чудака?»
— В Тифлисе я встретился с офицером из вашей батареи, поручиком Бережиани. Он рассказал мне о смерти Григория Цагуришвили, — сказал Степан, обращаясь к Корнелию.
Женщины горестно вздохнули и начали вспоминать талантливого юношу, а вместе с ним и Георгия Чубабрия.
— Никогда не забуду предсмертных слов Григория, — сказал Корнелий.
— А что он сказал? — поинтересовался Степан.
— Вы же знаете, каким патриотом был Григорий. Он не раз утверждал, что с радостью пожертвует жизнью за родину, за народ. А перед смертью стал рассуждать совсем по-другому. «Очень трудно и обидно, — сказал он, — умирать, когда все так бесцельно, бессмысленно, когда не понимаешь, за что, собственно, отдаешь свою жизнь».
— Несчастный… — прошептала Тереза, едва сдерживая слезы.
Даже Иона, любивший превращать все в шутку, был взволнован скорбным известием. Он опустил голову и уставился в землю влажными от слез глазами. Таким уж был Иона: как будто злой, а в действительности добрый, как будто черствый, а в действительности мягкий и сентиментальный.
Вардо спросила Корнелия о Джибо. Корнелий, отвечая на вопросы, свел ответы к рассказу об аспиндзском бое, о котором ему больше всего хотелось рассказать своим. Увлекшись, он говорил долго и остановился только тогда, когда взгляд его задержался на Агойя, стоявшем с открытым ртом. Корнелий подумал: «А что, если и они, как Агойя, начнут спрашивать меня, убивал ли я турок? Скажу, убивал, а Иона тут же поднимет меня на смех». И, чувствуя, что он уж очень расписал и разукрасил свои воспоминания о сражении, неожиданно прервал повествование.
— Ну, да всего за один вечер не перескажешь, — сказал он с напускной развязностью. — Тут и целого дня не хватит!
— Хорошо, сынок, потом еще послушаем тебя, — согласилась охотно мать. — А сейчас отдохни, потому что и устал ты с дороги и вообще очень похудел.
— Разве похудел? — удивилась Вардо.
— Ну, конечно, — старалась убедить свою приятельницу Тереза. — Вы как следует посмотрите… Ну да ничего, я его теперь подкормлю, подправлю. Хорошо, что приехал.
Корнелий взял мать под руку, и они по каменной лестнице поднялись на балкон.
3
Большой кирпичный дом, в котором жила семья Мхеидзе, был выстроен дедушкой Корнелия, Алексеем. В доме было шесть комнат. Когда сыновья Алексея Мхеидзе поженились, а дочери повыходили замуж, братья — доктор Георгий и учитель Димитрий — поделили дом между собой. Три комнаты с залом получил старший брат Георгий и три — Димитрий.
Димитрий Мхеидзе обычно проводил лето в деревне у своей тещи, а потому его комнаты почти весь год стояли запертыми. Только в том случае, если летом Терезе не удавалось разместить съезжавшихся родственников и гостей в своей половине дома, она открывала эти комнаты.
К дому, стоявшему на пригорке, было пристроено два широких балкона: один — с западной стороны, другой — с восточной. Угол балкона, выходившего на северо-запад, затенялся широко разросшимися глициниями, походившими на огромные виноградные лозы и усыпанными летом гроздьями сиренево-голубых благоухающих цветов.
Ветерок, набегавший из ущелья, по которому протекала горная река, постоянно доносил сюда прохладу. Поэтому Корнелий очень любил спать летом на балконе.
Самая большая из комнат служила одновременно и гостиной, и столовой. Пол ее был застлан большим паласом, а стены убраны коврами. Середину комнаты занимал круглый стол, над которым висела люстра. Перед кушеткой, покрытой паласом, стоял столик, на нем были разложены альбомы с фотографиями дедушки Алексея и бабушки Ольги, их детей, внуков, многочисленных родственников и знакомых. Мебель для гостиной дед Алексей выписал, как говорили, из Вены, а пианино, стоявшее у окна, приобрел отец Корнелия. На окнах красовались белоснежные вышитые занавеси. На всем лежала печать опрятности и порядка.
К гостиной примыкала комната, бывшая раньше кабинетом Георгия Мхеидзе. Сейчас ее занимали Вардо и Нино. Кабинет Тереза сохраняла в том виде, каким он был при жизни мужа. На своих местах остались письменный стол, три шкафа с книгами и врачебными инструментами, кушетка, обитая кожей, на стенах охотничье ружье, часы, барометр. Сыновья, как и Тереза, бережно, почтительно относились к отцовской комнате.
Когда приехали Вардо и Нино, кушетку, обитую кожей, вынесли на балкон, а письменный стол придвинули к стене, чтобы освободить место для двух кроватей.
За кабинетом находилась комната Терезы, куда она и провела сына, чтобы он переоделся и привел себя после дороги в порядок.
Корнелий снял саблю, наган и положил их на стул, в угол поставил ружье. Освободившись от оружия, он потянулся, зевнул и оглядел комнату.
По стенам своей комнаты Тереза развесила рисунки Корнелия, сделанные акварелью и тушью. Среди них выделялись пейзажи «Гора Шубани» и «Саркойя», портреты Ионы и Годжаспира.
Эти рисунки свидетельствовали о несомненных художественных способностях автора.
— Как жаль, что ты забросил живопись! Твои картины всем очень нравятся, — сказала Тереза, ласково глядя на сына.
Она была в черном платье. Седые волосы, заплетенные в косы, собранные на затылке в тугой узел, скреплял гребень.
— Мама, ты выглядишь очень неважно, — нежно сказал Корнелий. — Говоришь, что я похудел, а ты на себя взгляни!
— Постарела я, сынок, ничего не поделаешь. Да и устаю очень: весь день в заботах и хлопотах проходит. Ведь не шуточное дело, дорогой, одной такое хозяйство вести! То крышу нужно чинить, то новый забор ставить, то к уборке урожая готовиться, то одно, то другое… А ведь само по себе ничего не делается, на все труд нужен, на все глаз хозяйский требуется. Спасибо еще создателю, что в такое тяжелое время сберегла я все — и дом ваш на месте стоит, и все остальное не разрушилось. Другая на моем месте давно махнула бы на все рукой и пошла жить к детям, а я, несмотря на мои годы, и в эту весну сколько лоз виноградных да молодых деревьев насадила. Хочется сохранить отцовское гнездо для вас и детей ваших. Знаю, когда умру, сразу все прахом пойдет Не дождаться мне такой невестки, чтобы умела хорошо да заботливо хозяйничать.
Но жалобы матери мало трогали сейчас Корнелия.
— С приездом гостей у тебя еще больше забот прибавилось, — сказал он, как бы сочувствуя матери. — А скажи, мама, как чувствуют себя они?
— Мне кажется, что и Вардо и ее дочери жаловаться не на что. Принимать гостей я еще не разучилась. Кушать тоже у нас, слава богу, есть пока что, хотя в этом году Джаджана Менжавидзе и Лукайя весь урожай забрали себе. Вообще много неприятностей нам нужно ждать от крестьян. Мутят их эти солдаты, что повозвращались с войны. Не спросясь пашут чужую землю, рубят в лесу деревья…
Корнелий снова сделал попытку перевести разговор на интересовавшую его тему:
