На полу среди мусора валяется табличка. Веселые, ламповые, округлые буковки.
«ЗДЕСЬ РАБОТАЮТ ЧЕРНЫЕ, ЛАТИНОСЫ, МУСУЛЬМАНЕ, ИУДЕИ, БУДДИСТЫ, ХРИСТИАНЕ, АТЕИСТЫ, ГЕИ, ЛЕСБИЯНКИ, ТРАНССЕКСУАЛЫ, НАТУРАЛЫ И ШВЕДЫ. И У НИХ ЭТО ОТЛИЧНО ПОЛУЧАЕТСЯ!»
Я наклоняюсь и подбираю табличку – стекло лопнуло, рамка совсем дешевенькая, – бездумно, со всей силы швыряю ее об пол углом вниз, она ударяется, стекла окончательно вылетают, я снова беру рамку, выдергиваю белые листочки, они закреплены маленькими гвоздиками, и я еще раз бью табличкой об пол, и вот у меня в руках только длинная тонкая белая деревяшка, я иду с ней к нищенке и бью по дверце шкафа в миллиметре над ее головой, женщина инстинктивно поднимает руку, чтобы защититься, я бью по полу рядом с ней, ударяю снова, сильнее, бью по стенам, по всем полкам, по всему, что еще уцелело и может разбиться с оглушительным звоном и грохотом, она отступает, держа младенца на руках, я перешагиваю через нее, разбиваю поднос с бутербродами, который она протягивала мне, нищенка с детьми молчат, не издают ни звука, сжались, я слышу вопли, громкие вопли, но это я сама кричу GO[90], Витас – GO – стоит в комнате для крупногабаритного мусора и говорит: «Ты, шлюха, чего пялишься»; Дидрик – GO – пыхтит: «Ты же можешь выпить постинор[91] потом, пожалуйста, это же так офигенно приятно»; мама – GO – получила пособие и покупает мармеладные шарики, малиновые желатиновые лодочки и кислые сосалки, а потом угощает соседей – GO.
Я смотрю вниз на магазинную тележку, в ней лежит несколько полиэтиленовых пакетов и пара пустых жестянок. Нищенка с семьей исчезли. Деревянная палка сломалась, я стою, размахивая обломком.
В одном из пакетов просвечивает что-то розово-оранжевого цвета, я нагибаюсь, протягиваю руку и выуживаю предмет, развязав узел на пакете. Таблетка. Не цитодон, не оксик, не трамадол, что-то незнакомое.
Сердце колотится. В животе все сжалось.
Ощущение чего-то прекрасного, что вот-вот случится.
Отыскиваю под завалом маленькую баночку дорогого имбирно-гуавового сока и запиваю им таблетку.
Так.
Да.
Падаю на пол, в тень, в запах кофейных зерен и пролитого молока.
Так.
Какое сладостное оцепенение.
Так. Да. Сейчас.
Наконец-то.
Так.
Булочка.
Прохладная рука на моих волосах.
Булочка?
* * *
На женщине с конференции утренний халат, светлые волосы влажные после душа, мы плывем над разрушенным городом, пролетаем квартал за кварталом раскуроченных кафе и ресторанов, разоренных бутиков, огибаем остовы автомобилей и застрявшую на дороге аварийно-спасательную технику, а она все болтает без умолку про того красавчика, который ведет вечерние занятия, халат превращается в наряд принцессы, она вся сверкает и переливается, как героиня из мультиков Диснея, и губы у нее такие ярко-красные.
На перекрестке полиция перегородила дорогу большими контейнерами, которые теперь сплошь покрыты граффити, на них написано CLIMATE JUSTICE NOW[92] и NO PLANET B [93], там едва ли можно протиснуться даже вдоль стены. По ту сторону выстроились военные или уж не знаю кто, в камуфляже и беретах, накачанный сотрудник службы госбезопасности с длинными бакенбардами ощупывает меня поверх одежды, и мы двигаемся дальше; «Какой жеребчик, – произносит она театральным шепотом, – потрепись потом с ним немного, сама знаешь о чем», – и мы снова заливаемся смехом, проходим еще одно заграждение и оказываемся на площади, переходим через широкий проспект, и лишь спустя какое-то время я опознаю место, город сам на себя не похож, он развалился на куски, разделился, разбился вдребезги, улицы и дома как незнакомцы, которые случайно столкнулись на празднике и делают вид, что знают друг друга по имени, все связи распались, но я смотрю вверх в небо и вижу деревья, мои бедные пожелтелые деревья, которые вечно цветут невпопад, и теперь я знаю, где я – в парке рядом с универмагом.
Мы обходим парк кругом, там сцена, я помню, до пандемии на ней устраивали концерты и уличные фестивали, а когда спортсмены выигрывали на каких-нибудь соревнованиях, они стояли на этой сцене и принимали поздравления ликующей толпы, тысячи людей теснились в маленьком парке, и никто не думал, сколько народу тут может находиться или на каком расстоянии друг от друга они должны стоять, теперь о таком можно только мечтать.
Еще один полицейский контрольный пункт, я повторяю все, что она подсказывает шепотом мне на ухо. Потом мы проходим сквозь какой-то проем, маленькая лесенка ведет наверх к чему-то вроде платформы, я различаю резкий белый свет, колонки, поп-исполнителя, чей шлягер я помню с далекого детства, он стоит на сцене с акустической гитарой и поет что-то умиротворяющее и торжественное в типичной манере автора-исполнителя, пытается раскрутить публику, чтобы та подпевала на припевах, но в ответ слышится только несколько громких мужских голосов, в целом же прием прохладный.
Мы проталкиваемся и встаем сбоку от сцены, скрытые стеной, но все равно можем отлично обозревать публику. Народу в парке маловато, причем каждый второй похож на полицейского или сотрудника какой-нибудь службы охраны, над нами завис вертолет, и его рокот заглушает бо́льшую часть звуков. Некоторые машут шведскими флагами, а вокруг сцены видны растяжки с сине-желтыми смайликами и словами «БУДУЩЕЕ БЕЗ ИСКОПАЕМОГО ТОПЛИВА».
После певца выходит хор, поют госпелы, черные женщины в мешковатых цветастых платьях и длинных накидках, выступают под фонограмму, сплошные раскачивающиеся задницы и хлопающие ладоши; я немного отключаюсь от происходящего и готова уже задремать стоя – этой ночью я спала всего два часа. Когда снова взглядываю вверх, вижу на сцене мужчину, мне кажется он был лидером какой-то партии или министром иностранных дел, а может, и тем и другим, еще до моего рождения, старый, но из тех стариков, которых народ все равно слушает, он держит микрофон и свободно передвигается по сцене, несколько минут говорит о том, что «важно держаться вместе», что «настали тяжелые времена, но Швеция сильная» и «я своими глазами видел, как конфликты могут разрушить страну», его речь кажется одновременно и мальчишеской, и очень отеческой, звучит она правдиво и хорошо.
– Нам не стоит смотреть на происходящее как на катастрофу, это шанс, – говорит он, – зеленая перестановка создаст совершенно новое будущее для шведских компаний и шведского рынка труда! Не забывайте, что китайский иероглиф, означающий кризис, одновременно толкуется как опасность и как возможность.
Задерганная женщина с рацией подходит ко мне и задает вопросы, я чувствую, что скоро опять потеряю нить, и искоса смотрю на свою подругу из конференц-отеля – она вдруг становится такой малюсенькой, типа как прозрачной, подкрадывается ко мне, берет меня за руку, и я чувствую, что она легкая, как воздух,
