считалось обычным делом…
Позднее, когда усадьба отошла Сергею Абрамовичу Баратынскому, он придумал для дома нововведения – возле кровати жены можно было нажимать кнопку, чтобы на окна опускались специальные сетки против комаров. А с помощью другой кнопки на окна опускались плотные шторы.
Есть милая страна, есть угол на земле,
Куда, где б ни были: средь буйственного стана,
В садах Армидиных, на быстром корабле,
Браздящем весело просторы океана,
Всегда уносимся мы думою своей,
Где, чужды низменных страстей,
Житейским подвигам предел мы назначаем,
Где мир надеемся забыть когда-нибудь
И вежды старые сомкнуть
Последним, вечным сном желаем.
(Е. Баратынский)
«Милая страна» Баратынских прекратила свое существование в ХХ веке. Ей удалось выстоять в первые годы революции, но позже, когда усадебный дом передали Град-Уметскому комитету, случился пожар. От парка ничего не осталось – его передали крестьянскому кооперативу, а здание церкви разобрали на кирпич в 1954 году.
Мало что сохранилось от усадьбы князей Белосельских, Льялово. В XVIII веке эту землю приобрела жена статс-секретаря Екатерины II, Григория Козицкого. Будучи женщиной предприимчивой и с большими деньгами (она происходила из рода промышленников Мясниковых), Екатерина Ивановна взялась за обустройство дома и прилегающих к нему территорий. А потом передала усадьбу младшей дочери, Анне, которая вышла замуж за князя Белосельского. Так и оказались земли во владении князей. На протяжении почти ста лет они приезжали в Льялово, а потом находили на местном кладбище свой последний приют. В 1890 году внук той самой Анны, князь Константин Эсперович Белосельский-Белозерский (в 1820-х они присоединили к своей фамилии вторую), чтобы расплатиться с накопившимися долгами, продал Льялово купцу Денисову. И тот первым делом вырубил старый парк… Совсем по-чеховски, как в «Вишневом саде»… А шестнадцатью годами позже совершил выгодную сделку по продаже княжеского имения другому купцу, Морозову. Покупка обошлась Николаю Давидовичу Морозову в огромные девяносто четыре тысячи рублей.
И возник дом. Настолько невероятный по своему внешнему облику, что на него приезжали специально посмотреть. Говорили, что проект был навеян Морозову английской архитектурой…
На самом же деле богатейший Николай Давидович воплотил в нем множество впечатлений от европейских построек: там были и башенки, и балконы разных форм, и терраса, и готические окна, и высокие дымоходные трубы, добавим к этому высокий цоколь и чугунные ограды.
Его называли «стилистическим уникумом», и, конечно, этот морозовский дом разительно отличался от всего, что прежде строили на льяловской территории князья Белосельские или промышленники Козицкие. Увы! Полюбоваться на усадьбу больше нельзя. Во время фашистского налета в 1941 году она полностью сгорела.
Большой и богатой считалась усадьба Спасское-Лутовиново, принадлежащая матери Ивана Сергеевича Тургенева. Изначально владения находились в собственности Ивана Ивановича Лутовинова, дяди Варвары Петровны. К нему девушка убежала в возрасте шестнадцати лет от жестокого отчима. Добрый дядя взял на себя воспитание и образование Вари, а потом сделал ее своей единственной наследницей. Таким образом, бесприданница стала обладательницей 5 тысяч крепостных душ на Орловщине, поместий в пяти губерниях, серебра в Спасском на шестьдесят пудов и шестисот тысяч рублей, которые накопил ее дядя.
В поместье Варвара Петровна обосновалась в 1821 году, уже будучи замужней дамой. Сергей Тургенев, в которого она влюбилась без памяти, быстро разочаровал ее. Слишком ясно стало, что свадьба произошла по расчету. Отношения между супругами были настолько холодными, что после смерти Сергея Тургенева вдова даже не поставила ему надгробие. «Ему все равно, а мне расходы», – спокойно рассуждала она. Между тем Спасское-Лутовиново приносило солидный доход.
Еще один любопытный момент, связанный с жизнью Варвары Петровны, – это рождение ее внебрачной дочери. Девочка, названная Варей, считалась воспитанницей помещицы, но практически никто не сомневался, что ее мать – Варвара Петровна, а отец – врач Андрей Берс. К слову, у Берса была собственная семья и, в частности, дочь Софья, которая впоследствии вышла замуж за графа Льва Толстого. Так что в известном смысле два русских классика – близкие родственники.
В Спасском были свои, подчас очень жесткие, порядки. Варвара Петровна считалась вздорной помещицей (считается, что это она стала прообразом барыни из «Муму»). Над ее домом всегда развевались два флага с гербами Тургеневых и Лутовиновых. Если хозяйка пребывала в дурном настроении, она приказывала флаги спустить. Так вся округа получала сигнал – к Тургеневым лучше не соваться. Когда помещица выяснила, что ее сын влюблен в крепостную девушку Лушу, та была немедленно продана. А с незаконной дочерью Ивана Сергеевича и белошвейки, Пелагеей, обращалась точно с прислугой. Впоследствии писатель увез Пелагею за границу и поручил заботам Полины Виардо.
Слабостью Варвары Петровны были цветы. Пышные цветники в Спасском восхищали гостей весь теплый сезон. А были еще декоративные растения в кадках… Обо всей этой красоте пришлось забыть в 1839-м, когда случился крупный пожар, от которого усадьба сгорела практически дотла. Десять последующих лет Тургенева жила в Москве, и ее дом на Остоженке прекрасно сохранился до наших дней.
Многие усадьбы были устроены изнутри совершенно одинаково. От парадного крыльца сбоку находилась дверца в… туалет. Место это было неотапливаемым и далеко не самым благовонным. За передней начинался длинный зал, обычно ближе к углу дома, поэтому он был прекрасно освещен. В другой стене делали две двери – одна вела в коридор, другая помогала попасть во двор. Если дом строили одноэтажным, то в противоположной его части находилась хозяйская спальня и кабинет поблизости. Окна спальни выходили на цветник, тогда как окна залы – на дорогу и подъезд к дому.
В комнатах мебель очень долго располагали в простенках между окнами (что напоминало устройство обычной избы), и там же вешали зеркала. Вдоль глухой стены ставили диван и стол перед ним. Таким образом, центральная часть помещений оставалась пустой. Иногда стены покрывали росписью, во многих комнатах висели портреты членов семьи.
«Стены и потолки затянуты холстом и расписаны краской по клею», – говорится в книге П. Благово «Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений». Мемуары, которые внук дворянки Елизаветы Яньковой записал и опубликовал, рассказывают о многих интересных нюансах быта конца XVIII – начала XIX века.
В начале XIX столетия в усадебные дома пришла мода на «уголки» – когда мебель расставляли таким образом, чтобы в комнате могли рассесться разные группы по интересам. Диваны и кресла, а также столы и стулья в этом случае ставили не вдоль стены, а перпендикулярно ей. В этом случае свободным оставался проход вдоль окон,
