Литовского полка, участвовавшего в кампаниях 1812–1814 гг. и дошедшего до Лейпцига и Парижа. «Старый» Литовский полк при этом был переименован в лейб-гвардии Московский полк[1108].
Манифест императора Александра о создании Царства Польского, адресованный исключительно жителям новой автономии и, очевидно, в значительной мере прошедший мимо подданных монарха в Российской империи, был дан 13 (25) мая 1815 г.[1109] Для польского общества ни создание Царства, ни состоявшееся позднее дарование конституции не стало новостью – Александр всегда спешил обрадовать своих новых подданных и сообщал большие новости заранее. Так, о своих планах в отношении создания Царства Польского монарх написал председателю польского Сената графу Островскому еще 18 (30) апреля 1815 г., находясь в Вене. При этом содержание письма было разрешено обнародовать[1110]. В дальнейшем то, на каких основаниях будет устроено королевство, активно обсуждалось в прессе[1111]. Перед принесением присяги в июне 1815 г. в соборе Св. Яна также публично зачитывались дарованные Польше «основания коренного установления»[1112].
Обращает на себя внимание, что Александр I отказался от идеи одновременного объявления о создании Царства и даровании конституции[1113]. Откладывать долгожданную декларацию о восстановлении Польши император не желал, а написание текста Конституции требовало времени. Таким образом, создание автономии и декларация ее политической особости оказались разделены восемью месяцами.
Провозглашение Царства Польского в начале лета 1815 г. было оформлено целой серией торжеств: в варшавском соборе Св. Яна, как уже упоминалось, состоялось чтение императорского манифеста и принесение присяги, за этим последовали праздничный обед, устроенный для военных и гражданских чиновников, народные увеселения «до самого утра другого дня», а на следующий день – бал и театральная постановка[1114]. В петербургских реляциях отмечалось, что во время торжеств, прошедших со «всевозможным великолепием», «благоговейная признательность ко благотворениям… Императорского Величества… живо изображена была на всех лицах»[1115].
В ноябре 1815 г. Александр приехал в Варшаву. В историографии этот значимый в символическом отношении визит традиционно именуют «первой поездкой Александра I в Варшаву»[1116]. Такая трактовка – несомненный миф: монарх уже был в Варшаве двумя годами ранее, когда русская армия сражалась на этой территории с наполеоновскими войсками. Примечательно, что потомки, следуя по стопам современников событий, предпочли не фиксировать на этом внимание. Отношения Александра с поляками в 1815 г. словно начинались с чистого листа – с момента торжественного въезда в столицу Царства, существование которого только что закрепили документы Венского конгресса.
В Варшаве император появился в польском мундире и со звездой ордена Белого Орла[1117]. Здесь он раздавал щедроты: современники запомнили повеление строить костел вместо православного собора, который предупредительно предлагали возвести жители Варшавы, возвращение поместий наследникам наполеоновского маршала Юзефа Понятовского, утонувшего в битве при Лейпциге, учреждение штата для Варшавского двора, назначение нескольких новых адъютантов, пожалование во фрейлины, а также многочисленные раздачи орденов[1118]. А. П. Ермолов, находившийся в эти дни в Варшаве, писал, что стал «свидетелем восхищения облагодетельствованного… народа, принявшего от него (Александра I. – Прим. авт.) и политическое бытие, и конституцию»[1119].
В честь приезда императора в Варшаву была поставлена опера «Награда», либретто к которой написал Л. Дмушевский. В пьесе незатейливая история о поиске любви, завершавшаяся счастливым финалом, разворачивалась на фоне всенародного ожидания приезда в Польшу нового короля. Появление последнего означало возвращение с войны храбро сражавшихся за родину Польшу мужчин[1120]. При этом указание на храбрость не было привязано к рассказу о войне как таковой – враг, с которым сражались польские герои, не был никак описан или как-либо маркирован, а новый король не являл собой бывшего противника, обратившегося в друга. В одной из сцен, впрочем, звучали слова о том, что русский и поляк (Рус и Лех) – это «славянские братья»[1121], а новый король «соединяет короны Петра и Сигизмунда». Вполне отчетливо был выражен и мотив благодарности монарху[1122]. Однако причины, которые заставляли жителей испытывать признательность, также не были проговорены. В рамках простой логической схемы зритель мог предположить, что награда полагалась Польше за участие в борьбе, итог которой не был прямо определен, но более походил на победу, нежели на поражение. Новый король при этом выступал как своего рода посредник между народом и полагающейся ему по праву наградой[1123].
Между прочим, стоит отметить, что Александр I достаточно быстро, фактически в течение первых лет существования Царства, отказался от использования русского языка[1124], переориентировав коммуникацию на этой территории на использование польского и французского. И это при том, что в 1816–1818 гг. поляки, ожидая изменений и проявляя лояльность к российскому монарху, подавали прошения на русском языке[1125]. Сохранились воспоминания о том, как Александр и Константин говорили по-польски[1126]. Интересный случай использования польского языка императором Александром зафиксирован в письмах А. С. Меншикова, который сообщал А. А. Закревскому в сентябре 1816 г., будучи в Варшаве, что после кавалерийского маневра император «благодарил 1‐й конный егерский полк: „панове офицеры барзо добже зинкую“». Ответом на это выражение благодарности, по словам князя Меншикова, стало «безмолвие», поскольку поляки еще не выучились отвечать «рады стараться»[1127]. Случай был описан с известной долей иронии, поскольку благорасположение императора, заставившее монарха перейти на польский, привело лишь к замешательству и неловкости. Использование русского языка в Царстве, напротив, было сведено к минимуму (как правило, внутри военной среды) и не поощрялось[1128]. Не говорить по-польски или, по крайней мере, не понимать этот язык, находясь в Варшаве, было не принято. Примечательно, что Константин Павлович уже в 1818 г. позволял себе высмеивать младшего брата, великого князя Михаила, вынужденного находиться на сейме часами, не понимая ни слова[1129].
Покидая Варшаву в ноябре 1815 г., император Александр I пожаловал Царству Конституционную хартию. Показательна форма, в которую была облечена монаршая воля: Александр I запечатал подписанную Конституцию в конверт, который было приказано вскрыть уже после его отъезда[1130]. Таким образом, отказавшись от церемонии «дарования», российский император подчеркнул, что конституционные нормы не были привнесены, они словно существовали в Польше вне всякого вмешательства Александра – последний лишь признал их объективное историческое существование[1131]. Таким образом император оказывался не столько главным действующим лицом, сколько медиатором – тем, кто содействовал осуществлению должного и восстановлению справедливости.
Такую форму одаривания, прямо не акцентированную, осуществленную как бы исподволь и даже скрытую, можно обнаружить не только в этом конкретном случае. Примечательно, что решение Венского конгресса о создании автономного Царства Польского, которое Александр I продавил, преодолевая сопротивление союзников[1132], монарх не маркировал как собственное достижение. По крайней мере, он не делал этого в
