«Его непосредственность граничит с глупостью, — презрительно щурясь, думает, чиновник особых поручений, барон фон Нольде. — Он воображает, что безупречно играет роль представителя губернии… До чего люди в его годы глупеют от страсти!»
О, сам-то он, наверно, не будет рабом своей страсти, хотя темперамент ясно выражен в его глазах, сверкающих из-под сильно развитых надбровных дуг, в извилистом рисунке его рта. Верхняя губа его слегка выдается вперед, и это придает оригинальность его профилю. Барон Нольде — среднего роста брюнет с бритым значительным лицом. Фрак ловко сидит на его плотной фигуре. Ему всего двадцать три года, он только что окончил лицей. Но он кажется старше своих лет, — столько силы в линии его крутого подбородка и в проницательном взгляде глубоко сидящих глаз. Его волосы красиво вьются, и это единственная черта, которая смягчает законченное впечатление от его облика.
«Глаза Нольде остры, как булавки», — говорит о нем губернатор. Втайне он побаивается этого корректного, насмешливого петербуржца. У Нольде большие связи, и все уверены, что он быстро сделает карьеру. В N*** он прикомандирован по настоянию своей родственницы, жены губернатора. У него нет друзей. С ним все считаются. В нем заметно заискивают. «Нольде правит всей губернией», — говорят о нем.
Неронова и Верочка показались в дверях.
Не дослушав Лучинина и бегло извинившись, губернатор идет навстречу. Более чем почтительно целует он руку артистки. Они обмениваются быстрым, интимным взглядом.
— А… Сильфида! — восклицает Опочинин (это он первый так прозвал Верочку). — Vous êtes charmante… Дайте ручку, я вас представлю жене!
Он под руку с Верочкой идет куда-то, через весь зал.
— Как хороша! — срывается у Лучинина. — Кто это? Неужели ее дочь?
Нольде долгим взглядом провожает Верочку.
— Très distinquée (очень изящна), — говорит он, в двух словах метко определяя главный характер этой красоты.
Он знает, что Неронова относится к нему враждебно, и сам он платит ей той же неприязнью, хотя с виду отношения их вполне корректны. Как вся родня Дарьи Александровны (жены губернатора), он скандализован этой затянувшейся связью.
Артистку мгновенно окружают. О, она-то не пойдет на поклон к губернаторше!.. Пусть та первая поклонится ей!
Все, в том числе барон Нольде, целуют ее руку. Для чиновников это всесильная «фаворитка»… Говорят даже так, что стоит ей захотеть, и губернатор тотчас подаст в ^отставку и начнет дело о разводе. Все в ее руках… Известно также, что пять лет назад из Петербурга приезжала мать губернатора, умная и властная старуха. Ее нарочно выписали друзья Дарьи Александровны (Додо, как ее называют), чтобы помешать этому безумному шагу. Ведь его старшая дочь уже была невестой… Толки о разводе затихли по той или другой причине. Но Лучинин из верных источников слышал, что недавно только Опочинину предлагали в Петербурге высший пост. Губернатор отказался, ссылаясь на здоровье, требовавшее мягкого климата N***. На самом деле Неронова не хотела покинуть этот город, где у нее было свое хозяйство, дом «полная чаша», а верстах в десяти, в степи, — свой хутор.
Но если для чиновников Неронова только «фаворитка», для других мужчин, особенно для страстного театрала Лучинина, Надежда Васильевна — знаменитость и талант. И при всем том интересная женщина, за ласки которой многие отдали бы свое состояние, если бы она была из тех, чьи ласки покупаются. За эти десять лет, проведенных Надеждой Васильевной в N*** с той памятной ночи, когда она бежала из Одессы, спрятанная в телеге контрабандиста Янкеля, гордая женщина сумела единственно силой своего таланта и выдержки создать себе завидное положение в театре и в обществе, которое не могло отказать ей в уважении.
Перед губернатором почтительно расступаются. Ропот удивления и восторга провожает Верочку.
— Merlette, поди сюда! — ласково говорит губернатор высокой горбоносой девушке в белом, которая стоит у двери гостиной, окруженная дамами.
— Это моя Мерлетта. Познакомьтесь!.. Вера, дочь артистки Нероновой.
Обе девушки делают церемонный реверанс. Потом пытливо глядят друг на друга и улыбаются.
Горбоносая девушка некрасива, но у нее породистое, умное лицо и стройная фигура.
— Я — поклонница вашей maman, — говорит она.
— А вы ровесницы, кажется? Мерлетта в мае кончила в Смольном… Ну, вы поговорите потом… Где maman?
— В гостиной…
Они входят в гостиную рококо, со старинной, екатерининской эпохи мебелью из золоченого дерева и блеклого атласа.
Верочка смущена. Губернатора она не боится. Она привыкла каждый день видеть его у матери. Но у нее темнеет в глазах от этой черной толпы мундиров и фраков, чье жаркое дыхание она чувствует на своем лице. В институте учителя, батюшка, инспектор, попечитель — все это были не «мужчины». Это были какие-то бесполые существа, случайно одетые иначе, почему-то обросшие бородой… В общем, глубоко безразличные.
Здесь толпа «кавалеров». Что-то загадочное… С ними надо танцевать. Верочка танцевала до сих пор только с подругами на институтских вечеринках, куда допускались одни учителя. Верочка не сознает своего пола, и душа ее дремлет. Но инстинктивно она подавлена близостью чуждой толпы, и ресницы ее опущены.
— Chèr amie, — говорит губернатор, останавливаясь перед диваном, — позволь тебе представить Верочку Неронову, дочь нашей знаменитой артистки…
Верочка склоняется в глубоком реверансе.
Десятки лорнетов устремлены на нее. Слышатся восклицания:
— Charmante!.. (Прелестна!)
— Quelle grâce, Додо!.. (Как грациозна!)
— Enchanté, mon enfant (Я в восторге, дитя мое), — искренне говорит губернаторша, кивая головой и теряя на миг свойственное ей кислое выражение человека, страдающего диспепсией.
— N’est-ce pas, Mica, qu’elle est ravisante? (Не правда ли, Мика, что она восхитительна?)
— Oh! Je vous prédis un succèss énorme, mademoiselle (О, я предсказываю вам большой успех), — картавит кто-то.
Верочка поднимает голову, и ресницы ее вздрагивают. Додо — это уменьшенное от Дарьи. Мика — от Марьи. И Верочка ожидала видеть двух молодых женщин. Но перед нею сидит губернаторша пятидесяти пяти лет, с обрюзгшим желтым лицом. А в атласном кресле, нервно обмахиваясь резным веером из слоновой кости, словно утонула маленькая сморщенная обезьянка.
Верочка очень смешлива и боится расхохотаться. Взгляд ее падает на обнаженные плечи и грудь губернаторши, желтые и дряблые, как желе, и улыбка ее исчезает. Оскорбительно безобразными кажутся ей эти плечи под роскошными жемчугами.
У старой черной обезьянки живые розы дрожат над ушами, и на сморщенной шее, как раскаленный уголь, горит рубиновый аграф жемчужного колье. И Верочке обидно за эти камни.
Ей благосклонно задают вопросы на французском языке. Она отвечает скромно, но твердо тонким, мелодичным голосом хрупкого существа, не рожденного для борьбы за жизнь. Этот голос трогателен. Ее произношение и ответы безукоризненны. Отходя, она слышит возглас Мики:
— Délicieuse!.. (Упоительна!..)
И репутация Верочки готова. Те, у кого не было своего мнения, преклоняются перед приговором начальства. Кавалеры наперерыв спешат выпросить у Верочки танец.
Она смущена. Она невольно прижимается худенькой грудью к рукаву шитого мундира, словно прося защиты. И этот жест странно волнует губернатора. Что до того, что волосы его седеют?.. Он никогда не был карьеристом, никогда не умел извлекать пользы из особого расположения к нему Двора. Его женственной душе любовь всегда казалась высшим призом жизни.
Верочка ищет глазами мать.
Вот она… среди поклонников. Гордая, улыбающаяся. Как бриллианты, сверкнули ее темные глаза, остановившись на лицах Верочки и губернатора. Рядом с нею полицмейстер Спримон и высокий молодой адъютант.
— Почему не начинают?
— Сейчас начнем… Ваша дочь обворожительна. Она свела с ума всех наших дам. Я представлю ей кавалера на первый вальс… Владимир Карлович…
— Ваше превосходительство?
— Барон фон Нольде… Mademoiselle Мосолова.
Нольде склоняет перед девушкой свою темную голову с пробором в жестких вьющихся волосах. Верочка опять делает глубокий реверанс, как перед губернаторшей.
«О, милая девочка!» — думает Нольде, еле сдерживая улыбку, — Могу я просить вас на вальс, mademoiselle? — по-французски спрашивает он.
Она видит его темные, запавшие под выдающимися характерными бровями глаза, его острый, как бы насторожившийся взгляд.
Глубокое, странное и тягостное смущение охватывает ее. В первый раз ей стыдно за свои оголенные плечи. А в институте, с детства, зимой и летом она ходила декольтированной, с легкой пелеринкой на плечах.
Но прежде чем она успевает ответить, Надежда Васильевна становится между дочерью и бароном. Она держит за руку адъютанта.
— Вера… Вот тебе кавалер! Это Федя Спримон, сын Василия Дмитрича, мой любимец… Простите, Владимир Карлович, — улыбается она со злой искоркой в глазах. — Если вы не передумаете, просите дочь на второй танец!
