который помогал Николаю Ивановичу в подготовке его двух сыновей – Николая и Владимира – к поступлению в Гейдельбергский университет. Николай Иванович сразу выразил согласие поехать к Гарибальди при условии, что там его согласны принять. После полученного по телеграфу благоприятного ответа Пирогов приготовился к поездке. Молодые ученые собрали ему на дорогу некоторую сумму денег, однако Николай Иванович от них отказался и предложил на собранные деньги поехать вместе с ним одному из представителей студенчества (им стал Модзалевский). Пирогов, понимая, что в этом деле имеется политическая сторона, послал сообщение министру А. В. Головнину о планируемой поездке к Гарибальди. Получив письмо от Пирогова, министр обратился к государю с докладом, на что тот сказал, что «в этом ничего худого не видит». О своем посещении больного героя Италии Пирогов написал обстоятельный отчет, напечатанный в «Санкт-Петербургских ведомостях» от 2 ноября 1862 г., а затем перепечатанный во многих заграничных газетах [158].
Осмотрев рану Гарибальди, Пирогов установил, что она не является опасной для жизни, но представляется не совсем безопасной для сохранения ноги. Он не стал тревожить рану зондированием, в отличие от многих европейских хирургических светил, объяснив, что если имеется только одно входное отверстие, то пуля находится в ране: «Разве недостаточно здравого смысла, чтобы сказать, с положительной точностью, что пуля – в ране, что кость повреждена, когда имеется только одно пулевое отверстие, проникающее в кость». Нащупать ее зондом другие врачи не смогли, потому что раневой канал и пуля были прикрыты осколками кости и грануляциями. Пуля была конической, посланной из нарезного оружия. Вонзившись в кость, она должна была оставаться неподвижной до наступления остеолиза кости.
Имея большой опыт лечения раненых с огнестрельными ранениями на Кавказе и в Крыму, Пирогов теперь придерживался мнения, что поспешное удаление пули может причинить больше вреда, чем пользы. Он дал совет Гарибальди и его лечащим докторам спокойно выжидать, не раздражать рану введением зондов и других посторонних тел, зорко наблюдать за состоянием раны и окружающих ее участков раненой ноги. Когда же наблюдающему врачу станет ясно, что пуля приобрела подвижность, тогда можно приступить к зондированию, употребив его как первый акт извлечения.
В заключение Николай Иванович рекомендовал регулярно выносить раненого на свежий воздух и делать пассивные движения для тела, оставляя поврежденную ногу в покое. Кроме того, Пирогов предложил выбрать более подходящее в климатическом отношении место для дальнейшего лечения. Когда он это сказал Гарибальди, то его первое слово было – «Неаполь».
По возвращении в Гейдельберг Пирогов продолжал поддерживать связь с лечащими врачами Гарибальди. От личного друга Гарибальди доктора Рипари Пирогов получил 23 ноября 1862 г. телеграмму:
«Сплющенная берсальерская[168] пуля извлечена»[169].
Спустя три дня Николаю Ивановичу было отправлено письмо такого содержания:
«Пиза, 26 ноября 1862 г.
Милостивый государь!
Генерал Гарибальди поручил мне уведомить Вас о получении Вашего письма и благодарить за драгоценные советы, которые Вы ему послали. Удаление пули прошло очень благополучно. Без труда и почти безболезненно. Костный осколок, который закрывал пулю, отошел очень легко, Генерал будет Вам навеки признателен за проявленные к нему заботы»[170].
Помощь, оказанная Пироговым Гарибальди, получила широкий резонанс в Европе, где его борьба, его ранение и лечение с привлечением европейских медицинских светил широко обсуждались в печати. И когда Гарибальди отправился в Англию, надеясь получить не только моральную, но и материальную поддержку своей борьбы за независимость Италии, корабль, доставивший его в Лондон, встречала многочисленная толпа, представлявшая различные слои английского общества. Перед Гарибальди широко открывались двери высокосветских салонов, в которые он непринужденно и почти не хромая входил в своей неизменной camicia rossa (красной рубашке). Он был так популярен среди английских дам высшего света, «…смотревших так страстно и долго на Гарибальди», что А. И. Герцен, сопровождавший его в Англии, не удержался предположить, что «…в нынешнем году, наверно, в Лондоне будет урожай детей с его чертами»[171].
Николаю Ивановичу пришлось выехать на врачебную консультацию к умирающему сыну Александра II – цесаревичу Николаю. Это было в начале 1865 г. Когда Пирогов 11 апреля прибыл в Ниццу, то наследник был уже в безнадежном состоянии и в тот же день умер от туберкулезного менингита. Незадолго до смерти он был помолвлен с датской принцессой Дагмарой, ставшей впоследствии женой его брата, будущего императора Александра III[172].
* * *
С воцарением Александра II в общественно-политической жизни России наступила «оттепель». Были амнистированы декабристы, участники польского восстания 1830–1831 гг., петрашевцы. На три года был приостановлен рекрутский набор, списаны недоимки. Затем были проведены земская, судебная, военная и университетские реформы. Наиболее ярким событием периода царствования Александра II стала крестьянская реформа 1861 г., после которой Александр II получил неофициальное имя – Освободитель. Он считал необходимым и дальше проводить либеральные преобразования. И они последовали: 17 апреля 1863 г. в России были отменены телесные наказания (последствия этого шага для народного сознания трудно переоценить); 6 апреля 1865 г. отменена предварительная цензура; 19 октября 1865 г. введены в действие новые судебные уставы. В положении студенчества так же, как и вообще в сфере образования, происходят значительные перемены: 18 июня 1864 г. более чем вдвое увеличены ассигнования на содержание университетов и введен новый, более либеральный, университетский устав, 14 июля утверждено «Положение о начальных народных училищах», а 18 ноября введен новый устав гимназий и прогимназий. В развитии образования в России стало принимать участие не только правительство. Часть общества также разделяла его заботы. В 1860–1866 гг. российскими благотворителями было пожертвовано свыше миллиона рублей на нужды образования. Надо ли говорить, что это были немалые деньги? Было утверждено свыше 300 «вечных стипендий», в том числе почти половина – для бедствующих студентов университетов [159]. В исторической литературе советского периода эти цифры не упоминались. Писалось только о нищете и бесправии, а не о борьбе с нищетой и не о расширении прав.
Однако разночинная интеллигенция и отдельные представители мелкопоместного дворянства, находившиеся под влиянием идей, представленных в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?», считали проведенные реформы недостаточными. Они, конечно, были недостаточны, но это был уже огромный шаг вперед по сравнению с недавним николаевским временем. Но очень хотелось все сразу и быстрее. Целое поколение российской интеллигенции подрастало, привыкая к конфронтации с властью, проникаясь убеждением, что порядочный человек обязан быть в оппозиции к правительству. Наиболее радикальные из них пришли к идее цареубийства, полагая, что это приведет к народной революции, а затем к свободе, равенству, братству… В результате на царя-освободителя стали совершаться покушения. Первое покушение на Александра II было совершено 4 апреля 1866 г., когда он вместе с герцогом Лейхтенбергским и принцессой Марией Баденской вышли из
