Лапушка устроила прием для Бетти и ее мужа. Пришли только два человека а готовились много дней преставь што на землю вернулся Бангабанду[71] и оказал нашему дому честь и посетил ево. Лапушка одела спицальные брюки с блестяшками и она поворачиваетса и каждый раз они как крошки разбитово брильянта сверкучие. Бетти одела желтое сари и Лапушка потом сказала што даже у самых пресамых иногда хромает вкус.
Я подавала еду и смотрела за детьми они туда сюда на кухню бегали. Мущины говорили все про выборы и целофановые пакеты.
Муж Бетти сказал можно подумать што если к власти придет НПБ то дадут зеленый свет целофановым пакетам.
Муж Джеймс покраснел и говорил очень здержаным голосом. Вот почему в этой стране все не так. Никому не нужен прогрес. Разве в Н'юерке и Париже и Лондоне покупки носят в джутовых сумках? Нет! Там все целофановое.
Бетти и Лапушка скучали. Они устроили целое преставление. Зевали и закатывали глаза. Им на самом деле было скушно но они должны притворятса что они притворяютса.
Муж Бетти сказал сто двацать один милион целофановых пакетов каждый день делают в Бангладеш. Сто милионов каждый день используетса. Я не знаю. Разве это прогрес?
Муж Джеймс говорит в чем чорт возьми дело? Все эти туземцы говорят што целофановый пакет забивает стоки и поэтому затопляет поля, но это у них с головой штото случилось. Четыре тысечи народу работают штобы сделать эти пакеты. Они так кормятса. А наши туземцы хотят штобы у них стоки забивали трупы. И он сел так ровно и стучит кулаком по столу.
Авами Лиг тоже хочет запретить сказал муж Бетти и Бетти положила руку на ево руку. Лапушка улыбаетса какбутто у нее улыбка прилиплась к лицу. Она играет волосами и говорит мой муж Джеймс знает все про целофан.
Потом я позно уложила детей спать и пошла на кухню. Лапушка ище развлекает гостей но обед уже кончился. Зейд приготовил дхай[72]. Дети ево любят на завтрак. Повар говорит ты слышала о чем они говорят? Политика то. Политика се. Задирают носы и крутят задами как кошка которая идет по луже. Все забастовки и насилие и оружие и убийство и то и это. Какбутто они тут нипричем. Но это же система. А кто делает системы? Не рабочие. Не нищие.
Он маленький человек из проволоки. Я тебе говорила? Ево можно сложить и сунуть в карман. Но не похож на слабово.
Я ево снова спрашиваю за ково он в политике? Он наклонил голову и говорит за себя. Потом он мне об'еснил. Он подерживает тех кто дает зарплату. Поэтому он за Авами Лиг Национальную партию Бангладеш и за Джамаат-э-Ислами. Они думают што нанимают только силу но и у силы есть мозги.
Он накопил много денег и потом хочет придумать што делать. У нево много идей. Одна это продукты для служащих. Хорошие продукты. Другая ресторан для семейных пар. Ище он думает тренироватса на актера кунфу. Ище хочет штобы посылать людей на работу заграницу. Только нужны деньги на мобильный телефон. Знаеш сколько надо денег штобы уехать в другую страну? Сто педесят тысеч така. И это в плохую страну. В Сингапур надо больше.
Однажды он сам думал уехать за море. Но он говорит што у тебя будет когда ты вернешся? Проведеш три четыре года и света белово невидя все время работа работа работа и вернешся ничево не работает ни холодильник ни телевизор потомушто элитричества нет и ты возьмеш молоток и к чертовой матери все это разнесеш. Одна женщина продала свой надел земли штобы отправить сына в Сингапур. Три года он работал на стройке и когда вернулся ему не хватало денег штобы выкупить землю. Ище другая женщина увидела об'евление в газете о работе и поехала в Малазию. Она шила одежду с восьми утра до десяти вечера семь дней в неделю. И так пять лет. Когда она приехала домой ее муж потратил все ее деньги которые она посылала и у нее теперь одни долги.
Если ты уежаеш ты должен знать зачем ты возвращается. Пока тебя нет кто здесь будет штото строить? Я ему расказала про твоево мужа и што у нево есть работа и все. Он спросил сколько он уже живет в Лондоне?
Я сказала што помоему больше двацати лет.
Зейда я видела первый раз под впечатлением. Он даже замахал руками. Тогда это стоит тово. Через двацатъ лет он может сюда приехать и построить себе город где все работает как надо.
Август
Я снова ходила в больницу коледжа. Лапушка сказала ой пожалуста возьми с собой моих крошек. Я ей расказала немножко как выглядит Монжу и ничево не сказала как она пахнет. Лапушка закрыла уши и говорит што иногда хочетса закрыть все милосердие потому што все время ево мало.
На обезболивающие Монжу нет денег. Молюсь Аллаху штобы она почаще теряла сознание.
Позно позно пришла Саида смотреть на дожь на веранде. Мы почти не говорили. Сидели рядышком и вдыхали запах земли. Когда она уходила она сказала Хорошо. Вот так. Какбутто мы все все обсудили на земле и обдумали каждый шаг.
На следующий день Шану не пошел на работу. Он ходил по дому и мешался под ногами. Назнин начала мало-помалу приводить квартиру в порядок. Девочки с необычным рвением хватались за поручения. Шану руководил операцией и рассуждал о природе домашней работы. Домашняя работа есть ни начало, ни конец, как Бог. Она есть.
— Мама, ты больше не нервная? — спросила Биби, обкусывая ноготь.
— Нервная? — переспросила Назнин.
— Нервное истощение, — объяснил Шану. — У нее было состояние, известное как нервное истощение.
— От чего? — спросила Шахана.
На долю секунды Шану замешкался. Потом пришел в себя:
— Нервы. Это у женщин. Вы, когда вырастете, все сами поймете.
— И все? — не отставала Биби. — У нее больше нет нервов?
— Больше нет, — ответила Назнин.
Она посмотрела на широкое личико дочери, на плоские щеки, тяжелый лоб. В ее бархатных карих глазках тревога. Открытое лицо, не сказать, что простое, но и не особо красивое, хотя очень приятное из-за постоянного желания сделать приятное. Такая же и мать. Назнин вспыхнула, сначала от гордости, потом от волнения:
— Не переживай за меня.
— Не переживу, — быстро ответила Биби и забеспокоилась, когда Назнин засмеялась.
Уборка всей семьей была похожа на первую репетицию в театре, все хотят что-нибудь делать и постоянно ошибаются. Шахана разозлилась на Биби, которая вытащила все из кухонного шкафа.
— Я хочу его помыть, — ответила Биби.
— Я только что там все расставила, — простонала Шахана.
Шану усмехнулся и погладил живот:
— А вы думали, у вашей мамы простая работа? Сколько раз вам говорил, помогайте маме. Ей тяжело. Ей очень тяжело.
Он ел хлеб и никакой необходимости в тарелке не видел. Назнин подмела за ним крошки.
— К тебе заходила Разия, — сказал он, — ты помнишь? Кажется, ты ей что-то сказала, а со мной не хотела разговаривать.
И улыбнулся, чтобы показать, что совсем не сердится.
Но она не вспомнила.
— Да, приходила, — продолжал он, — она, конечно, простушка, дамой ее не назовешь. Но чувства выражает вполне искренне.
Назнин продолжала уборку. В этих нехитрых «скрести, чистить, подметать, стирать», в этой тупой и сладкой пустоте она нашла себе убежище, которое сегодня ночью пыталась отыскать в Коране. Пришла Разия, потом Назма с Сорупой. Они накормили ее самыми лакомыми сплетнями, которые она проглотила, не почувствовав вкуса. День пробежал незаметно, и ночью Назнин ничего не приснилось.
Убирая ванную на следующий день, Назнин думала о Хасине. Казалось, что судьба все вертит и вертит жизнью сестры, подкидывает и крутит, как собака слепого и голого крысенка. А Хасина этого словно не замечает. Видит укусы на теле, и каждый может объяснить. Здесь я сама виновата и здесь и здесь.
Назнин вытерла пыль со швейной машинки и принялась за работу. Шану, который, похоже, отвык от работы, суетился вокруг.
— Она не должна переутомляться, — сказал он.
Когда Шану хотелось подчеркнуть хрупкость жены, он отправлял ее в лингвистическую ссылку третьего лица.
— Она не переработает, — пробормотала Назнин.
«Я давно переработала», — подумала она про себя.
— Она должна выполнять предписания врача.
«Что сделано, то сделано». Эта мысль казалась свежей и поразительной, как грандиозный научный прорыв или откровение.
— Ей надо лежать в постели и отдыхать.
«Для меня уже приготовили место в аду на вечную вечность. С этим все ясно. Хоть с этим все ясно».
— И муж ей советует то же самое.
«Градусом ниже, градусом выше, годом больше, годом меньше. Какая разница?»
— Она должна слушать, что говорит муж.
«Хорошо. Значит, так. Так».
— Она, по-моему, совсем не слушает.
— Слушает, — ответила Назнин, — слушает. Но не слушается.
Шану улыбнулся, ожидая, что Назнин объяснит свою шутку. Улыбка побродила вокруг его рта, глаза внимательно посмотрели на жену в поисках нити разговора, потом на комнату в поисках выхода.
