Я качаю головой.
— Ничего странного. Я думаю, Джейн ревнует, потому что вы с Рози очень хорошие друзья, и живете по соседству, а она нет.
Это дает Коди паузу, и он проскальзывает обратно в то тихое место, куда он так часто ходит, думая, громко хрустит морковью.
Я сливаю макароны и роюсь в кладовке в поисках банки соуса маринара. Когда я возвращаюсь, Коди все еще погружен в свои мысли, его нижняя губа зажата между зубами, как у меня, когда я теряюсь в собственных мыслях.
— Девчонки такие тупые, — шепчет он после того, что кажется вечностью, и я не могу удержаться от смеха. Выражение его лица такое озадаченное.
— Рози — девочка, ты же не думаешь, что она глупая?
Темно-красный румянец заливает его щеки, и мне приходится скрывать улыбку.
— Нет, — говорит он. — Думаю, не все девушки глупые.
— Как я уже сказала, возможно, она ревнует. Может, Джейн влюблена в тебя и не хочет, чтобы ты проводил время с Рози.
Или, может быть, родителям Джейн нужен хороший удар по голове.
— Но это же так глупо!
Я смеюсь над раздражением Коди, протягивая руку, чтобы взъерошить его светлые волосы.
— Просто игнорируй ее, любимый. Вы с Рози можете быть друзьями несмотря ни на что, хорошо?
— Это не странно?
— Конечно, нет. А теперь поцелуй маму, а потом иди за домашним заданием.
Почти в девять лет голова Коди касается моего плеча. Маленькая рыжеволосая кучка осталась в прошлом, и теперь он — беспорядок длинных конечностей, о которые он постоянно спотыкается. Он ничем не отличается от Гека в детстве — неуклюжий и неловкий, как будто он не знает, как работать с собственным телом. Это одновременно волнующе и ужасно.
Я слегка наклоняюсь, чтобы он мог на цыпочках поцеловать меня в щеку, прежде чем с грохотом поднимается в свою спальню. Через час или около того, как я поставила обед в духовку, боковая дверца мягко закрылась, и ветерок принес с собой запах грязи, сосен и осеннего воздуха. Слегка повернув мою голову, губы Джастина находят мою щеку, а его руки упираются в столешницу. Его кожа в пятнах масла, от него пахнет потом и деталями двигателя, его борода царапает мою шею, когда он наклоняет голову, чтобы поцеловать меня в плечо.
— Вкусно пахнет, — говорит он.
— И ты тоже, — тихо отвечаю я, поворачиваясь в его объятиях.
— Ну конечно.
Моя кожа нагревается, когда он зарывается лицом в мою шею, вдыхая через тихий стон. Он говорит, что я пахну по-другому. Я думаю, что он сумасшедший, но тихо задаюсь вопросом, это мужской фетиш, какой-то защитный инстинкт или феромон, который сработал.
Коди издает звук рвоты позади нас.
— Ужас.
Ухмыляясь мне в кожу, Джастин поворачивается, освобождаясь и оставляя меня раскрасневшейся и возбужденной.
— Я починил, — говорит он Коди, прислоняясь к столу рядом с ним.
Лицо Коди загорается, и он вскакивает со стула так быстро, что чуть не падает.
— Можно посмотреть?
— На заднем дворе, — говорит Джастин, мягко усаживая Коди на место. — Только после домашки.
Код подпрыгивает на сиденье.
— У меня осталось только математика. Мы можем сделать это до обеда?
Велосипед, который Джастин нашел на свалке, был летним проектом для двух мальчиков. Коди делает свою работу по дому и копит карманные деньги, а Джастин покупает детали и показывает ему, как их подгонять. Сказать, что я беспокоюсь о своем сыне на велосипеде — это преуменьшение. Сначала я была склонна сказать «нет». Велосипедные дорожки здесь могут быть опасны, и мысль о том, что Коди летает по лесу без ничего между елками, заставляет меня нервничать. Но Джастин и Мэри сказали, что мне нужно расслабиться.
Думаю, старые привычки умирают с трудом. Этот чрезмерно заботливый мамин инстинкт трудно подавить.
Джастин делает все легче. Его успокаивающее присутствие дает мне повод ослабить хватку и иногда вздохнуть.
Конечно, для нас это не всегда было так просто. Мы месяцами лежали, оглядываясь через плечо и едва переступая порог дома, боясь, что кто-нибудь нас узнает. В сочетании с тем фактом, что в последний раз, когда я видела Джастина, он размазал мозги Маркуса по всему телу, были моменты, когда я боялась, что мы не сможем оставить насилие нашего прошлого позади. Что даже так далеко, он будет преследовать нас, как черное облако.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В конце концов, нас объединило общее понимание событий, которые привели нас в Клируотер.
Он был рядом со мной в те дни, когда все было слишком. Когда все, что привело к событиям в «Blush», поглощало меня. Он готовил ужин, он обнимал меня, пока я не собрала вместе оборванные концы своей жизни и не сделала их снова целыми — хотя бы на мгновение.
По ночам, когда Джастин просыпался в поту, его руки шарили под подушкой в поисках пистолета, мышцы напрягались, он делал полные вдохи, чтобы успокоить бешено бьющийся пульс, я была рядом. Я стала светом, в котором он нуждался, чтобы понять, что плохие вещи, которые он сделал, делают его хорошим человеком, а Коди показал ему, почему его действия не были напрасными. Он пробирался обратно в пространство Джастина, пока не вернулся свет, который, я была уверена, Джастин потерял.
Клируотер был хорош для него. Для нас.
Мотоциклы, машины, велосипеды, Джастин, кажется, рожден для всего, что с двигателем. Мы живем довольно просто, с Джастином, арендующим небольшое пространство гаража в городе, но довольно скоро сарафанное радио сработало, и у него есть устойчивый поток бизнеса. Между этим и моей работой в баре мы зарабатываем достаточно, чтобы прокормиться и быть счастливыми. И мы счастливы — я никогда не думала, что буду счастлива. Райан поддерживает связь. Он приезжает каждые несколько месяцев, тем более за последний год. Он никогда не говорит о своей работе, а Джастин никогда не спрашивает. Насколько я могу судить, между ними существует взаимопонимание, о котором Джастин не хочет знать, а Райан не хочет ему говорить. Мэри, вероятно, знает больше о том, что происходит с Райаном, чем мы, поэтому я оставляю это, счастливая позволить ему заниматься своими делами вдали от Джастина и меня.
Прямо перед ужином я заканчиваю с Коди домашнее задание, когда слышу, как Джастин спускается по лестнице позади нас. Я поворачиваюсь, чтобы попросить его принести мне свитер, но слова застревают у меня во рту.
— Смотри, кто проснулся, — тихо говорит он, глядя на сверток в своих руках.
Его рука почти полностью обволакивает ее крошечное тело, прижатое к груди. Он смотрит на нее сверху вниз с благоговением, когда ее маленькая рука крепко сжимает его палец, крошечные розовые губки сморщиваются, она прижимается лицом к его груди.
Я встаю и расчесываю рыжеватые волосы на лбу Эмили, пока Джастин держит ее между нами.
— Я как раз думала о тебе, — шепчу я.
Она готова к очередному кормлению, но еще мгновение я наблюдаю, как Джастин возится с ней, нежно дергая за комбинезон, поправляя крошечные носки, тихо шепча ей что-то.
Не думаю, что мне когда-нибудь надоест смотреть.
С той минуты, как я узнала, что беременна, Джастин был в полном смятении. Я никогда не видела его таким раздраженным. Даже когда все дерьмо происходило с Маркусом, он сохранял свою холодную, спокойную внешность. Он всегда был таким невозмутимым, таким непоколебимым в своей уверенности — я не могла поверить, что все, что потребовалось, это восьмифунтовая девочка, чтобы заставить его сломаться.
Он так боялся, что уронит ее, причинит ей боль, неправильно обнимет, будет любить ее слишком сильно или недостаточно сильно. Но через две минуты после ее рождения он, как я и предполагала, мягко вошел в отцовство, приняв его во всем этом беспорядке, бессоннице, стрессе, прекрасном удивлении, устроившись так, как будто он всегда был отцом.
Я не думала, что можно полюбить его сильнее.
Я была так неправа.
С нашей маленькой семьей я снова влюбилась в него. Мое сердце взорвалось, освободив место для большей любви, чем я когда-либо думала, и это было похоже на свободное падение, совершенно волнующее.
