есть проблемы. А как же у творцов без проблем? Без проблем и творения не идут. Вот у нас вчера сняли все вопросы. Теперь работаем, так сказать, на благо. Для народа, для творцов, для вас завсегда рады… Сегодня желаете что-нибудь веселенькое — так сказать, желаете развеяться от трудов творческих? Этого у нас сегодня выбор широк: и праздники, и ярмарки, и древние, и современные… да вот возьмите хотя бы театры древности, разных времен и народов…
Администратор, как всегда оседлав тему оказания услуг, не умолкал. Он еще несколько минут перечислял новые опции, добавлял детали, разъяснял, как мог, сущности иллюзий и в конце концов перешел к отзывам известных лиц — клиентов конторы.
— Не буду называть фамилий, но мы-то с вами знаем всех наших! Вот, к примеру, некто очень был доволен детской елкой, где ему вручили огромную игрушку. Он так это запечатлел в памяти, что прямо со слезами извлекали его из кокона. Так, что вы решили? — остановил свой рассказ администратор. — Ай! Чуть не забыл: вы обещали рифмочки нам.
— Я принес, — ответил он и достал из кармана помятый листок.
Администратор сосредоточился на чтении и, шевеля губами, прочел текст. Затем положил листок на стол, снова взял его, прочел про себя еще раз и только тогда улыбнулся.
— Мы можем это разместить у себя за вашим именем?
— Да, — ответил он и подумал: «О каком успехе и признании говорил администратор? Надо бы спросить… Потом, потом…»
— Так что вы решили? — спросил администратор.
— Мне бы «тихий уголок».
Администратор нахмурился.
— Мы эту опцию закрыли. Вы знаете, после того случая контролеры настаивали на большем, но удалось договориться — закрыли только «тихий уголок».
— Очень жаль, — сказал он и спросил: — А что же там такое опасное было?
Администратор как-то настороженно огляделся и шепотом ответил:
— Наши умельцы выстроили такой алгоритм, что у клиента обнаруживается самая откровенная, до поры запрятанная от всех, а может, и от самого себя, самая потаенная эмоция.
— И это опасно? — спросил он снова.
— Как видите, клиент не вернулся, — тихо ответил администратор.
— Очень жаль, — снова повторил он.
— Да, конечно, клиента жалко. Мы теперь страховку ему выплачиваем, да она ему ни к чему — лежит себе тихонечко. Жаль… — равнодушно пробубнил администратор.
Собеседники помолчали несколько секунд.
— Тогда, если можно, мне новую вашу штуку — импровизацию.
— Это можно, — оживился администратор. — Только определитесь со временем и местом пребывания в прошлом — это будет интересно.
* * *
— Ну что, ефрейтор? Нравится картина? — старшина с гордостью рассматривал нарисованного во весь рост пограничника.
— Вот же, удалось сделать! — добавил он. — А какой размер! На все два этажа!
Пограничник был строг. Он красовался на белой кирпичной стене в профиль в полевой форме, и его фуражка ярким зеленым пятном выделялась под самой крышей. Сапоги пограничника были начищены до блеска. Мастер, изобразивший его, знал толк в светотени.
— Нравится? — повторил вопрос старшина.
— Да, — тихо ответил он.
— Ты, ефрейтор, наверное, художником стал? Помню, рисовал ты неплохо.
— Нет, — односложно ответил он.
— Как нет? — удивился старшина. — А чем же ты занимаешься?
— Рифмую, — ответил он.
— Это как? Что это за занятие, не понимаю! — старшина оторвал взгляд от пограничника и повернулся к нему. — Рифмуешь? Как рифмуешь?
— Стихи сочиняю, — ответил он.
— А-а… — протянул старшина. Это вроде… — и он нараспев продекламировал:
К нам вчера враги пришли —
Повредили сапоги.
Босиком нам воевать,
На удобства наплевать…
Этим, что ли, зарабатываешь? — с недоверием уточнил старшина.
— Вроде того, — ответил он. Ему показалось, что старшина разговаривает с ним его же голосом. Он хотел спросить старшину о чём-то важном — может быть, о том, кто же изобразил этого гиганта-погранца на стене. Но старшина исчез, а из казармы по ступенькам крыльца уже спускался замполит и, ехидно улыбаясь, приказал:
— Ефрейтор, зайдите в канцелярию. В каких отношениях вы находитесь с… — и замполит назвал ее имя и фамилию. Он подозрительно буравил ефрейтора острыми глазками и, наверное, ждал ошеломительного эффекта от своего вопроса. Ефрейтор пытался скрыть смущение, отвел взгляд в сторону и лихорадочно прокручивал в голове одну-единственную мысль: «Как замполит мог узнать про нее?» Ему было известно, что замполит любит собирать в селе разные сведения о погранцах. Эта информация, наверное, для замполитовской деятельности и полезна, но про нее в селе никто не знал, а свои выдать не могли.
— Ну так что же, ефрейтор? В каких отношениях вы состоите с…? — замполит повторил вопрос.
— В нормальных, — скрывая волнение, ответил он.
Замполит, довольный эффектом от своего вопроса, уже почти весело продолжил:
— Я сегодня ехал в автобусе с сельскими и спросил девчонок: кого они хотят, чтобы я отпускал в увольнение? Так она ответила, что вас надо отпускать почаще.
Ефрейтор молча ждал продолжения, и замполит продолжил:
— Так что если вам надо в увольнение — обращайтесь.
После небольшой паузы ефрейтор спросил:
— Разрешите идти?
— Идите, — ответил замполит.
— Так точно, — произнес ефрейтор и подумал: «Зачем я это сказал? Эти “так точно” здесь ни к чему».
Он вышел из канцелярии; справа по коридору находилась ленинская комната. Он подумал: «Интересно, какая там висит стенгазета? Может быть, еще та, которую я рисовал?»
Мимо него прошел наряд докладывать о прибытии со службы. Форма на погранцах была та же, что и тогда, когда он служил здесь. Он вышел во двор, обернулся посмотреть на гигантского пограничника и, не обнаружив его на кирпичной стене, выбрался на грунтовую дорогу, ведущую к селу.
Полуденное августовское солнце ярко освещало перезревшую зелень по краям дороги. Где-то слева сквозь кусты просматривалась большая река. Справа тянулся низкий лесок, прерывающийся небольшими полянами с высокой пожухлой травой.
Он шел по накатанной колее и размышлял:
«Эта услуга весьма занятна — хватает мысли на лету и картинки меняет, путается, как это бывает иногда в голове. Так глядишь — и ее могу встретить в селе. Тогда, в последний раз, она вышла в туго завязанном белом платке — так сельчанки носят платки, когда работают в поле».
Он шел и вспоминал, как впервые увидел ее.
Она стояла на песчаной отмели и рисовала реку. Было начало лета; он уже второй час торчал на вышке и наблюдал за границей. По реке изредка проходили самоходные баржи. Вверх по течению — порожние, вниз — груженые.
Она появилась в легком платье с коробкой и треногой, которые он сначала принял за какие-то незнакомые деревяшки. Он целый час наблюдал за ней, но отсюда издалека деталей картины разглядеть ему не
