Краем глаза я замечаю, что Виола лихорадочно ищет еще булыжник…
— Я уже мужчина! — говорю я, но ведь я упал, уронил нож, голос у меня дрожит, рука сжимает кровоточащую шею.
— Ты помешал мне стать мучеником! — Глаза проповедника превратились в горящие бриллианты, Шум так пылает, что от самого Аарона чуть ли не идет пар. — Тебе конец. — Он склоняет ко мне голову. — Умирая, знай: я буду убивать ее медленно.
Я стискиваю зубы.
И начинаю медленно подниматься на ноги.
— Давай уже, — рычу я.
Аарон с воплем шагает вперед…
Тянет ко мне руки…
Я поднимаю голову навстречу…
И тут — БАХ! — Виола бьет его по голове огромным камнем, который и поднять-то еле смогла…
Он пошатывается…
Но не падает: хватается за скамьи…
Пошатывается снова…
И не падает.
Черт, он ни в какую не падает.
Аарон шатается, но стоит — между мной и Виолой — и медленно расправляет плечи, огромный как башня, как страшный сон, из виска у него течет кровь, но ему плевать…
Это чудовище.
— Ты не человек, — говорю я.
— Я ведь уже говорил, малыш Тодд, — страшным грудным голосом произносит Аарон, обдавая меня таким свирепым Шумом, что я чуть не валюсь с ног. — Я святой.
Не глядя, Аарон выбрасывает в сторону правую руку и бьет Виолу в лицо: та вскрикивает и падает падает падает, спотыкается о скамью, с размаху ударяется головой о камни…
И не встает.
— Виола! — ору я.
И кидаюсь к ней…
Аарон меня не держит…
Я подбегаю…
Ее ноги лежат на каменной скамье…
Голова на каменном полу…
Из нее вытекает тоненькая струйка крови…
— Виола! — Я поднимаю ее…
Голова не держится, падает назад…
— ВИОЛА!!! — воплю я…
И тут за моей спиной раздается низкое клокотание…
Это смех.
Аарон смеется.
— Мне с самого начала было ясно, что ты ее предашь, — говорит он. — Так уготовано.
— ЗАТКНИСЬ!!!
— А знаешь, почему?
— Я УБЬЮ ТЕБЯ!!!
Он понижает голос и шепчет…
Но этот шепот продирает меня насквозь…
— Ты уже пал.
И тут мой Шум вспыхивает алым.
Алым, как никогда.
Убийственно алым.
— Давай, Тодд, — шипит Аарон. — Так держать!
Я осторожно кладу Виолу на пол и встаю, расправляя плечи.
Моя ненависть так огромна, что не помещается в пещеру.
— Ну же, мальчик, — говорит Аарон. — Очисти свою душу!
Я смотрю на нож…
Он валяется в луже воды…
Рядом с кафедрой за спиной у Аарона…
И я слышу зов клинка…
Возьми меня, говорит он.
Возьми и используй, говорит он.
Аарон раскрывает объятья.
— Убей меня, — шепчет он. — Стань мужчиной.
«Не оставляй меня, — говорит нож. — Никогда меня не отпускай».
— Прости, — шепчу я едва слышно, хотя сам не понимаю, перед кем и за что извиняюсь…
Прости…
И прыгаю…
Аарон и бровью не поводит, руки раскрыты навстречу мне…
Я врезаюсь в него плечом…
Он не сопротивляется…
Мой Шум взрывается красным…
Мы летим мимо кафедры к краю уступа…
Я падаю сверху…
Он все не сопротивляется…
Я бью его по лицу…
Еще…
И еще…
И еще…
Разбивая в кашу этот жуткий оскал…
Дробя на мелкие кровавые кусочки…
Ненависть хлещет из моих кулаков…
И я все бью…
Бью…
Сквозь хруст костей…
И треск хрящей…
Под кулаком лопается глаз…
А потом я уже ничего не чувствую…
Но продолжаю бить…
Его кровь заливает меня с ног до головы…
И мой Шум точно такого же цвета…
Потом я отстраняюсь, все еще сидя на Аароне, залитый его кровью…
А он смеется, по-прежнему смеется…
И клокочет сквозь разбитые зубы:
— Да! Да!
Во мне снова поднимается красная волна…
Я не могу ее сдержать…
Ненависть…
Я оборачиваюсь…
Нож…
Всего в метре отсюда…
На краю…
Возле кафедры…
Зовет меня…
Зовет…
И на этот раз я знаю…
Я сделаю все как надо…
Кидаюсь к ножу…
Тяну к нему руку…
Мой Шум такой алый, что я почти ничего не вижу…
«Да» — говорит мой нож…
Да.
Возьми меня.
Моя сила будет в твоих руках.
Но первой до ножа дотягивается чужая рука.
Рука Виолы.
И пока я лечу к ножу, внутри меня встает новая волна…
Волна в моем Шуме…
Волна радости…
Она жива!..
И эта волна сильнее алой…
— Виола, — говорю я…
Только ее имя, больше ничего.
Она хватает мой нож.
Я по инерции лечу дальше, к самому краю, и пытаюсь схватиться за что-нибудь и оборачиваюсь и вижу как Виола поднимает нож и шагает к Аарону а мои пальцы все скользят по мокрому полу и Аарон уже сел и смотрит на Виолу единственным глазом, а она замахивается ножом и бежит вперед и я не могу ее остановить, а Аарон пытается встать и Виола летит прямо на него… Я врезаюсь плечом в край уступа и чудом не падаю в пропасть… Шум Аарона излучает ярость и страх и говорит НЕТ…
Шум говорит НЕТ
НЕ ТЫ…
Виола заносит нож…
И опускает.
Опускает…
Он втыкается прямо в шею Аарона…
С такой силой, что проходит насквозь…
Раздается хруст, который я запомню навсегда…
Аарон от удара падает на спину…
И Виола отпускает нож…
И отшатывается.
Лицо у нее белое.
Я слышу ее дыхание. Слышу даже сквозь рев воды.
Я приподнимаюсь на руках…
И мы смотрим.
Аарон встает…
Он встает, одной рукой стискивая нож, но не в силах его выдернуть. Единственный глаз широко распахнут, язык вываливается изо рта.
Он встает на колени.
Потом на ноги.
Виола тихо вскрикивает и пятится.
Пока не подходит ко мне.
Мы слышим, как он пытается сглотнуть.
Пытается дышать.
Аарон шагает вперед, но натыкается на кафедру.
Смотрит на нас.
Его язык распухает и извивается.
Он хочет что-то сказать.
Хочет что-то сказать мне.
Выдавить хоть слово.
Но не может.
Не может.
Его Шум — сплошь безумные краски, образы и картины, которые я никогда не смогу описать.
Аарон ловит мой взгляд.
И его Шум замолкает.
Насовсем.
Наконец-то.
Его тело заваливается на бок.
И падает с края уступа.
И исчезает под стеной воды.
Нож исчезает вместе с ним.
42
Последний рывок
Виола резко и быстро садится рядом со мной, бутто падает.
Она тяжело дышит и смотрит на то место, где стоял Аарон. Солнечный зайчик освещает ее лицо, но больше на нем ничто не движется.
— Виола? — Я сажусь рядом на корточках.
— Он умер.
— Да, — киваю я. — Умер.
И она просто дышит.
Мой Шум грохочет, как терпящий крушение космический корабль, в нем столько всего разного, что голова вот-вот разорвется на части.
Я бы сам это сделал.
Я бы сделал это ради нее.
Но она…
— Я мог и сам, — говорю я вслух. — Я был готов!
Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами:
— Тодд?
— Я бы сам его убил. — Мой голос немного повышается. — Я ведь был готов!
И тут ее подбородок начинает трястись, но не так, бутто она сейчас разревется, а по-настоящему трястись, а потом и плечи, глаза распахиваются шире и шире, и Виола вся ходит ходуном. В моем Шуме появляется новое чувство, я хватаю Виолу за плечи и обнимаю, и мы вместе качаемся туда-сюда, такшто она может трястись сколько угодно.
Виола долго молчит, только тихонько стонет, а я вспоминаю убийство спэка: как жуткий хруст прошел через всю мою руку, как я без конца видел его кровь, как он умирал у меня в голове снова и снова.
И умирает до сих пор.
(Но я бы мог.)
(Я был готов.)
(Ножа больше нет.)
— Я столько историй слышал про убийства, а в жизни это совсем по-другому, — говорю я Виолиной макушке. — Совсем по-другому.
(Но я бы мог.)
Виола трясется, мы по-прежнему сидим у ревущего водопада, солнце поднялось, и в пещеру теперь попадает меньше света, мы насквозь мокрые и в крови, в крови и мокрые.
Нам холодно, мы дрожим.
— Пошли, — говорю я, коекак вставая. — Первым делом надо высохнуть.
Я помогаю ей подняться. Потом иду за сумкой, которая лежит на полу между скамейками, возвращаюсь к Виоле и протягиваю ей руку.
— Солнце уже печет, — говорю я. — Снаружи мы мигом согреемся.
Виола минуту смотрит на мою руку, прежде чем взять.
