Блондинка переходила улицу, и я невольно следил за ее ногами. Ноги были не хуже, чем у Машки, а Машка — классная девка. Можно поприставать к блондинке. На сей раз обязательно получится.
Я все делал правильно, догнал, назвал Люсенькой, заговорил про поезд, но она посмотрела мне в лицо — и вдруг завопила благим матом!
Я бы и сам от такого визга удрал куда подальше без всякого рукоприкладства, но тут к нам подскочил прохожий, кинулся между мной и блондинкой, и по роже я понял — это его женщина, бывшая или будущая.
Он был из этих — из плоских. Кулак сам сжался и въехал ему в челюсть.
Вмиг вокруг нас образовался круг людей, плотный, но ставший на немалом расстоянии, и эти люди хором заорали. Я не мог бить всех подряд — я развернулся и убежал.
Что-то со мной творилось нехорошее! Вторая женщина подряд не поддалась на испытанный прием!
Смутное понимание зародилось в голове, но эту идею нужно было проверить.
Третья попытка тоже пошла прахом, женщина решила спастись от меня, перебежав улицу на красный свет перед самой троллейбусной мордой. Я кинулся следом, троллейбус все же скрыл ее от меня, я побежал вровень с ним, потому что сзади и справа шли иномарки, и бежал довольно долго — целый длинный квартал, до светофора. Там только вернулся на тротуар.
Три прокола подряд! Никогда со мной такого не бывало!
Вдруг я понял — это Маргаритка виновата. Если бы не она — был бы во мне сейчас настоящий азарт и настоящий голод. Когда девки видят, что я их по-настоящему хочу, она не выделываются. А сейчас голода не было. Вот в чем беда!
Но и сытости не было.
Может, мяса навернуть?
Но у меня же — ни цента!
Я шел, и шел, и шел, ругая на все лады Билла Бродягу — пора бы ему уже и появиться, пора бы ему что-то для нас обоих придумать. Справа за темным стеклом витрины мелькали огоньки. Я сообразил — это же игровые автоматы! Поиграть?
Я вошел, какое-то время изучал обстановку. Это был не просто игровой зал, а вместе с кафешкой, и крашеная блондинка за стойкой сразу меня усекла. Она посмотрела так, что я понял: пять минут трепа, и хотя бы чашка кофе в долг без отдачи мне обеспечена.
— Вот ты где, Люсенька! — сказал я, подходя. — Не узнала?
Блондинка посмотрела на меня с некоторой тревогой.
Я знаю эту тревогу в женских глазах. Словами я бы выразил ее так: ого, начинается что-то замечательное, только бы не проснуться...
— Это же я, Гена! Неужели забыла? Помнишь, поезд, купе, настоящее хохляцкое сало с чесноком? — Помню! — ответила блондинка, но так сердито, что мне сделалось не по себе. — Я, миленький, все помню! Валерка!!! Димка!!! Славка!!!
Оказывается, в зале была вооруженная охрана! Три здоровых парня немедленно возникли и загородили мне выход.
— Это кто, Люсь? — спросил тот, что стоял впереди. — Автомат, что ли, ломал?
— Какой автомат?! — Люся за стойкой наливалась яростью и уже скалилась, как настоящая бешеная сука. — Этот козел ко мне в поезде приставал! В одном купе ехали! Утром хватилась — ни его, ни кошелька!
— Ни фига себе! — это они, по-моему, изумились хором... Я изумился тоже. Какой, к черту, поезд? Какой кошелек?..
— Валерка, стань в дверях! — командовала Люся. — Понимаете, еду я прошлым летом поездом Харьков — Москва, и едет со мной в купе этот козел! И никого, кроме нас! Все же на юг рванули, а я, дура, с юга прусь! Ну, то да се, сами понимаете! Просыпаюсь — ни козла, ни кошелька!
Правильно она назвала себя дурой. На ее вопли сперва обернулись, а потом стали подползать мужики и ребята, игравшие на автоматах. Нашли себе развлечение!
Я подался к дверям, но Валерка, заметив, загородил их, и загородил основательно — в нем было кило двести, честное слово, и росту — под два метра,
У меня был один путь для отступления — открытая дверь за спиной у дуры. За дверью имелась кухня, а всякая кухня имеет еще и выход в какой-нибудь двор.
— Явился! Одного кошелька ему мало! — продолжала выступать дура. — И ведь отыскал! Ой, мама дорогая!!!
Я перепрыгнул через стойку, красиво перепрыгнул, пришел ногами в какую-то идиотскую миску, стоявшую на полу, и вместе с дурой Люсей грохнулся на пол. Она завизжала так, что меня этим визгом словно над полом приподняло. И я оказался на дуре, как если бы собирался ее изнасиловать.
Каким-то образом мы, лежа на полу и брыкаясь, въехали в кухню. Тут шуму прибавилось — заорала и повариха. И ледяной водопад рухнул мне на плечи! Я вскочил и резко развернулся, готовясь принять бой. Но боя не было — и охрана, и игроки, которых я успел заметить, ржали, как стоялые жеребцы. Они показывали на меня пальцами и так ржали, до таких натуральных слез, что вряд ли даже меня видели.
Ничего не понимая, я провел ладонью по мокрому лицу.
Тут смех раздался и снизу. Я посмотрел на дуру, которая тоже ни с того ни с сего расхохоталась, и не узнал ее.
Ее лицо, мокрое, как у меня, было в каких-то лохмотьях и зеленых крапинках. Но она, даже не пытаясь подняться, тыкала в меня пальцем. В меня! Это что же — и я сейчас такой?..
Я одним прыжком оказался у стойки, другим — по ту сторону, и выскочил в дверь, которую уже никто не охранял. Прохожие шарахнулись, и я побежал.
Остановился у зеркальной витрины. Проклятые буржуи поналепили этих витрин во всех забегаловках. Из зеркала смотрело чудовище, облепленное мокрыми лохмотьями. Я вынул из волос длинного красно-коричневатого червяка и попробовал на вкус.
Тут только стало ясно — повариха, спасая дуру Люсю, облила нас холодным свекольником. Всю полутонную кастрюлю вывернула. И ведь надо отдать ей должное — спасла!
Я обобрал с себя всю эту дрянь. Хорошо, что рубашка черная, подумал при этом, когда мокрая — блестит, и только. Высохнет свекольник — и будет она, как новенькая. Штаны вроде не очень пострадали.
Я выглядел вполне пристойно. Нормальный крепкий мужчина, выгодно выделяющийся на фоне прочих...
Ксения!
До того, как она приедет домой, нужно изучить местность и составить план действий. Того усатого, который ее вез на машине, вырубить несложно. Усатые лысеющие типы, вроде покойника Ротмана, умеют только делать деньги, делать их для нас — для настоящих мужчин, чтобы мы пришли и эти деньги забрали.
Лихо я рассчитался с Ротманом за Машку Колесникову!
Я прошел несколько кварталов и узнал знакомые места. Более того — довольно быстро нашел и нужный дом. Во-он там она живет... Третий этаж, окна — во двор...
Окна...
Нет!
Ничего я той ночью в окнах не видел. Ни о чем не думал. Не было в моей жизни такой ночи.
— Привет! — сказал мне пожилой мужчина, хлопнув по плечу. Когда-то он был и крепким, и сильным, и кулак, должно быть, считался тяжелым. Из уважения к этим былым достоинствам, о которых можно было лишь догадываться, я и назвал его про себя “мужчиной”. Хотя это скорее был старик, осанистый тяжеловесный старик.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
