Обхватываю его лицо руками, глядя прямо в глаза. Самый красивые глаза в мире. Кажется, будто в них целая вселенная. Ник снова делает шаг навстречу, и на этот раз мои губы раскрываются в ответ на ласку.
Он впивается в мой рот с таким отчаяньем, словно ворует поцелуи. Дыхание переплетается.
Прикосновения губ — острые и жалящие, как мгновенно разгорающееся пламя. Такое манящее, что невольно начинаешь тянуться к этому огню, забывая, что можешь сгореть. Его ладонь ложится мою на поясницу, заставляя прогнуться, и тихий стон разрывает тишину.
Ник подхватывает меня на руки, сажая на подоконник. Я задеваю локтем растущие на окне камелии, и горшок падает, рассыпая землю. Мысли раскалываются вместе с керамическим кашпо. Рассыпаются мелкими песчинками.
Я зажмуриваюсь до белых кругов перед глазами, понимая, что время уходит. По щеке скатывается слеза, потому что я знаю, что теряю. Именно сейчас мне так до абсурдности хочется назваться «его», только я знаю, что никогда не имела права называть Ника «своим».
Собрав в кулак всю решительность, я осторожно отстраняюсь, упираясь рукой в его грудь.
И произношу твердо: — Между нами ничего не будет. Никогда.
Всё.
Я сделала последний шаг с обрыва. Теперь остается только разбиться.
— Прости, Ник.
Я стойко выдерживаю его взгляд, хотя смотрю сквозь.
Ник делает отрешенный шаг назад, опуская руки. Я так хорошо успела выучить его скрытые индикаторы, крохотные мигающие в эту секунду кроваво-красные лампочки боли, что внутри все волком воет.
Глаза. Распахнутые. Отвергнутые.
Еще секунда, и он снова закроется. Но пока я здесь, я могу видеть в них всю глубину, на которую нож из моих слов сходит прямиком в его душу. До упора. «И провернуть не забудь», — добавляет голос в голове.
«Прошу, не надо».
Память услужливо подкидывает момент, когда во время одной из тренировок с Шоном я нечаянно схватила нож. Не дожидаясь ни секунды, Ник подошел и вывернул мою кисть, отчего я вскрикнула, а нож упал к его ногам.
— Если не уверена в том, что хватит смелости ударить, никогда даже в руки не бери! — сквозь зубы процедил он. — Нож дает лживую иллюзию превосходства, если не умеешь им пользоваться.
Он был прав.
Боль появляется медленно. Жгучая, раскаленная. Как будто слова, огненным лезвием предназначенным для другого, режут меня саму изнутри. Где-то настолько глубоко, что не дотянуться. Убив его, я убила себя.
Ник делает шаг назад.
Молча отворачивается, оставляя взгляду лишь спину. А потом уходит.
Я опускаю глаза и, отворачиваясь в сторону. На покрытом земляной пылью подоконнике остался смазанный отпечаток моей руки. След от его ладони рядом. Вот только рядом со мной теперь пусто.
Слеза скатывается по щеке, оставляет после себя теплый след и падает на колено, впитываясь в ткань. Стиснув зубы, я прижимаю к лицу сжатые кулаки.
Будь у меня возможность вернуться назад и все исправить, я бы не задумываясь сделала это. Хотя прошлый раз обошёлся мне слишком дорого. Единственное, что остается теперь, — закрыть за собой дверь и уйти.
Потому что все, что могло быть испорчено, я уже испортила.
Наспех собрав сумку, я бросаю карту памяти, на которой записана наша любовь в каминный пепел. Прости меня, Ник. Я не хотела. Но хватит с нас вранья. Когда-то это должно прекратиться.
Тихо закрыв дверь, незаметно спускаюсь по лестнице и успеваю перехватить Рейвен у порога.
— Стой!
Девушка оборачивается.
— Тебе еще нужен напарник для демонстрации Эхо Министерству? Потому что я готова им стать.
Глава 16. И воскрешает тоже
Луна, полная и тяжелая, нависает низко, как налитое серебром яблоко. Вот-вот свалится с небосклона под собственным весом. Первый час пути проходит в безмолвии, расстилая между нами и парнями черную безглазую пропасть из ошибок, лжи и самоосуждения. Ни одна из нас с Рейвен не решается заговорить первой, молча штопая свои раны.
Стараясь оставаться в тени домов и не попадать под свет фонарей, мы идем, соприкасаясь плечами, ведь по ночам даже самые спокойные улицы снимают с себя бархат благополучия, становясь опасными и пугающими. Мы никогда не позволяли себе подобную близость прежде, но в темноте так кажется спокойнее, поэтому даже Рейвен не возражает.
Закутываясь в теплый шарф — это стало чем-то вроде способа успокоить нервы, я вдыхаю оставшийся на нем запах, и воспоминания расползаются изнутри болью. Они рисуют его усталые глаза и наш первый разговор в день побега. Ник тогда сказал, что есть вещи, о которых лучше не помнить. Как же он был прав. Иногда я снова мечтаю забыть все, что произошло между нами, но потом понимаю, что нет. Теперь ни за что не отдам ни секунды своей памяти. Даже если она и приносит боль и сожаления.
Мой поступок можно назвать трусостью, но на самом деле это искупление. Я осознанно стираю себя из его жизни, исправляя свою самую первую ошибку, когда насильно поместила себя туда.
«Выходит, ты единственная, кто был до конца со мной честен», — бьются, как волны о берег, сказанные им слова. Но что бы случилось, открой я правду?
Выбрал бы он меня, не измени я его воспоминания?
Было ли между нами что-то настоящее, не навязанное ошибками прошлого и самой судьбой, так ловко перетасовавшей карты?
На эти вопросы пока нет ответа.
Позади хрустит ветка, и я оборачиваюсь. Его там нет. Я качаю головой. Разумеется.
— Идем быстрее, — поторапливает Рейвен, и перед тем, как бросить прощальный взгляд на улицу, сияющую золотыми огнями, я тихо шепчу: — Прости меня.
Если все получится, то уже через несколько недель Коракс отправится на дно следом за отцом, и тогда парни смогут начать новую жизнь, как и хотели. Не держа под подушкой оружия и больше не оглядываясь. И я помогу этому случиться.
— Что ты там бормочешь, принцесса? — сухо спрашивает Рейвен. Ее насмешливость едко колет сердце.
— Ради бога, не называй меня так, — выдыхаю я, едва успевая за ее шагами,
