— В общем-то да. Он, как говорится, вроде и не злопамятный, вот только злой, и память у него хорошая.
— Как? Интересное выражение, нужно будет запомнить. Это единственное, что удерживает вас от принятия моего предложения?
— Боюсь, что вы меня неправильно поняли. Я не боюсь виконта. Но его гнев может обрушиться на вас, да и маркграф может обидеться за сына. Вы же мне небезразличны, независимо от того, породнимся мы или нет. Знаете, не так много людей встречалось на моем жизненном пути, к которым бы я тянулся и жаждал общения с ними. В последнее время мне попадаются именно такие люди. Многие говорят, что Господь хранит меня и ведет по жизни. Глядя на тех, кто окружает меня в последнее время, я и сам начинаю так думать. Мне далеко не двадцать лет, и за все это время мне не удалось повстречать столько хороших людей, сколько я встретил за последние полгода. Так вот, мне не хотелось бы, чтобы кто-либо из них пострадал.
— Ну вот и ладно. Свадьбу мы сыграем немедленно, скажем, завтра. Все остальное выбросьте из головы. Я ведь ничего не знал, а между тем лекарь строго-настрого запретил моей Агнессе рожать. Когда она понесла, то лекарь настаивал на том, чтобы мы вытравили плод, но она воспротивилась, очень хотела дочь. Мне теперь уже скоро придется предстать пред создателем, кто знает, может и смилостивится он надо мной и позволит свидеться с супругой. И что я ей тогда скажу? Что поступил так, как было выгодно семье, в ущерб счастья нашей дочери?
— Но с чего вы взяли, что ваша дочь будет счастлива со мной? Может, совсем наоборот.
— Я много прожил, и за эти годы научился разбираться в людях. Если вы хоть немного уважаете старика, как о том говорите, то исполните мою просьбу. Постарайтесь сделать мою дочь счастливой, а если это не в ваших силах, то не мешайте ей поселить в этом доме счастье. Ей это по силам, я знаю, потому что она вылитая мать, мне даже на портрет смотреть не надо, потому что моя Агнесса постоянно передо мной крутится.
В общем, делать было нечего. Оставалось хотя бы поговорить пред свадьбой со своей будущей супругой. Конечно, он меньше всего видел себя женатым в этом мире, во всяком случае, не так скоро и уж точно не таким образом. Однако обстоятельства так складывались, что если Анна делала свой выбор сердцем, то Андрей — только руководствуясь разумом, причем этот же разум говорил и о том, что если все вокруг только будут рады такому союзу, то кое-кому из власть предержащих это может сильно попортить кровь, и как бы в будущем это не аукнулось, чем-либо серьезным с очень нехорошими последствиями.
Он поднялся на второй этаж, где Элли устроила будущую свою госпожу. Оказывается все всё уже давно решили, и мнение Андрея в этом вопросе их мало интересовало, хотя во всем остальном ему буквально в рот заглядывали, даже если он высказывался по тем вопросам, в которых ни уха, как говорится, ни рыла.
Так вышло, что по прибытии Андрей так и не встретился с Анной. Так что сейчас он видел ее впервые после двухмесячной разлуки. То, что увидели его глаза, ему очень не понравилось. Стройная крепкая фигура, которую он помнил, была словно иссушена болезнью. На щеках поселился румянец, но это не был тот здоровый румянец, который он помнил, этот скорее принадлежал больному, страдающему горячкой. Некогда красивые кисти рук сейчас были обтянуты сморщенной кожей, как у старухи. Взгляд, который он помнил — то сияющий от радости, то озорной, как у нашкодившего котенка, то злой, мечущий молнии праведного гнева, то возмущенный. Как он мало ее знал, и какой разной он успел за это время ее увидеть. И запомнил же. Впрочем, не с его памятью забывать что-либо, может, и был бы рад, да только не получится. Сейчас глаза источали тоску, боль и страдания, а еще где то в глубине теплились надежда и мольба, словно ребенок, умоляющий родителей купить столь приглянувшуюся игрушку и в тоже время боящийся того, что родители сейчас рассердятся.
Может, до этого момента он и сомневался. Понимал необходимость этого шага с практической стороны, но сомневался, стоит ли делать последний шаг. Дав свое согласие, он продолжал сомневаться и пребывал в сомнениях до тех пор, пока не переступил порог этой комнаты и не увидел ее. Все сомнения и все страхи сразу же остались далеко позади. Не мог он оставить ее. Нет, он не воспылал к ней страстью, смешно было бы, хотя она и была ему симпатична, мало того, он не прочь был бы закрутить с ней интрижку, но едва он увидел Анну, как сердце его защемило от жалости к этой девушке. Та Анна, которую он помнил, и та, которая предстала перед ним, отличались друг от друга как небо и земля. Эта девушка не могла быть дочерью мэтра Вайли, так невозможно измениться за какие то два месяца! Однако это было так.
«Твою мать, да я не уговаривал бы, я просто убил бы того подонка, который довел бы мою дочь до такого. Стоп. На виражах поаккуратней. Я-то тут при чем? Я что, наобещал с три короба, а сам в кусты? Ладно. Проехали. Делать-то что будем? Да что тут делать! Женись, дубина. Ну, не могут столько народу ошибаться, ведь все как один твердят тебе, что девочка хорошая. А я что? Я верю. Вот только как-то вот так не могу. Придется через не могу. И как ты себе это представляешь? Да никак. Не-е-ет, если она богу душу отдаст, ты же сам себя поедом съешь. Ну! Надо же сказать что-нибудь. А что сказать?»
Не находя слов, Андрей подошел к сидящей на кровати Анне и присел рядом с ней. Слова не то что застревали в горле, нет, их просто не было. Он и понятия не имел, что вообще говорить. Не зная, как поступить, он просто взял ее правую руку в свою левую лапу и правой конечностью, а иначе никак не сравнить его грабли и ее маленькую, почти детскую ручку, погладил маленькую прохладную ладошку. Что еще можно было сделать в этой ситуации, он попросту не знал.
Вдруг Анна, сотрясясь всем телом, шумно вздохнула и, словно сломавшаяся кукла, рухнула на колени Андрея, зарывшись лицом в его бедрах. Андрей даже испугался, что с девушкой, не дай Господь, что-то случилось. Однако в следующее мгновение его отпустило, ну не сказать, что совсем, но основная масса напряжения отошла, так как послышался голос заговорившей девушки.
— Простите меня, умоляю вас. Я знаю, что это неправильно, но что я могу поделать, если жить без вас не могу, — она говорила прижимаясь к ногам Новака, из-за чего ее голос по временам прерываемый рыданиями слышался глухо, словно она говорила с прижатой к лицу подушкой. Брюки Андрея очень скоро пропитались влагой девичьих слез.
— Анна, мне не за что прощать вас. Более того, я готов связать с вами свою жизнь, но принесет ли это нам счастье, я ведь не то что вас не люблю, вы мне нравитесь и никаких отрицательных эмоций по отношению к вам у меня нет, но мы практически незнакомы.
— А вы не волнуйтесь ни о чем. Меня все, все устроит. Вот живите так, как вам нравится, хотите встречаться с баронессой Бишоп — пожалуйста, я противиться не стану и даже ни взглядом, ни словом не выскажу недовольства и не попрекну. Хотите встречаться с другими женщинами — я тоже промолчу, только будьте со мной. Будьте рядом, чтобы я знала, что вот откроется дверь и войдете вы. Потому что без вас я не могу дышать.
— Что вы говорите, Анна! У меня и в мыслях этого не было.
— Было, было, я знаю, — с убежденностью проговорила она, резко поднявшись и размазывая слезы по лицу. — Вы же встречались с этой Бишоп. Нет-нет. Я не попрекаю вас.
— Анна, — устало вздохнув, продолжал Андрей. — Ну, сколько можно. Ну да, встречался я с ней, но я и понятия не имел, как это важно для вас.
— Очень, очень важно. Мне все важно, что вас касается. Я все сделаю, чтобы быть вам хорошей женой. Я рожу вам столько сыновей, сколько вы захотите. Но только будьте рядом, — она снова зарыдала навзрыд, как говорят, на разрыв аорты, и снова уткнулась в его колени.
Андрей, как потерянный, поднял руку, со всей возможной осторожностью опустил ее на голову девушки и стал гладить ее волосы. А что он еще мог сделать? Нет, он, конечно, раньше был женат, но даже в той, прошлой жизни утешитель из него был тот еще.
— Ну, перестаньте. Все уже позади. И вообще, не перейти ли нам на «ты», если уж мы решили пожениться. Договорились?
— Ага.
— Ну вот и ладушки. Кстати, твой отец настаивает на том, чтобы мы поженились уже завтра. Я так понимаю, что он спешит вернуться домой до того, как начнутся дожди.
— Ой! Папе нельзя сразу в дорогу! — резко поднявшись, озабочено проговорила она. Слезы разом словно испарились. Во взгляде отчетливо читались только тревога и забота о любимом человеке.
— Раньше надо было думать, когда уговаривала его на эту поездку.
— Я не уговаривала его. Он сам так решил. Я, наоборот, его отговаривала, но мой отец если уж что решил, то его уже не остановить, а меня он любит. Он часто говорит, что я сильно похожа на маму, наверное, любовь к ней соединилась с отцовской и перешла на меня. Он сказал, что я могу ехать, а могу остаться, но он все одно поедет к вам.
