, Билли кивнул в знак согласия, устроился на стуле поудобнее и потянулся за очередным куском хлеба.
— Вы совершенно справедливо заметили. Не найдется ли у вас еще немного вина?
— Конечно, сэр. Прошу, — фермер указал рукой на головку сыра, — угощайтесь. Нарезайте сами, а я мигом вернусь. — И побежал за второй бутылкой пино-нуар.
Аккуратно, очень аккуратно Билли отрезал от головки полоску сыра и переместил ее на мою тарелку. Сыр был маслянисто-желтым, почти жидким, от него исходил тончайший и тем не менее умопомрачительный аромат с грибной ноткой. Билли отрезал и себе сыра. Я отпилила нам по куску хлеба. Мы смотрели на тарелки с вожделением, глотая слюну.
— Приступим? — Билли взялся за нож.
Я схватилась за свой столовый прибор.
— Но сперва, — он вдруг резко повернул нож, тыча острием в меня, — позвольте кое-что добавить касательно истории, которую вы мне рассказали.
Я замерла.
— Письмо, что вы нашли в кармане парня. Я не считаю его неоспоримым доказательством.
— Нет? — Робкая надежда зашевелилась в моем сердце.
— Вы прочли, если я правильно понял, всего лишь слово «любимый» и фразу «жду не дождусь, когда мы снова увидимся».
— Так и было.
— Но стоит ли торопиться с выводами? «Жду не дождусь, когда мы снова увидимся» кто угодно мог написать и кому угодно.
— Пожалуй…
— А в Англии в определенных кругах все друг друга кличут «любимыми». За что надо сказать спасибо Ноэлу Кауарду[49], словечко подхвачено из его пьес. Но само по себе оно ничего не значит. Эти люди даже к мойщику окон обращаются «любимый».
Звучало правдоподобно, должна была я согласиться.
— Поэтому на вашем месте я бы рассмотрел иную версию: та женщина — просто приятельница. И только.
— Приятельница, — повторила я, прокручивая в голове версию Билли, взвешивая ее вероятность и чувствуя, как волна долгожданного облегчения пробегает по моему телу. Подоспел фермер со второй бутылкой вина и наполнил наши бокалы. Мы с Билли намазали сыр на хлеб и, затаив дыхание, принялись за еду.
Что ж… Тот сыр — и я нисколько не преувеличиваю, — тот сыр был самым прекрасным деликатесом, который я когда-либо пробовала. Вкусовые ощущения сменяли друг друга, и каждое последующее было сложнее и изысканнее предыдущего. Я закрыла глаза, чтобы ничто не мешало наслаждаться этим многогранным вкусом.
— Хорош, да? — минут через несколько нарушил тишину Билли.
— О да.
— Чуточку отдает фундуком, чуточку грибами. Этот бри… словно вобрал в себя все лучшее, что растет на земле, ну прямо как шотландский виски.
Я кивнула, но, в отличие от Билли, не сумела облечь мои ощущения в слова. Помню только, что тогда на меня снизошло нечто вроде божественного откровения. Все вдруг образовало единое целое: всплеск надежды, вызванный тем, что Билли говорил о Мэтью, радость находиться в компании Билли — радость, которая меня до сих пор ошеломляет, — несравненный вкус сыра, живительное воздействие вина, ничем не испорченная буйная природа вокруг фермерского двора, где мы сидели, блики заходящего солнца на наших лицах, безоблачное, розовато-голубое с желтизной небо над нами, меланхолическая красота вечера в конце августа — все соединилось, сплелось, и даже сейчас, даже сегодня, если меня спросят, каким я представляю себе абсолютное счастье, я стану рассказывать о визите в сыроварню и никогда ни о чем другом. Прекраснейшая игра случая! Незабываемая вовек.
— Я в раю, — единственное, что я могла сказать.
— Отлично, — прокомментировал Билли с удовлетворением профессионала, замыслившего доставить удовольствие и справившегося с этой задачей. Доев последний шматок сыра, он посмотрел на часы: — Однако рай или ад, но нам пора ехать.
— Да, конечно.
Он зашел в дом поблагодарить фермера — и, возможно, заплатил ему, я не знаю. Обратно он шагал много быстрее, чем обычно.
— Мы опаздываем на съемки. Такого со мной никогда не случалось. Вот до чего вы меня довели!
Пристыженная, я хотела извиниться, но вовремя сообразила, что он шутит.
— В любом случае оно того стоило, — сказал Билли, оборачиваясь напоследок на фермерский двор, а шофер уже распахнул дверцу автомобиля у заднего сиденья.
— Рада, что вы так думаете.
— А как мне еще думать. — Он был готов сесть в машину, но задержался и продолжил, улыбаясь: — Знаете, этот вечер напомнил нам обоим о чем-то весьма важном. (Что он имеет в виду, недоумевала я, что может быть общего у него со мной?) Как бы жизнь нас ни трепала, — пояснил Билли, — у нее всегда найдется чем порадовать нас. И
