«А если Ширли ошиблась, — думала Жозефина, — если Дотти действительно живет у Филиппа? Если каждый вечер она кладет свои часы на ночной столик, прежде чем скользнуть в его объятия… Он не прекращал встречаться с Дотти. С ней легко, она молодая, остроумная, легкая, нежная, а жить одному ему невыносимо. Говорят, мужчины не любят одиночества, и только женщины способны его переносить. И ему нравится спать с ней, у них у каждого своя половина постели».
Каждый продолжал свой внутренний диалог, обгладывая кролика в горчице, отрезая кусок козленка или сыра бри, подставляя тарелочку под кусок торта с лимоном, испеченного Зоэ, убирая со стола, загружая посуду в посудомоечную машину, потягиваясь, зевая, по очереди выдавая свою порцию жалоб на усталость, на сонливость и незамедлительно отправляясь в свою комнату.
Гортензия сняла макияж, сто раз провела щеткой по волосам, встряхнула длинными каштановыми прядями, сбрызнула себя духами, надела ночную майку и перешагнула через матрас, на котором лежал Гаэтан. Он читал «Утиные истории» и, хохоча, рассказывал, как дядюшка Скрудж водил за нос Дональда, заставляя того работать задаром: «Ну до чего симпатяга старина Дональд! Безропотно позволяет себя эксплуатировать. А Скрудж как патрон на фондовой бирже! Никак не насытится, ему надо все больше и больше бабок…»
Зоэ, под подбородок укрывшись одеялом, ломала голову: «Как внушить Гортензии мысль оставить их одних, ведь это их последняя ночь! Как убедить ее, что чудесно было бы ей поспать где-нибудь еще? В гостиной, к примеру… Или пусть пойдет поработает над своими витринами на кухню. Она же любит по ночам работать на кухне. Можно поговорить с ней по душам или сыграть на чувствах. Или поговорить о женской солидарности. Нет, с Гортензией солидарность не катит». Она ломала и ломала голову, крутила под одеялом щиколотками, помогая себе придумать фразу, которая открыла бы ей сердце Гортензии, а та вдруг сама скользнула к Зоэ на кровать и предложила:
— Давай погасим свет, услышим, когда мама и Ширли уснут, и я пойду к Гэри… Ни слова дуэньям! Начнут языки чесать, а я этого страх как не люблю!
— О’кей, — с облегчением прошептала Зоэ. — Могила.
— Спасибо, сестричка. Но сама тут держись! Я вовсе не хочу оказаться ответственной за бэбика через девять месяцев!
— Без проблем, — ответила Зоэ, густо покраснев.
— Доверяю тебе, крибле-крабле-бумс!
— Абракадабра, — отозвалась Зоэ.
Они подождали, пока свет погаснет в комнате Ширли и Жозефины. Подождали, пока раздастся легкое похрапывание Жозефины, более могучее — Ширли, хр-р, хр-р, их дуэньи маленько перебрали, они шумят, как кузнечные мехи! Зоэ нервно прыснула. Ноги у нее были ледяные, а руки — горячие. Гортензия встала, взяла мобильник и вышла на цыпочках из комнаты.
— Спи спокойно, Зоэ, и береги свою честь!
— Обещаю! — шепнула Зоэ, скрестив под одеялом пальцы, чтобы ложь стала простительной.
Гаэтан одним прыжком забрался к ней.
— Всю ночь в настоящей большой кровати! — восхитился он и притянул к себе Зоэ. — Высший класс!
Он нежно коснулся груди Зоэ, и она тихо застонала…
Казалось, весь город затаил дыхание, этой ночью опять было так…
Гэри лежал на кровати, голый по пояс, и читал старые комиксы про Квика и Флюпке. В ушах наушники айпода. Он заметил, как она заходит в комнату, и удивленно поднял бровь.
— Ищешь что-нибудь? — спросил он, не поднимая глаз от журнала.
— Да. Тебя.
— Хотела о чем-то спросить?
— Не совсем…
Она забралась на кровать с противоположной стороны от него и потянула на себя одеяло.
— А теперь, если хочешь, поспим…
— Я сплю один.
— Ладно. Тогда не поспим.
— Возвращайся в свою комнату, Гортензия.
— Я в своей комнате…
— Не играй словами, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!
— Мне хочется поцеловать тебя…
— А мне нет!
— Лжец! Мне хочется продолжить нежнейший поцелуй, как возле Гайд-парка. Помнишь? В ту ночь, когда ты бросил меня на улице…
— Гортензия, ты же знаешь, желание не появляется по указке… Если ворваться в комнату парня и велеть ему себя поцеловать…
— Ты хотел бы, чтобы я постучалась?
Он пожал плечами и вновь погрузился в чтение.
— Я знаю, ты сходишь с ума от желания, как и я… Я тоже схожу с ума от желания…
— Ах! Ты сходишь с ума? Ну повтори еще раз! Никогда не устану это слушать… Мадемуазель Гортензия вас хочет, настоятельная просьба немедленно насадить ее на свой меч!
— Ты вульгарен, мой милый!
— А ты больно властная!
— Я правда схожу с ума от желания тебя поцеловать, прижаться к тебе, целовать тебя везде, везде… Пробовать тебя на вкус, облизывать…
— С мобильником в руке? Это, наверное, не слишком удобно! — язвительно заметил он, стараясь сарказмом замаскировать зарождающееся желание.
Гортензия заметила, что держит в руке телефон, и сунула его под подушку.
— Я отказываюсь спать с мобильником! — решительно заявил Гэри.
— Но, Гэри! А если мисс Фарланд позвонит?! — возразила Гортензия, вновь схватив телефон.
— Я отказываюсь спать с мобильником… Говорю раз и навсегда!
Он вновь вернулся к журналу, отличные комиксы, даже лучше, чем Тинтин. Два героя по цене одного! А как они взаимодействуют, как классно у них получается! Конечно, они слегка старомодны, зато девчонки в те времена не так легко задирали юбку перед парнями. Умели себя держать… «Другие времена, другие нравы, — ностальгически вздохнул он. — Мне не нравятся женщины-солдаты. Мне нравятся женственные, нежные женщины, которые дают мужчине возможность верной рукой везти упряжку к цели, кладут голову ему на плечо и молча отдаются».
— А ты знаешь, что такое нежность, Гортензия?
Гортензию передернуло. Это слово она не переносила. Она почти его победила! И довольно легко! И вот он вернул ее на исходную позицию. В образ «доброй старой подружки»!
Она скользнула гладкой нежной ногой между ногами Гэри, нога-посланник словно просила прощения за такую смелость, и пробормотала: «Ладно, перехожу в отступление, слишком хочется тебя поцеловать… С ума сойти, как хочется, Гэри, и если тебе нужно, я буду стыдливой и целомудренной, и покорной, как напуганная девственница».
Он улыбнулся забавному образу и попросил развить тему. Ему хотелось посмотреть, как низко она согласится пасть.
Она замолчала, задумавшись, потом сказала себе, что слов недостаточно, и решила прибегнуть к тайнам любовного искусства, таким, что сводят мужчин с ума.
И исчезла под одеялом.
Тут его тон изменился.
Он больше не отказывался спать с ней, только ставил одно условие.
Она вынырнула на поверхность и прислушалась.
— Ты уберешь свой телефон, — сказал Гэри.
— Ты не можешь просить меня об этом! Это шантаж. Это слишком важно для меня, и ты об этом прекрасно знаешь…
— Я слишком хорошо тебя знаю, ты хочешь сказать!
Объект полемики переместился. О предстоящей ночи любви никто не спорил, речь шла лишь о присутствии мобильного телефона в постели.
— Гэри! — умоляюще проговорила Гортензия, просунув колено между его ногами.
— Я не сплю втроем! В особенности если третий — мисс Фарланд!
— Но… — возразила Гортензия, — вдруг она позвонит, а я не услышу…
— Перезвонит.
— Ни в коем случае!
— Ну тогда ты выходишь из комнаты и оставляешь меня с Квиком и Флюпке.
Вид у него был серьезный. Гортензия быстро оценила обстановку.
— Я положу его вот туда, на стул.
Гэри бросил взгляд на стул, куда он комком бросил джинсы, майку и пуловер.
— Стул — это слишком близко. Я увижу, как он блестит в темноте, и буду думать только о мисс Фарланд. Ты его выключишь.
— Нет!
— Тогда уходи!
— Я положу его на письменный стол, вон туда, подальше. Ты его не увидишь.
Она вырвала журнал из рук Гэри, бросила на пол, прильнула к его обнаженному торсу: «Ты всегда спишь голым?» — покрыла его плечи, шею, грудь, губы маленькими поцелуями и положила голову ему на грудь.
— Мобильный на стол! — провозгласил Гэри, указывая пальцем.
Гортензия скрипнула зубами, встала, положила телефон на письменный стол. Проверила, что в нем достаточно заряда, проверила, включен ли звонок, прибавила громкость. Аккуратно положила его ближе к краю, чтобы он был минимально удален от кровати, вернулась и легла.
Вытянулась рядом с Гэри, закрыла глаза, прошептала: «О! Гэри! Пожалуйста! Давай помиримся! Я так хочу тебя!»
Ее губы скользнули по его коже…
И он больше ничего не сказал.
Эта ночь любви была симфонией.
То было не соединение мужчины и женщины, но соединение мужчин и женщин всех времен и народов, со всей земли, желающих познать предел наслаждения. Словно эти двое ждали слишком долго, мысленно совокуплялись слишком часто и теперь готовы были показать друг другу все возможные и невозможные па.
