рубашку размера Волка. Тот же человек привёл и доктора. Старенький доктор с бородкой, делавшей его похожим на Айболита из детской книжки, посмотрел Лёне горло, измерил температуру, послушал, что-то пробормотал себе под нос про безалаберную молодёжь, после чего начал звякать инструментами.
— Голову запрокинь и рот открой пошире, — велел он.
Когда в горло полилась непонятного вкуса жидкость, Лёня от неожиданности чуть не подавился.
— Спокойно, спокойно, не дёргайтесь, молодой человек. Это адреналин, он сокращает мышцы, поднимает тонус связок. Поможет на час, максимум на полтора. Но после — минимум неделя тишины. Вы меня поняли, молодой человек? Иначе рискуете вообще остаться без голоса!
Лёня кивнул, даже не надеясь, что его могут на неделю оставить в покое, что ужасные гастроли не придётся продолжать.
Через несколько минут голос вернулся, причём такой же чистоты и силы, как до злополучной поездки. И хотя Лёню по-прежнему шатало и клонило в сон, на сцену он вышел с привычной улыбкой и даже с некоторым воодушевлением. Всё-таки Кремлёвский зал! И САМ где-то там, в ложе. Парализующего страха, о котором рассказывал Кигель, как-то выступавший перед всем Политбюро, Лёня не испытывал. Ну генсек, и что? Не человек он, что ли? Тем более, сам захотел Волка послушать. Но трепет от красоты и торжественности зала, от многотысячной аудитории, ловящей каждую твою ноту, присутствовал.
«Родину мира» он спел не хуже, чем на конкурсе. Даже лучше, благо опыта выступлений перед публикой набрался немало. «Браво» и «бис» никто не кричал, зал вообще оказался довольно сдержанным, но за спиной Лёня слышал стук смычков об инструменты — музыканты оркестра выражали своё восхищение, а это дорогого стоило. А когда он ушёл за кулисы, тот же неприметный человек, волшебным образом доставший врача и рубашку, сообщил, что товарищем Волком очень довольны. И чтобы он ехал домой, лечился, а с гастролями как-нибудь само уладится.
Поехал Лёня, разумеется, к Карлинским, и Борька ругал его на чём свет стоит, а Лёня и ответить не мог, так как действие адреналина закончилось, и голос снова исчез. Он неделю провалялся в постели, терпя Борькины болючие уколы и язвительные нотации, зато вернулся в строй уже совершенно в новом качестве — любимца не только народа, но и власть предержащих, что автоматически означало и участие в самых важных государственных концертах, и запись собственных пластинок, и выезд за рубеж.
Прозвище Кремлёвский певец прочно закрепится за Леонидом Витальевичем, равно как и за несколькими его коллегами. Сначала это покажется безобидной шуткой, тем более что впервые так назовёт его кто-то из друзей. Позднее, в перестройку, прозвище обретёт обидный смысл. Кто-то из коллег начнёт оправдываться: «Да, мы были кремлёвскими певцами, так ведь в Кремль-то звали лучших!» Леонид Витальевич на очередной выпад журналиста или телеведущего станет только усмехаться. Потому что восторг в глазах слушателей он видел задолго до того первого кремлёвского выступления. А случайное стечение обстоятельств, улыбка судьбы, благодаря которой он приглянулся САМОМУ и вошёл в круг «избранных», просто позволили ему донести своё творчество до большего количества зрителей через пластинки, выступления на стадионах и гастроли.
Впрочем, лояльность государству ему пришлось доказывать несколько раз, но не словами песен, славящими вождя и партию, а делом, когда во время войны в Афганистане он поехал с концертами по госпиталям, и снова, как в детстве, пел перед ранеными. Вот только теперь не получалось, как в детстве, не замечать их искалеченные тела и звериную тоску во взглядах. И ком в горле сглатывать было значительно труднее.
* * *
Почерк у Леонида Витальевича был своеобразный — витиеватый, округлый, с лёгким нажимом и многочисленными завитушками-украшениями. К тому же писать он предпочитал пером, подаренным ему на очередной юбилей, коллекционным «Паркером», так что Жеке приходилось прилагать немало усилий, чтобы разобрать закорючки Волка. А так как терпением он не отличался и разговаривать подобным образом не привык, то уже начал закипать.
— И что ты мне предлагаешь, отменить весь сибирский тур? — возмущался он. — Лёня, ты в своём уме? Ты понимаешь, что предоплата уже взята? Билеты в продаже. Неустойка будет сумасшедшая!
Леонид Витальевич развёл руками. До прихода Жеки он успел полежать в ванне с лавандовой пеной, покидать мячик Маэстро и даже помузицировать за роялем, и все вместе это привело его в самое благостное расположение духа. Так что теперь он, в уютном халате с золотыми кистями, сидел в Утёсовском кресле и честными глазами смотрел на директора, изображая немого.
— Лёня, мы по миру пойдём! — настаивал Жека. — У нас расходов сейчас столько! За промоушен юбилейного концерта ещё не платили, за аренду ресторана не платили. Да у нас все запасы на аренду зала ушли. Ты хоть понимаешь, во сколько сегодня обходится юбилейный концерт?
Леонид Витальевич придвинул к себе блокнот и спокойно вывел: «Я не уверен, что юбилей вообще состоится. Без голоса-то».
— Нет, ты точно чокнутый! — завопил Жека, прочитав. — Куда мог твой голос деться?! Что ты натворил? Мороженого обожрался? Или с очередной бабой в постели наорался?!
Бабах!
Леонид Витальевич так припечатал ладонью по столу, что с него свалилась увесистая книга по истории эстрады, лежавшая на краю. Ну довольно! С Жекой они работали лет десять и, хотя тот был значительно моложе Волка, давно перешли на ты и особо друг друга не стеснялись. Но какую-то субординацию надо соблюдать! Что за разговоры? Понятно, что директор в предынфарктном состоянии, ему теперь разгребать все последствия отмены концертов. Однако Жека уже переходил границы.
— Ладно-ладно, извини! И не сверкай на меня глазами! — Поднял руки директор. — Но ты тоже так не пугай! Что за глупости? Ну простыл, ну голос посадил, бывает. Хорошо, отменим сибирские концерты. Но насчёт юбилея не дури! Найдём тебе хорошего специалиста по связкам.
Волк покачал головой и снова начал писать:
«Не лезь, я сам разберусь. Занимайся юбилеем, но старайся пока никому не платить, по возможности».
— Лёнь, да ты чего? Месяц ещё в запасе, восстановишься ты. Ну в крайнем случае пустим плюс, подумаешь!
«А между номерами тоже плюс пойдёт?»
— Поставим ведущего!
Леонид Витальевич скептически поднял бровь, однако писать ничего не стал, считая, что разговор закончен. Но директора явно что-то ещё беспокоило.
— Лёня, там нехорошие слухи ползут, что на тебя дело завели, — осторожно начал он. — Надо бы официальное заявление сделать, что поклёп и клевета. А то сейчас журналисты ухватятся и понапишут.
Леонид Витальевич вздохнул и снова взялся за перо.
«Не клевета. Завели. Объяснять ничего не буду. Не лезь».
Жека с минуту смотрел то на блокнот,
