же, а уровень, на котором работает Коракс, подразумевает некую… защиту данных.
— Ты хочешь сказать, что стираешь им память? — в лоб спросила я, начисто позабыв о субординации. — И Ник забудет всё?
Раздражение отца стало практически осязаемым. — Он забудет не все. Когда один день мало отличается от другого, потерять пару из них — не страшно. Мои парни настолько привыкли жить в таком ритме, что на потерю двух-трех дней даже не обратят внимание.
Перед глазами снова вспыхнули горящие глаза Ника. «Убирайся обратно в свой Лондон и забудь!» Как близок он был к истине, только забыть предстояло ему.
Неужели никому, кроме меня, не хотелось вернуть время вспять и заново прожить то или иное мгновение? Ведь это словно обладать машиной времени. Разве я могла отказаться?
Из мыслей вырвал голос отца:
— Я в министерство. Марисса тебя проводит.
Он вышел за дверь. Я поднялась, потянув за собой сумку. Новая секретарша тут же заглянула в кабинет.
— Вы не против, если я почту проверю? Она неуверенно кивнула, оглядываясь в сторону коридора, в котором затихли шаги полковника. — Не беспокойтесь, я не расскажу отцу, — успокоила я девушку, и та кивнула.
Дрожащими пальцами я открыла дневник Ника и напечатала: «— Убирайся обратно в свой Лондон и забудь!»
Закрыла глаза, снова оказавшись на кладбище перед могилой Тайлера, глубоко вдохнула, представляя себя на месте Ника.
Всего лишь несколько абзацев текста…
«…Я отряхнул колени от несуществующей пыли и встал, чтоб уйти, как вдруг Виола вместо того, чтобы накричать, разругаться и в слезах сбежать, внезапно вписалась в меня, как локомотив на скорости. Без лишних слов. Обнимая, обвивая руками за поясницу…»
Я поставила точку и зажмурилась, закрывая лицо ладонями. Я уеду и вряд ли когда-нибудь увижу его снова. Так пусть от меня на память останется хоть что-то хорошее. А не те оскорбления, что мы наговорили друг другу.
Пальцы привычно застучали по клавишам.
«— Капучино с тертым шоколадом, — слабо улыбнувшись, произнесла Виола. — Что? — В качестве извинения. Идем. …»
Спустя пятнадцать минут я завершила тот день «на бумаге» именно так, как он обязан был закончиться. Сохранила дневник и ушла. Вот только не думала, что пресловутый эффект бабочки способен поменять всё между нами так кардинально.
И вот спустя несколько дней я снова стояла на пороге Коракса. Отец был в бешенстве, потому что нашел письма Тайлера. Он не знал, что ничего между нами не было, но ему было не важно. Главное, ударить словом побольнее. Признаться, за столько лет я научилась закрывать от него собственную душу, поэтому стояла, опустив глаза вниз, чтобы в очередной раз прилюдно не разрыдаться, как вдруг в этом жутком хаосе из обвинений Ник подошел ко мне сам. Я окаменела. Первой мыслью было: он обо всем догадался! Но вместо привычного пренебрежения в его глазах вдруг мелькнул интерес.
А дальше все завертелось так быстро, что я не успела опомниться.
Сначала я не могла поверить в то, что происходящее между нами — правда. Теперь я знаю — власть пьянит. Сначала тебе кажется, ты вправе изменить всё, но это чувство обманчиво. Вина не позволит тебе пережить это. Потому что каждый раз, когда я тону в глубинах теперь уже совсем не леденящих синих глаз, каждый раз, когда Ник открывается чуть больше — а ведь мне одной известно, что такая честь выпадает не каждому, — я сжимаюсь. «Ложь. Ложь, Ложь», — повторяет совесть. Этот внутренний голос уже сидит в печенках, и я не могу его заглушить никакими оправданиями. И чем дальше все между нами заходит, тем становится хуже.
Сегодня Ник сказал, что нашел лабораторный дневник. Оказалось, их у него несколько. И тот, что хранится в Кораксе, заканчивается нашей первой встречей.
— Чем я думал, когда писал это туда? — развел он руками и, поцеловав в макушку, уверил, что удалил все упоминания обо мне.
И вот я опять не сплю. Думаю о том, как вернувшись с работы, Ник укутает руками, поцелует в шею, тихо шепнет, что хочет меня прямо сейчас. Знает, что стоит подразнить, и минуты не пройдет, как я буду расстегивать его рубашку. А противный голос внутри повторяет: в такую, как ты, никто не влюбится. Это все ложь. Правда была там, где вам по тринадцать. Но ведь сейчас все взаимно? Так откуда горечь? Потому что знаю: подыграв себе, я, возможно, уничтожила единственный шанс на счастье. Если Ник узнает, не простит.
Он сжимает мои руки, с каждым толчком вытесняя из меня сомнения. Его губы шепчут прямо в мои: «Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя». И я верю. Как и в то, что моего поступка никогда не было…»
Боль в боку напоминает, что я все еще здесь. Еще жива, и написанное — правда, которую придется проглотить. Руки дрожат, а сладковатый вкус алкоголя на языке теперь кислит.
— Пойми меня правильно, Виола, — совершенно спокойно произносит Джесс, складывая перед собой руки треугольником. — Ты хорошая девушка, но ты меня совершенно не заботишь. Я делаю это ради Ника.
— Так почему не выдал? У тебя была сотня возможностей ему рассказать.
Я чувствую, как Джесс напрягается. Все это время он наблюдал, проявляя осторожность, боясь сделать лишний шаг, но точно знал, когда следует достать из рукава припрятанный козырь.
— Потому что сам поступил так же, — произносит он, и я едва не роняю листок из рук. — Честность за честность. Я изменил день, когда погиб Тайлер.
— В каком смысле?
— Это не я, а Ник отдал Таю команду проверить заминированный сектор, — тихо произносит Джесс, и я замираю, впитывая каждое слово. — Одно неверно принятое решение, но оно убивало Ника сильнее яда. Тогда я обратился к твоему отцу, и полковник пошел мне на встречу. Я изменил всего строчку в дневнике — переставил местами его и свое имя, а потом мы стерли Нику память. Теперь он считает, что команду отдал я, только никто не мог предположить, что с этого момента я превращусь для него во врага. Эффект бабочки, — грустно улыбается Джесс. — Но я не жалею. И готов, если понадобится, вскрыть правду. А что тебе делать с этим знанием, решай сама.
Джесс встает,
