На фоне окна я вдруг увидел человеческий силуэт, Сперва он был черный, но вдруг чернота распахнулась — и передо мной оказалась женщина, которая просто распахнула бархатный плащ.
А под плащом она была совсем голая.
Более совершенного тела я за всю свою жизнь не видел! Оно было мелочно-белое, с безупречными линиями бедер, с тяжелой и дерзкой грудью, на которую спускалась длинная вьющаяся прядь темно-рыжих волос. Надо посмотреть выше, подумал я, не в силах отвести глаз от этой груди, вдруг там крокодилья рожа! Но не посмотрел. Женщина сделала три шага — и ароматным телом заслонила от меня все на свете, и прижала руками мою голову к своей груди, и я напрочь забыл, что рядом спит обессилевшая Маргаритка.
— Возьми меня... Возьми меня...
Она так это прошептала, что в голове у меня помутилось.
И я ее взял.
На полу, потому что втроем мы бы на постели не поместились.
Она привела меня в такую ярость, что я брал ее буйно и щедро, потеряв счет своим взлетам. Да мы, кажется, действительно висели в воздухе...
— Теперь вспомнил? — вдруг прошептала она. — Теперь поумнел? Спасибо тебе, Ассарам Кадлиэль! Я нашла то, чего хотела! Я больше не голодна! А ты лежи и пытайся вспомнить, кто ты таков и в чем твое предназначение!
Тело, которое я сжимал, в котором я был, как мне казалось, весь целиком, вдруг исчезло, а я, голый и беспредельно возбужденный, оказался на холодном полу.
— Только никому не рассказывай, что тебя обморочил суккуб...
После чего наступила тишина.
— Ты, как там тебя! Ты, родная! — позвал я, и думал, что позову громко, но получилось совсем тихо.
Смертный холод охватил меня.
Нужно было забраться на постель и укрыться одеялом. А на постели лежит теплая Маргаритка... Вот кто меня согреет! Но я не мог даже пошевелиться.
Суккуб высосал меня всего. До такой степени высосал, что я даже не ощущал голода. Своего обычного голода, который могла удовлетворить красивая и темпераментная женщина? вроде Ксении.
Край одеяла...
Я же мог притащить к себе одеяло!
Понемногу я передвинул руку, собрал все силы, оторвал от пола локоть и ухватился за край, и потянул одеяло на себя! Оно соскользнуло с постели, но шлепнулось не на меня, а рядом со мной. И я понял, что накрыться не смогу. Ни-ког-да...
Маргаритка проснулась и повернулась ко мне.
— Ты что, Брич? — почему-то шепотом спросила она. — Ты чего на полу?..
— Го... — ответил я. Дальше не получилось.
— Тебе плохо? — она склонилась ко мне с постели, протянула тонкую руку и зачем-то потрогала мне лоб.
— Да... — сказал я.
— Ты болен!
Она вскочила и присела рядом со мной на корточки.
— Брич, милый, что с тобой? Ну, скажи! Ты не можешь встать?
— Да...
Она попыталась приподнять меня. — Нет... По... — Что — “по”?..
— Са... — я мог что-то произнести только на коротком выдохе. Проклятый суккуб... как там ее?..
Вдруг где-то у себя внутри услышал это имя, но не в голове, как полагалось бы, а, кажется, в животе... Это был гул, это был звон, это была какая-то жуткая насмешка надо мной, совершенно лишенным силы!
— Ребал-ли-ан-нь!..Адин-н-нурада!..
— Ди! — в злобе выдохнул я.
— По-са-ди? Ой, сейчас, Брич, миленький, сейчас! Ей удалось кое-как прислонить меня плечами к краю постели. Стоя рядом на коленях она стала целовать меня — очевидно, от страха. И этим, кажется, помогла. Ее возбуждение прибавило мне сил.
— Го-ло-ден... — произнес я совсем разборчиво.
— Ты голоден? — Маргаритка удивилась, но тут же стала соображать. — Это с тобой от голода? Разве так бывает?
— Да, — сказал я. Она задумалась.
— Бывают голодные обмороки... Брич! Ты что же — все это время не ел? Ты же приносил мне еду! А сам — не ел?..
— Да... — ответил я.
— Боже мой... Так это что же — из-за меня?.. Брич, у нас же были деньги! Я видела! Что случилось, Брич, миленький?
Я не мог и, конечно, не хотел объяснять ей, что случилось. Она же была умненькая девчонка — она сама бы придумала... если ей не мешать...
— У тебя отняли деньги?!
Да как ей такой только в голову взбрело! Отнять деньги у меня? У Брича?!
— Не-е-е!..
Я хотел зарычать, и действительно что-то вроде рыка получилось, но она не испугалась.
— Вставай, Брич, вставай... — шептала она и тянула меня за руку, пытаясь усадить, и ей это, как ни странно, удалось, только вот спина у меня была ватная.
— Вот, вот так... А теперь держись за меня, я тебе помогу..
Она хотела втащить меня на кровать, а не все ли мне равно, где лежать, если я до такой степени голоден. Эта рыжая высосала меня, как пакетик сока!
— Есть... — потребовал я. — Есть!.. Мне нужна была вовсе не еда, но и еда, наверно, тоже, я сам не понимал...
Маргаритка села на пятки.
— Тебе так плохо? — спросила она.
— Да...
Тогда она отпустила мою руку, но не сразу, а позволила мне медленно лечь, но затылком я все равно треснулся.
— Брич... — сказала она. — Я люблю тебя, Брич. Понимаешь? Что бы ни случилось — я тебя люблю. И буду. любить.
Она встала с колен. Тоненькая она была до невозможности, со слабыми грудками, и ноги еще толком не оформились, не приобрели плавных линий. Но года через два она могла бы стать настоящей красавицей. Это я знал, даже лежа на полу в полнейшем параличе.
Даже не пытаясь найти бельишко, она схватила платье и натянула прямо так, на голое тело.
— Я дойду до круглосуточного киоска, — сказала она. — Может, что-нибудь стрельну. Знаешь, иногда получается. Сделаю вид, что уже лезу в кошелек... Я скоро, Брич!
Я хотел ей сказать, что лучше не надевать материнских туфель на каблуках, потому что ей придется быстро убегать. Но ведь и другой обуви у нее тоже не было.
Поэтому я не сказал ничего. И она ушла.
Стоило стихнуть стуку каблуков — а стучать им особо было и не по чему, сразу за порогом начиналась просто утоптанная земля, — как раздался легкий смешок.
— Ассарам Кадлиэль! — позвали меня. — Ну, каково тебе? Теперь — вспомнил?
Ни хрена я не вспомнил, но ответить достойно силы не было.
Надо мной нависло фарфоровое лицо и прядь темно-рыжих волос попала мне в рот. Я захотел выплюнуть — и не смог.
— Плохи твои дела, Ассарам Кадлиэль, — произнесли, помедлив, пухлые губы. — Тебя основательно закляли! Но не валяться же тебе на полу весь остаток дней твоих! Согласись, ни одна зрелая женщина не догадается сюда заглянуть, чтобы подкормить тебя. Губы приникли к моим.
Ничего слаще я во всю свою жизнь не пробовал! Руки сами оторвались от пола и попытались притянуть к себе укрытое черным бархатным плащом тело. Но тела не было. И бархата не было. Только — лицо1 Губы раздвинулись в улыбке — и лицо стало таять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
