мной произошло от этого касания!
Лиза, останови его, это невозможно, это… Но это неподконтрольно. И я отвечаю на поцелуй. Харитонов воспринял это как согласие, и его правая рука спустилась с моей талии к ягодице и сжала ее. Я вцепилась в его свитер и изогнулась ему навстречу, желая слиться с ним воедино. Моя куртка в одну секунду оказалась на полу, и я ощущаю его руки на своей груди, на бедрах, чувствую, как затвердела его плоть. Но…
– Игорь, – осипшим голосом, говорю я, – я не могу…
– Ты можешь… И ты хочешь…
Его губы спустились к моей шее и стали осыпать ее поцелуями.
– У меня месячные…
– Мне все равно… Мы можем в ду́ше…
Рассудок возвращается ко мне, я вдруг понимаю, как он ко мне близко, что его рука уже под моей футболкой и ласкает грудь. О господи, нет! Я вспоминаю о ключе и быстро нахожу его в правом кармане джинсов. После этого я снова уперлась кулаками ему в грудь, уворачиваясь от его поцелуев.
– Неужели ты возьмешь меня силой?
– А разве нужна сила? – посасывая мочку моего уха, хрипло спросил он.
– Игорь, прошу тебя! Отпусти меня. Я не согласна…
Он остановился и, не отстраняясь от меня, вылез из-под моей футболки. Вторая его рука лежала на моей талии. Его горячее учащенное дыхание обжигало мне шею.
– Ты не согласна, потому что месячные или вообще?
Я отодвинула его рукой от себя и посмотрела в глаза, которые мне показались темнее, чем обычно.
– Если я скажу, что вообще не согласна, ты оставишь меня в покое?
– Почему? Тебя ведь тянет ко мне.
– Потому что у меня есть Марк. Для тебя это пустой звук, а для меня дорогой человек, которого я не могу предать.
– Он же ничего собой не представляет. Тебе даже нечего о нем рассказать. Кроме того, что он любящий и заботливый отец. Ах, да, еще хороший танцор. Как ты можешь быть с таким скучным типом?
– Как ты можешь судить о человеке, которого совсем не знаешь?
– Ты не любишь его.
– Что ты знаешь о любви?
– Расскажи, что о ней знаешь ты, – сказал Игорь.
– О любви невозможно рассказать, ее надо чувствовать. И когда она живет в тебе, нет никаких сомнений, что это именно она.
– Ты бы даже не посмотрела в мою сторону, если бы любила Марка.
– Тебе никогда не понять моего отношения к нему.
Харитонов обхватил мое лицо. Я продолжала держать руки на его груди, готовая в любую минуту дать ему отпор.
– Со мной тебе будет лучше во всех отношениях. Я покажу тебе другой мир, то, чего ты лишена с ним. На следующей неделе я открываю выставку в музее Коваленко, там будет выставляться краснодарский художник. Очень любопытный субъект, и его картины заслуживают внимания. Я бы хотел тебе их показать.
– Это закрытая выставка?
– Нет, но глядя на его картины, не зная предыстории, ты не поймешь их смысла.
– Как поймут его работы другие посетители, у которых не будет такого просвещенного гида, как у меня?
– Если они ценители искусства, то душой, а если просто бездари, заглянувшие на выставку, то и гид им не поможет.
О, как он умел красиво говорить и завлекать слушателя своими речами. Мне действительно стало интересно, что это за художник, и какие работы он пишет.
Я взяла его за предплечья и попыталась высвободиться из тисков его рук, державших мое лицо. Он отпустил его, но только для того, чтобы завладеть моими кистями. В одной из них я держала ключ, и, испугавшись, что он может его перехватить, крепче сжала кулак. Он не пытался забрать ключ, а лишь поднес мои руки к своим губам.
– Пригласи меня к себе в номер, – сказал он.
– Нет.
– Я не трону тебя. Мы просто поговорим.
– Нет.
– Ты боишься меня?
– Нет.
– Себя?
– Я не доверяю тебе.
– Я обещаю, что не трону тебя без твоего согласия.
Могла ли я верить его словам? Все, что обещал Шандор, он всегда исполнял, но таков ли Игорь? Почему он не вызывает у меня доверие? Почему я вижу в нем угрозу?
– О чем ты хочешь поговорить? Разве мы не все обсудили за сегодняшний вечер?
– Я хочу еще побыть с тобой, а что сказать, мы всегда найдем.
Я высвободила руки и подняла свою куртку с пола.
– Давай закажем шампанское и отметим первый день в Питере, – предложил Игорь.
– Здесь предоставляют такую услугу?
– У них есть ресторан, почему нет?
– Хочешь меня напоить?
– Я предпочитаю женщин в здравом уме и трезвой памяти.
Лифт снова заработал, и, мне показалось, поехал наверх. Мы оба обернули голову к нему, ожидая, что он остановится на нашем этаже.
– Лиза, давай не будем веселить публику, пригласи меня к себе.
– Хорошо, – сдалась я, – но ненадолго. Завтра рано вставать.
Мы вошли в номер в тот момент, когда дверь лифта открылась на нашем этаже. По голосам мы догадались, что это был молодой мужчина и женщина, и они отправились в свой номер.
– Проходи. Только мне нечем тебя угостить. Есть только вода.
– Я предложил шампанское.
– Нет, давай обойдемся без алкоголя.
Мы разулись и прошли в комнату. Она была довольно просторная, с широкой двуспальной кроватью, застеленной темно-шоколадным шелковым покрывалом, с двумя креслами, обтянутыми темно-коричневым велюром, и небольшим журнальным столиком между ними. На нем расположился стеклянный графин с водой, поднос с двумя стаканами и пульт от телевизора. Сам телевизор восседал на тумбочке напротив кровати, а в самом углу стоял двустворчатый шкаф из темного дерева. На контрасте с мебелью выступали светло-зеленые обои с незатейливым рисунком в виде лилий, и пол, покрытый линолеумом, на котором были изображены квадраты, напоминающие керамическую плитку.
Я подошла к окнам и задернула занавески. Игорь расположился в кресле и налил себе стакан с водой. Он залпом его осушил и поставил на стол.
– Ты бывала на нашем «Арбате»?
– В Краснодаре? Конечно. Однажды я купила там картину.
Я прошла к своему креслу и опустила на него. Игорь удивленно приподнял брови.
– Кто ее автор?
– Гнедов.
Игорь поджал губы.
– Ты знаешь, что он умер?
Невольно я ахнула.
– Как?! Почему?
– Он много пил. Талантливые люди часто пристрастны к алкоголю и наркотикам. И он не был исключением. Его больное сердце не выдержало таких перегрузок.
– Ты знал его?
– Мы встречались пару раз. Когда я вернулся из Питера. Я общался в кругу художников, и он был среди них.
– Сколько ему было?
– Не больше сорока пяти.
– Жаль. Еще так молод для того,
