Как раз в этом училище впервые осенью 1943 года должно было открыться подготовительное отделение, то есть десятый класс.
Из Чистополя в Казань мне удалось полететь на рейсовом самолете «У-2». Пока я стоял и раздумывал на поле казанского аэродрома, каким образом следовать дальше в Москву, недалеко совершил посадку транспортный самолет «дуглас», покрашенный в защитный темно-зеленый цвет. Вскоре замерли шумливые пропеллеры, открылась дверца салона, и на землю опустили небольшую железную лесенку. По ней несколько человек в полувоенной форме спустились на землю. Я тут же подошел к ним и спросил, куда они летят дальше.
С отцом. 1944, март
– А ты кто такой? – вместо ответа последовал резкий вопрос.
Я показал им официальное предписание, в котором было написано, что мне следует явиться в военно-морское училище в Москве. Один из вышедших из самолета важных людей хитро подмигнул мне, дружелюбно хлопнул по плечу и неожиданно произнес удивительные слова:
– Давай-ка, парень, быстро лезь в самолет и замри! Мы летим как раз в Москву.
Я в одну секунду забрался в салон и замер у одного из иллюминаторов. Думал только о том, чтобы меня не засекли и не прогнали члены экипажа. Но всё обошлось, и через минут сорок наш самолет был уже в воздухе. Теперь меня сверлила другая опасливая мысль: «А вдруг самолет изменит свой курс, и тогда вместо Москвы я окажусь совсем в другом месте?» Вскоре ко мне подошел один из летчиков.
– Я ведь видел, как ты сел в Казани в наш самолет без разрешения. Мы сядем на военном аэродроме, где тебя ждут большие неприятности, – сердито сказал этот человек, оказавшийся бортмехаником.
Я вынул из кармана официальные бумаги и стал объяснять, с какой целью сел в самолет, но летчик вдруг резко перебил меня:
– Да ладно! Не выкидывать же, в самом деле, тебя сейчас из самолета! Скажи-ка лучше мне, будущий моряк, есть ли у тебя водка?
На мое счастье, отец дал мне в дорогу на всякий пожарный случай две чекушки водки. Они мгновенно перекочевали в карманы кожанки шустрого вымогателя. Зато с этого момента я уже мог совершенно спокойно продолжать полет до столицы. Более того, бортмеханик обещал вывести меня в город за черту небольшого строго охраняемого военного аэродрома, принадлежавшего какому-то номерному авиационному заводу в Филях. Действительно, с помощью бортмеханика самолета я без всяких помех преодолел все посты охраны аэродрома и вскоре уже ехал в трамвае. Так благополучно я достиг своего родного московского дома № 56 на Большой Грузинской улице. Это было больше похоже на сказку!
В том же доме жил и мой друг детства Ванюшка Кириллов. Его отец работал дворником в нашем большом дворе. В первые дни войны дядя Федя ушел на фронт и вскоре погиб. Сам Ваня был на год старше меня и имел отсрочку от призыва, так как работал слесарем на военном заводе. По поводу неожиданной встречи мы устроили невиданное по меркам военного времени застолье. Дело в том, что, когда мой отец возвращался с фронта домой, он специально оставлял в шкафу продукты, полученные в качестве сухого пайка во время краткого пребывания в Москве. Эти продукты предназначались для мамы и меня, когда мы вернемся домой из эвакуации. За неделю с помощью своего закадычного друга Ивана я все их прикончил!
Прежде чем поступить кандидатом в курсанты училища, мне необходимо было пройти медицинскую комиссию в районной поликлинике. Со всеми врачами проблем не было. Споткнулся я, когда немолодая женщина-офтальмолог осмотрела мои глаза.
Очков я не носил, но близорукость была большая. После осмотра врач сказала:
– По глазам вы не можете быть зачислены в училище, так как у вас близорукость выше положенной нормы. Но я пойду вам навстречу и напишу «годен». А знаете почему? Потому, что мой сын – курсант военно-морского училища!
Скоро я собрал все необходимые документы и отправился на Волоколамское шоссе. Там, недалеко от развязки с Ленинградским шоссе, располагалось Военно-морское хозяйственное училище, переехавшее после начала войны из Выборга в Москву. Готовило оно флотских интендантов. До войны в зданиях училища находился текстильный (или пищевой) институт. Вахтенный офицер привел меня к начальнику училища капитану второго ранга Кацадзе. За глаза все курсанты обычно называли его просто «Кацо». Он ознакомился с моими документами и затем вызвал к себе какого-то офицера.
– Этот товарищ – допризывник, – сообщил ему «Кацо». – Осенью перед началом занятий он должен быть зачислен кандидатом в курсанты на подготовительное отделение, а пока оформите его в комендантскую роту, о чем подготовьте соответствующий приказ по училищу.
В военно-морском училище. 1943, июнь
19 мая 1943 года я оказался самым первым кандидатом в курсанты, так как прибыл в расположение училища раньше других. Через неделю были приняты в училище еще пять кандидатов. Меня вместе с Серёжей Егоровым и Юрой Тарасовым поселили в кубрике (комнате) № 2. Вскоре нас набралась так много, что была создана рота, командиром которой назначили начальника кадровой команды училища мичмана Карлашова. Он недавно вернулся из фронтового госпиталя после ранения. Первоначально все кандидаты занимались грязной работой – дежурили по кубрикам, чистили гальюны и другие, более приятные помещения. Больше всего нам не нравился приказ рыть глубокие ямы во дворе, а затем их же засыпать. По этому поводу мы выразили нашему командиру свое неудовольствие:
– Товарищ мичман! Вы можете объяснить необходимость копания и последующего засыпания этих никому ненужных ям?
Наш славный командир рассмеялся и ответил, для чего заставляет это делать:
– Моя задача, молодые люди, состоит в том, чтобы приучить вас с первых дней пребывания в нашем училище к железной дисциплине и беспрекословному выполнению приказов своих командиров. Я хочу сделать из вас крепких мужиков, настоящих морских офицеров. Теперь вы, надеюсь, поняли, для чего я придумал эти упражнения с лопатой?
Пятого июня мичман Карлашов выдал мне на линейке новое задание:
– С завтрашнего дня будешь возить ежедневно в училище всю корреспонденцию. Почта находится недалеко от Белорусского вокзала. Завтра утром выдам тебе пачку увольнительных, их тебе хватит на целый месяц! Благодаря им сможешь беспрепятственно выходить из училища в город и возвращаться назад. Понял?
– Так точно, товарищ мичман! – отчеканил я.
Каждый день после завтрака я отправлялся с «толстой сумкой на плече» на почту, где забирал много газет, журналов и писем. Особое удовлетворение от такой работы я испытывал тогда, когда по дороге иногда удавалось забежать в свою квартиру, находившуюся в том же районе. Так продолжалось практически до самого начала занятий.
По училищу был издан приказ об обязательном прохождении специальной военной медкомиссии во главе с полковником медицинской службы. На этот раз мой номер не прошел: после проверки зрения я был отчислен из кандидатов в курсанты. Предстояло срочно покинуть училище.
– Жаль с тобой расставаться, – сказал мне на прощание мичман Карлашов. – Ты толковый, дисциплинированный человек, у тебя уживчивый характер и веселый нрав. Короче, из тебя мог бы выйти вполне нормальный морской офицер!
– Я мечтал о морской карьере. Что же мне теперь делать?
– Уверен, что ты выберешь правильный путь, – заметил мичман. – Вечером я дам тебе тридцать увольнительных, и ты тогда сможешь беспрепятственно приезжать к нам целый месяц и обедать вместе с остальными новобранцами из моей роты.
Будучи по натуре благородным человеком, мичман понимал, что пока я не устроюсь куда-то на работу, мне придется очень туго. Теперь же, имея в кармане такой неожиданный, а главное, ценный подарок, я получил возможность приезжать в училище каждый день и хорошенько обедать. Прибыв в точно установленное время к обеду, я становился на разводе роты самым последним, а затем вместе с остальными кандидатами в курсанты бодрым шагом направлялся в столовую «принять» положенную им пищу. На еду отводилось до обидного мало времени. Поэтому следовало буквально глотать первое блюдо, иначе вместо второго блюда можно было услышать грозную команду «Встать». В отличие от многих ребят, которые еще не привыкли быстро съедать весь обед, я довольно легко освоил скоростной метод уничтожения первого и второго блюд, киселя или компота.
С друзьями. Проводы в Арктику. 17 июня 1944
Но очень быстро месяц, а с ним увольнительные в училище и такая удобная и бесплатная еда, увы, закончились… До моего призыва в Красную армию оставалось еще целых два месяца…
Леонид Стонов Чистополь в моей жизни
Мой папа, писатель Дмитрий Миронович Стонов, любил повторять, что его можно заставить замолчать, но нельзя заставить писать что-то против воли. Дед, Меир Влодавский, был купцом первой гильдии, арендатором имений. Еще до окончания коммерческого училища отец работал на ткацкой фабрике в Лодзи, встретил революцию на Валдае, где арестовал пристава, стал большевиком. В Полтаве редактировал губернскую газету, познакомился с Владимиром Короленко, перед которым преклонялся всю жизнь. Был в рабочей оппозиции Шляпникова, а вскоре вышел из партии и переехал в Москву, очень рано поняв трагедию России. Папу мало печатали, он никогда не был писателем-функционером и приспособленцем. Ему очень повезло: в 1928 году на курорте в Новом Афоне он встретил Анну Зиновьевну Идлин, 24-летнюю учительницу биологии из Харькова, которая стала его женой, тонко чувствовала литературу и оберегала его для творчества.
