ее песенка спета. Она становится невидимкой. Вот почему пластические хирурги наживают состояния, но, сами знаете, они ребята серьезные, и большинство из них на мелкие операции не размениваются, и то, что они делают с женщинами… Впрочем, в фильме все это есть. А вы читали сценарий. И я до сих пор помню даже спустя годы… кстати, и сколько же лет минуло?., пятьдесят… господи… даже спустя столько времени я не забыл, как те женщины кладут руку тебе на плечо, ты смотришь им в глаза и… видишь печаль без конца и края. Печаль и тоску. Уф-ф… Стоило вспомнить об этом, как невыносимо захотелось взять еще по мартини. Время нам позволяет? — Он глянул на часы. — Нет, не позволяет. А жаль. Мы начинаем съемки в девять часов, до наступления темноты, и мне нужно прибыть туда заранее, потому что там сейчас прокладывают рельсы, для камеры рельсы, прямо вдоль железнодорожной платформы, и я должен убедиться, что все сделано правильно. Моя машина прибудет через пять минут.
— Тогда мне пора возвращаться в отель, — сказала я. — Ици будет ждать меня там.
— Вам необязательно ехать на площадку с ним, — возразил Билли. — Поезжайте со мной и встретитесь с Ици уже на съемках. Я позвоню в отель из машины и предупрежу его.
— У вас в машине есть телефон? — От изумления все прочее вылетело из моей головы.
Он усмехнулся наивности вопроса.
— Едем. — Билли встал на ноги. — Это последняя глава в «Приключениях гречанки-переводчицы». И в наших силах сделать концовку удачной.
* * *
Пока мы катили через весь Париж по направлению к восточным пригородам, Билли непрестанно обращал мое внимание на памятные места и делился личными воспоминаниями, с ними связанными. Улица, на которой теперь живет Марлен Дитрих, а вон там ресторан, где однажды Билли обедал в течение восьми часов с Морисом Шевалье… Либо ронял замечания вроде: «Париж — город, где деньги рвутся, стоит их в руки взять, но попробуй оторвать кусок туалетной бумаги от рулона — дудки» — и снова цитировал содержание телеграммы, посланной Одри, той, что про стойку на руках в душе, и хотя я слушала эту историю уже в третий раз, все равно смеялась, потому что рассказывал он с таким нарочито туповатым выражением лица, а еще потому, что он бывал так счастлив, когда люди покатывались со смеху в ответ на его шутки.
Машина летела по обезлюдевшим парижским улицам, и вскоре мы оказались в пригородах. В поселках с незнакомыми названиями вроде Варе Торси, Ланьи Ториньи и Эбли. Тихая, благополучная округа. Большие частные дома, иногда с семейными парами на балконах или в саду, где они угощались аперитивами перед ужином, но в основном дома пустовали. Вероятно, их хозяева пока не вернулись из своих загородных усадеб. Пригороды мы быстро проскочили и двинулись по сельской местности — по ровному монотонному пейзажу на протяжении почти четырех миль, пока впереди не замаячил город. Первыми мы увидели башни мощного готического собора, отбрасывавшего по-летнему длинные тени на магазинчики и дома, теснившиеся у его подножия.
— Где это мы? — спросил Билли. С тех пор как мы выехали из Парижа, Билли делал пометки в сценарии и только сейчас, закончив, огляделся по сторонам.
— Приближаемся к Мо, сэр, — ответил шофер.
— Мо, — повторил за ним Билли. Название ему явно ни о чем не говорило.
— Там делают бри, — сказал шофер. — Лучший бри во Франции родом из этих мест.
— Ну конечно! — воскликнул Билли. — «Бри де Мо».
— Не хотите ли попробовать? — предложил водитель. — У моего родственника ферма поблизости. Он будет очень рад вашему визиту.
— Заманчиво, — с искренним воодушевлением произнес Билли, — и даже весьма. Но нам необходимо вовремя попасть на съемочную площадку.
— До фермы рукой подать. Минут за пять доберемся.
Билли в нерешительности обратился ко мне:
— Как думаете? То есть было бы глупо приехать туда, где делают самый бесподобный бри на свете, и не отведать его, разве нет?
Я подумала о том, что вся группа ждет нас на площадке. И вспомнила об Ици, неизменно ратующем за «истинный профессионализм».
— Нам нельзя опаздывать… — пробормотала я.
— Так, — Билли посмотрел на часы, — сперва они должны проложить рельсы вдоль платформы. И пока они с этим не покончат, нам там делать нечего. Думаю, у нас есть время в запасе. — Он наклонился к водителю: — Окей, будьте добры, отвезите нас на ферму, но предупреждаю, наш визит продлится всего несколько минут.
— Мой родственник будет на седьмом небе, — улыбнулся шофер. — Для него это огромная честь.
Мы круто повернули вправо, съехали с автострады и затряслись по единственной колее в чистом поле. Вскоре с левой стороны показалась ферма, к ней вела длинная, посыпанная щебнем дорога. Щебенка хрустела под колесами машины, поднимая клубы пыли. Дорога была ухабистой, а водитель спешил. Нас с Билли швыряло то вперед, то назад, и он вцепился в мою руку безопасности ради, когда мы перемахивали через канаву.
В голове моей крутилась мысль: не слишком ли много препятствий мы преодолеваем лишь для того, чтобы отведать какого-то сыра. Но затем я припомнила наш разговор с Ици в Греции и подумала, что, возможно, этот крюк по бездорожью имел для Билли некое символическое значение. В конце концов, в душе он был европейцем; в этом году он провел в Европе почти пять месяцев и недавно жаловался мне, что за все это время не успел как следует насладиться всем тем, за что он так любит Европу. Съемки «Федоры» почти завершены. Еще дня два-три, и Билли вернется в Штаты. И почему бы не ухватиться за этот последний шанс, чтобы напомнить себе, чем для него всегда была Европа, — и выяснить, какой она покажется на вкус человеку, не по своей воле покинувшему эти края много, много лет назад? Последний шанс окунуться в атмосферу континента, вырастившего его.
Может, в этом было дело.
Мы затормозили у фермерского двора со множеством хозяйственных построек и, выключив двигатель, погрузились в глубочайшую, умиротворяющую тишину. Ни птичьего пения, ни блеянья
