Впереди показалось несколько всадников. Суворов вскочил в седло, взяв обнаженный палаш.
Всадники приблизились на рысях. Это были генерал Дерфельден со своим штабом и генерал Цах. За ними клубилась, поднимаясь к небу, пыль: приближалась конница.
Дерфельден остановил коня. Опустив палаш, Суворов поприветствовал его и приказал:
– Ступайте, генерал! Атакуйте правый фланг французов.
Дерфельден дал коню шпоры и помчался дальше.
Вслед ему пустились штаб-офицеры и ординарцы. Суворов стал перед часовней на коне, лицом навстречу прибывающим войскам. Впереди шли тяжелой рысью поэскадронно австрийские драгуны. Командир полка издали увидел Суворова и приказал первому эскадрону принять вправо. Второй эскадрон принял влево. Мимо Суворова прокатилась справа и слева волна разгоряченных всадников, обдав его пылью и запахом конского пота.
Вслед драгунам двигалась пехота. Впереди бежали, сверкая на солнце передками медных павловских гренадерок, русские солдаты. Они неслись в горы, задыхаясь от зноя, с раскрытыми ртами, в мундирах, серых от пыли. На черных от пота и грязи лицах сверкали белки глаз.
– Здорово, чудо-богатыри! – крикнул Суворов. – Французы бегут. Догоняйте их! Шибче! Шибче! Шибче!
Солдаты ответили нестройным криком и пронеслись мимо.
Рота за ротой, батальон за батальоном, катилась, омывая Суворова, людская река. Ему казалось, что не люди бегут мимо него, а он несется им навстречу, хотя, привычный ко всяким переделкам, донской жеребец стоял как вкопанный.
Ряды солдат редели. Взводы стали менее плотными, колонна растягивалась. Суворов тронул коня навстречу отставшим.
Утром эта дорога вилась среди полей и лугов в одну колею; теперь она расширилась, словно улица большого города. Пыль улеглась и запорошила следы людей. Дальше вниз, к месту ночного бивака войск Дерфельдена, сидело и лежало множество обессиленных солдат. Один австриец лежал посреди дороги в пыли навзничь, раскинув руки. Около солдата валялось запорошенное пылью ружье. Суворов остановил коня.
Солдат, открыв с усилием глаза, прохрипел:
– Um Gottes Willen, Wasser! Ich sterbe![195] Суворов завернул коня и поскакал назад, к часовне. Около нее стояла большая группа конных офицеров и ординарцев. В середине группы ораторствовал, размахивая руками, Цах.
Суворов на скаку крикнул:
– Никифор, ведро!
Подскакав к ручью, Суворов увидел, что земля около него истоптана, превратилась в грязь, родник иссякал среди лужицы грязной воды.
К Суворову подъехал Цах и, достав из заднего кармана седла плоскую флягу солидных размеров, протянул ее главнокомандующему:
– Вы хотите пить, ваша светлость? Вино лучше воды утоляет жажду.
Суворов ответил:
– Там посреди дороги упал ваш солдат. Отправляйтесь, генерал, и подкрепите его, если он еще жив.
Цах отправился исполнять приказание.
Выслушав штабных офицеров, прочитав записки, привезенные ординарцами, Суворов написал и отправил Меласу приказ немедленно начать наступление, не оставляя в резерве ни одного солдата.
Вернулся Цах и, встреченный безмолвным вопросом Суворова, ответил, возводя глаза к небу:
– Он умер, благословляя ваше имя.
У Суворова исказилось лицо.
– Который час, генерал? – помолчав, спросил он.
– Ровно двенадцать часов дня, ваша светлость, – ответил Цах, взглянув на часы.
– Именно так: дня, а не ночи. Прошу вас, генерал, если вы не очень устали, съездить к фельдмаршалу Меласу…
Цах покосился на стоявших поодаль ординарцев.
– Да, – продолжал Суворов, – я уже послал фельдмаршалу с ординарцем приказ. Но вы его друг. Он вас любит. Скажите ему: я не приказываю – я прошу.
Цах отсалютовал и поехал трусцой вниз по дороге: его тучная лошадь уже устала не меньше, чем ездок.
Бой гремел по всему фронту. Грохотала канонада. Пушечный гром выманил из-за гор высокое облако со снежно-белой верхушкой. Под облаком реяли орлы. Загремел гром, и туча вся пролилась, без остатка, над полем битвы. Пыль пропала. Дали прояснились.
Войска Дерфельдена первым натиском отбросили французов к высотам, но встретили там сильный отпор. Прячась за гребнями обрывов, в густых зарослях, за каменными оградами, французы били атакующих на выбор. Войска Дерфельдена отхлынули, собрались с силами и повторили атаку, но с тем же результатом. Склоны гор устлались телами павших. Огромные потери русских войск уничтожали их численный перевес над противником.
С каждой неудачной атакой отраженная волна бегущих все дальше простиралась в долину. После второй атаки она докатилась до часовенки, где оставался Суворов. Завидев его, бегущие останавливались, не доходя до часовенки. Бежать дальше, мимо Суворова, солдаты не решались.
С другой стороны к часовенке по дороге потянулись отставшие на марше; их тоже было много. Около Суворова скопились две толпы солдат. Одни, выйдя из боя, стояли выше часовни, другие толпились ниже, не зная, что им делать.
Суворов молча ходил между этими группами солдат. Никифор бессменным часовым стоял поодаль. От Дерфельдена прибыло несколько штаб-офицеров. Он написал Суворову об огромных потерях не только от штыковых и ружейных ран, но и от солнечного удара. Генерал обещал еще, и в последний раз, атаковать неприятеля, если получит хоть какую-нибудь поддержку. Он прислал офицеров в расчете, что они соберут отставших и приведут их к месту боя.
Суворов отошел на открытое место, поникнув головой, остановился в раздумье и вдруг снопом повалился на землю. К нему кинулись, но он сам вскочил на ноги, раньше чем кто-нибудь успел коснуться его. В толпе солдат и справа и слева затих гомон.
– Ройте здесь мне могилу! – воскликнул Суворов. – Я не могу пережить такой день. Мои чудо-богатыри бегут!.. Легче мне лечь живым в могилу, чем это видеть… Никифор, поди сюда! Бери заступ, рой мне могилу!
Суворов отмерил три шага в длину, шаг в ширину, отмечая носком сапога размеры могилы.
Никифор Кукушкин сразу понял, что задумал Суворов для поднятия духа солдат, словно они раньше договорились обо всем с Суворовым. Он спокойно приставил к часовенке ружье, взял заступ и начал взрезать дерн, намечая очертания могилы. Старый капрал работал проворно. Суворов стоял над ямой, закрыв лицо руками. Гул пробежал по толпе солдат с обеих сторон. Кто сидел или лежал, встал на ноги. Задние начали теснить передних, и вокруг Суворова быстро сомкнулось тесное кольцо людей.
Суворов открыл лицо. К нему тянулся, заглядывая через плечо в глаза, молодой солдат:
– Он этак будет рыть, так до завтрего не выроет.
Суворов повернулся к солдату:
– Где ружье?
– Кинул, ваше сиятельство. Бежать легче… Да я и назад побегу, коли велишь, еще прытче, а ружей там много…
Кукушкин перестал копать и прикрикнул на солдата:
– Ах ты, безобразник! Лодырь! Чем бы мне помочь, он зубы скалит! Ты взял бы лопату… Поди, там у часовни еще заступ стоит…
– Да как же это я буду Суворову могилу копать?!
Кукушкин вдруг бросил заступ, выругался, плюнул и, подняв голову, оглядел лица солдат.
– Вот до какого сраму мы дожили, Александр Васильевич! – закричал он. – Да пойдем от них, ваше сиятельство!
– Коня! – крикнул Суворов, протянув руку.
Перед ним расступились. Невыразимый шум поднялся в толпе солдат.
Со всех сторон закричали:
– Братцы! За Суворовым!
Суворову подали коня. Он, сверкнув палашом, описал им круг над головой, будто отбиваясь от налетающей птицы, и тронул коня в гору. Солдаты повалили за ним.
По бокам дороги скакали офицеры, присланные Дерфельденом, выкрикивали команду, стараясь навести хоть какой-нибудь порядок в стремительной живой лавине.
Лавина в горах катится, нарастая, сверху вниз. Живая лавина суворовских солдат катилась наперекор силе тяготения – снизу вверх. Штыки солдат грозно нависли.
Позади, около выкопанной ямы, еще толпились солдаты: всем хотелось убедиться своими глазами, верно ли, что Суворову рыли могилу. Убедившись в этом, солдаты пускались бегом догонять колонну. Скоро поляна около часовни опустела. Родничок, затоптанный было солдатами, справился – вдруг вытолкнул сквозь грязь большой пузырь кристальной воды, снова зажурчал, пролагая себе дорогу.
Дерфельден готовился играть отбой, когда Суворов привел свою нестройную, охваченную бешеной яростью колонну. Прямо с марша Суворов повел солдат на штурм высот. Началась третья, и последняя, атака. По силе натиска она во много раз превышала первые две и явилась неожиданной и роковой для французов. А Моро уже собирался преследовать бегущих! Бой, приостановленный истощением противников, возобновился по всей линии. Солнце склонялось к закату, а сражение еще продолжалось. Но Суворов знал, что победа близка, и думал о том, как обеспечить преследование противника и не дать ему прорваться в долину Скривии. Отъехав на заднюю линию, он остановил коня над обрывом и смотрел не туда, где гремела канонада, а назад, вниз.
