криком кричит:
— Стрельба на границе! Стреляют…
Тут уж шуточки в сторону. «Застава, в ружьё!» — орет дежурный. Хорошо, что одетые все были, — вскорости собрались. Высыпали на берег. Где, что? Понять невозможно. Вроде войны нет. Отлегло у бойцов. Один наряд из двух человек стоит и несколько взволнованно объясняет обстановку. Старший говорит:
— Вышли мы на лед, а там следы свежие на снегу ведут прямо на сопредельную территорию.
Всё сразу понятно стало: нехорошее событие — нарушитель от нас ушел, а мы прозевали. Спрашиваем нервно:
— А стрелял-то кто и зачем?
Старший отвечает:
— Так я и стрелял в воздух, чтобы тревогу объявить.
Потом мы узнали, что старший от нервного возбуждения ракетницей не сумел воспользоваться — опыта не хватило. Неспециалистом он был по пограничным делам — служба его на радиостанции проходила.
А сейчас нечего рассуждать — нарушителя изловить требуется. Рванул сержант с младшим по следу. Реку след пересек, загогулину сделал и метрах в ста от первого места в село возвратился, а там уж и затерялся в сельских тропках и дорожках. Хотели было с собакой пройтись, да мороз сильный — жалко животину, да она по холоду такому вряд ли сработала бы. Потом начальство расследовало: какая это зараза бдительность нашу проверяла? Профилактику с этой заразой провели, и дело тем и закончилось.
А про тот случай с якобы вооруженным вторжением тайна быстро раскрылась: наряд из пяти человек притворился нарушителями и так «шутил» над всеми, кто в этот вечер служил вдоль села. Опытные ребята их шутку быстро распознали, а последний наряд шутки не понял — и произошло великое благо: не стрельнули в них свои же.
Служба шла своим чередом. Поймали нарушителя — неожиданно высокого роста оказался. Понаслышке знали мы, что у них на той стороне все низенькие и похожи друг на друга, а тут гигант какой-то попался. Посадили его в курилке и охрану приставили.
В те времена было такое правило: передавать нарушителей назад — туда, откуда пришли, — и этого гиганта готовили отправить, ждали из города оказию пограничную. А пока повели его в столовку покормить — не держать же голодным нарушителя! Он рис съел — похоже, знакомая ему еда оказалась, — а пограничную порцию масла не тронул. Удивились мы, наблюдающие: у нас бы масло нетронутым не осталось!
* * *
А здесь он пытался рифмовать для администратора. Хотелось что-нибудь душевное, лирическое и красивое. Но рифма не шла — мешали впечатления от встречи с Сократом. Он зажег настольную лампу, положил чистый лист на стол и неровным, плохо разбираемым почерком написал:
«Философ, что ты скажешь мне?
Такое, что еще не знаю.
Я здесь в покорной тишине
Былые рифмы забываю.
Мне сразу всё не говори —
Мне много не понять вначале.
Как будто карты до игры
Еще не ведают печали…»
Он прочел текст несколько раз и сам себе сказал:
— Какой-то сплошной депресняк. — Скомкал бумагу и бросил в урну под стол. Там таких комков с осени накопилось немало. Он набрал номер тети и прислонил трубку к уху. Через несколько секунд молодой женский голос произнес:
— Алё, я вас слушаю.
— Алё, — ответил он и спросил: — Вы знаете Сократа?
Трубка молчала. Он снова повторил вопрос:
— Вы слышите меня? Вы знаете Сократа?
Тот же голос спросил:
— Это вы, рифмовщик?
— Да, это я, — ответил он. — Вы меня узнали. Вы меня еще помните?
— Да, — ответила она и тут же спросила: — А при чём здесь Сократ?
— Сократ здесь ни при чём, — ответил он. — Вам еще нужны женские стихи?
— Нет, — ответила она.
— Да, теперь стихи нужны только под заказ, — согласился он.
— Вам скучно? — спросила она.
— Да, — сознался он и спросил: — А вам?
Она не сразу ответила:
— Иногда бывает.
— Как сейчас? — снова спросил он.
— Да, — ответила она.
— У нас получается скучный разговор. Может быть, мы найдем какую-нибудь тему? — предложил он.
— Расскажите о себе, — сказала она.
— А что рассказывать? Всё примитивно просто. Родился. Учился. Был тем-то и там-то. Теперь вот рифмую. А как у вас?
— Почти так же, только в конце — «не рифмую».
— Да… — задумался он. — А зачем вам были нужны женские стихи?
— Это для мамы, — ответила она.
— Ваша мама любит женские стихи? — спросил он.
— Любила, — ответила она.
— А вы? — спросил он.
— Я не люблю, — услышал он в ответ.
— А мужские?
— Мужские? — повторила она вопрос. — Мужские я слушаю и читаю, но не часто.
— Хотите, я вам что-нибудь прочту? — предложил он.
— Прочтите, — согласилась она.
Он суетливо вытащил урну и, боясь затянуть паузу, быстро разглаживал бумажные комки.
— Это… Нет, очень грустно… Это — ерунда какая-то, — бормотал он. Только третья бумажка ему понравилась. Он прочел:
Каждый вечер, как услада,
Приходил прекрасный сон.
Словно за труды награда,
Будто музыкальный фон.
Можно под него забыться
И трудами пренебречь.
Ключевой водой умыться,
В шелк травы потом прилечь
И мечтать, смотря на небо,
Ввысь стремительно уйти.
Там, где, может быть, и не был
И куда нам не дойти.
Грезы ласковы и звучны,
Нам без них не обойтись,
Нам без них как будто скучно.
Радость, где ты? Возвратись!
Она молчала.
— Вам понравилось? — спросил он.
— Да, — ответила она. — Только последняя строчка как-то странно выглядит. Разве радость бывает только в грезах?
— Вы так думаете?
— Да, — ответила она.
Он задумался.
— Я постараюсь исправить, потом.
Она не ответила.
Разговор совсем не клеился. Они несколько секунд молчали.
— А лицензиями вы занимаетесь? — спросил он. — Алё, — повторил он. — Вы слышите меня?
Она молчала.
— Вы обиделись? — спросил он.
— Я думала, что вы позвонили просто так, а вы… — ответила она. — По поводу лицензий обращайтесь к дяде. Я этим теперь не занимаюсь.
— К дяде так к дяде, — сказал он. — Но у меня нет его номера.
Она продиктовала номер и положила трубку.
— К дяде, так к дяде, — повторил он и заставил себя работать над текстом для конторы администратора. Он записал первую строчку: «Когда устанешь ты от дел» и тут же начало второй: «От суеты забот…»
«Надо подобрать, каких забот» — подумал он и дописал вторую строчку, получилось:
Когда устанешь ты от дел,
От суеты забот натужных…
Первые две строчки он посчитал более-менее получившимися.
«“От дел” рифмуется с “удел”», —
