– Заболталась! Аглайка, мой венчик!..
Всплеснув руками и моментально позабыв об оставшемся в кружке чае, царевна принялась быстро менять верхнее платье, то и дело поторапливая свою личную челядинку.
– Косу поправь… и ленту подтяни!..
Помогая госпоже привести себя в порядок, Аглая Белая нет-нет да и поглядывала на свою наставницу. И на черноволосую тезку тоже глядела, с ревнивой неприязнью.
– Меня проводишь и вернешься: котлы с черпачками отмыть, в горелки долить спирт, формы убрать… Хотя нет, их не трогай.
Уходя, Белая напоследок прожгла Черную откровенно ненавидящим взглядом. Вот только той, после знакомства с подвалами Разбойного приказа, на все эти страсти и эмоции было откровенно наплевать. Ее тезка сама что-то там себе придумала, сама на это обиделась, сама начала враждовать и тихонечко шипеть всякие гадости… Ну и пусть себе.
– Домнушка, неужто великий государь и в самом деле не ведает, что его дочь увлекается алхимией?
– Он еще не решил, хочет ли знать об этом.
Прокрутив в голове эту довольно сложную для понимания фразу, барышня Гуреева понятливо кивнула и выдала следующий вопрос:
– А ее духовник? Коли спросит на исповеди?
Мягкая улыбка была ей ответом и взгляд, от которого ее сознание на пару мгновений дрогнуло и поплыло. Молчаливое напоминание о том, что иные вопросы опасны в первую очередь для самого вопрошающего… Успешно скинув с себя наваждение (вернее, ей позволили это сделать), Аглая пару раз тряхнула головой, уподобившись норовистой кобылице. Однако любопытства своего не утеряла – благо что Дивеева никогда не отказывалась его утолять:
– Ну а если кто из князей-бояр узнает, что царевна невместным занимается?
Отпив пару мелких глотков чая, кареглазая целительница отставила теплый фарфор прочь. Поворошила ухоженными пальчиками кусочки шоколада, подхватила «черепок» с арахисовой начинкой и быстро закинула его на розовый язычок.
– Мм!.. Прелесть!
Порыскав в мисе, пальчики утянули еще один крошечный кусочек.
– Все придворные давно уже доподлинно вызнали, зачем она ходит в малую зельеварню. Поболтать-посплетничать со мной, обсудить интересную книгу, почитать вслух особо понравившиеся вирши, опробовать поперед всех новую душистую воду… Разумеется, это большая тайна.
Быстро обдумав все услышанное, Аглая решила задать давно уже вертевшийся на языке вопрос:
– Вся верховая челядь ходит под клятвой?
Одобрительно покивав младшенькой, старшая ученица государя-наследника мимоходом поправила массивный рубиновый браслет на своем запястье.
– Теремной дворец есть одна большая ловушка для возможных отравителей или родовитых крамольников. Так?..
Карие глаза, наполненные внутренним покоем, на пару мгновений скрылись за пушистыми опахалами ресниц, словно их хозяйка сомневалась, стоит ли ей говорить дальше. Сомневалась, но все же ответила:
– Скорее несколько ловушек – одна в другой.
Со вздохом сожаления отодвинув от себя мису, Дивеева легко поднялась, давая тем самым понять, что на сегодня с откровениями закончила. Прошлась между столов, с наслаждением потянулась…
– Однако заболтались мы с тобой, а мне еще кроветворное делать. У тебя сейчас что?
Быстро допив последний глоточек безнадежно остывшего чая, Аглая глянула сквозь одно из окошек, определяя время, после чего выпрямилась на табурете с видом примерной ученицы. Которой, собственно, она и являлась на данный момент:
– Гишпанский язык. Только не сейчас, а после полдника.
Остановившись напротив высокого шкафа с ингредиентами, целительница практически не глядя вставила в замочную скважину длинный бороздчатый ключ.
Щелк-щелк-щелк!
Раскрыв створки и оглядев внутренности хранилища, плотно забитые широкогорлыми колбами с притертыми стеклянными пробками, девушка довольно прищелкнула пальцами, настраиваясь на плодотворный труд:
– Вот и славно. Почитаешь мне из во-он той книжицы?
Раскрыв по закладке небольшой томик со стихами какого-то итальянского поэта, Гуреева погладила кончиками пальцев небольшую миниатюру-иллюстрацию. Присела обратно, вздохнула и неожиданно даже для самой себя призналась:
– Я скучаю по нашему господину.
Разом поскучнев, Домна замерла на месте. Затем едва заметно кивнула, подтверждая, и она тоже.
– Ты же слышала Евдокию. Скоро…
Глава 11
Дон-дон, дон, дили-донн!
Ранним сентябрьским вечером, под размеренную перекличку звонкоголосых колоколов, в узкие улочки Китай-города втягивалась змейка небольшого конного отряда. Пристроившиеся друг за другом жеребцы без всяких понуканий потихонечку прибавляли ход, чувствуя скорый отдых, заботливый уход и ясли, полные вкусного овса. А их хозяева смотрели по сторонам, то и дело натыкаясь на следы недавно отгремевшего празднования большой победы Русского царства над Крымским ханством – победы сколь неожиданной, столь и приятной. Крестились на каждую церквушку и храм, переглядывались, тихонечко вздыхая об упущенной возможности хорошенько повеселиться… Служба, чтоб ее!
– Дорогу, православныя!..
Отблески закатного солнца на полированном металле шлемов и составных кирас; заметно уставшие скакуны, по самую грудь запачканные липкой дорожной грязью; выделяющиеся светлой бронзой на фоне темных (и тоже порядком заляпанных) одеяний шары-противовесы пистолетных рукояток, торчащих из седельных кобур; предвкушение скорого отдыха на лицах всадников… У всех, кроме молодого предводителя отряда. Этот даже после долгой скачки взирал на мир с высокомерным превосходством и привычной, впитанной еще с материнским молоком властностью.
– Стой!.. Кто такие?!
Скорое окончание долгого пути возвестил не окрик бдительного десятника воротной стражи Кремля, и даже не стихающий голос множества московских колоколов. Когда мягкие шлепки конских копыт по уличной грязи сменились звонким цоканьем подков по новенькой гранитной брусчатке Красной площади – вот тогда и стало понятно, что они почти уже дома!
– А!.. Доброго здравия и долгие лета княжичу Мстиславскому. Убирай рогатку, служивые!
С большим чувством перекрестившись на надвратную икону Фроловской башни[199] и осадив дернувшегося было вперед жеребца, Федор вернул отделанную парчей и куньим мехом шапку на голову. Чинно и неторопливо проехал заполненную сумраком воротную арку, затем чуть пришпорил своего венгерца-пятилетку и тут же отпустил повод – умный Ветерок и без того угадывал все желания хозяина, самостоятельно лавируя меж стопок пиленых каменных плит и высоких куч песка, щебня и глины. Мелькнули и исчезли позади копошащиеся мастеровые, отпрянула и прижалась к забору пара дворцовых служек, залаяли цепные псы на родном подворье…
– Радость-то какая! Федор Иванович вернулся!!!
Бросив поводья чуть ли не в лицо подскочившему конюху, девятнадцатилетний Гедиминович взлетел по крутым ступенькам в терем – так, словно бы и не проделал долгий путь, а всего лишь ненадолго отлучался. Быстрым шагом миновал несколько темных горниц и переходов, оттолкнул в сторону замешкавшегося холопа и без спроса толкнул низенькую дверь…
– Федька?!
Отец, растерянно выронив из руки какую-то грамотку, тут же вздел себя на ноги и сделал неловкий шаг вперед.
– Батюшка!..
Прижав первенца и наследника к себе, мужчина длинно вздохнул и замер на несколько долгих мгновений…
– Ну, будя. Эй, кто там!
Не отрывая взгляда от сына, глава семьи выдал посунувшемуся в дверь слуге немногословные распоряжения насчет мыльни и организации небольшого праздничного стола – на двоих.
– А где мачеха, братья, сестры?
Примериваясь, как бы ему сесть обратно, Иван Федорович лишь отмахнулся:
– Мать с девками и Васькой в Кунцевой вотчине, послезавтра возвернутся. Петька да Ванька Большой – с царевичем Иоанном, крымский полон в Москву ведут. Ванька Меньшой в Коломенском дворце уже с седмицу торчит, подле царевича Федора.
Умостив седалище на короткой лавке, мужчина довольно выдохнул:
– Уф!
Заметив тревожный взгляд наследника, князь погнал его в мыльню, а сам быстро разделался с оставшимися делами и неспешно проследовал в трапезную. Где после недолгого ожидания и увидел вновь своего первенца, приятно удивившись его изрядному аппетиту, и в особенности – полному равнодушию к кубку с хмельным медом, специально выставленным на стол. Не забыл, значит, наставлений отцовских и заповедей церковных!
– Совсем ты у меня взрослый стал.
Не отрываясь от подкопченной щучки, Федор недоуменно вскинул брови, на что родитель весьма выразительно огладил густую, но при том ухоженную растительность на своем лице.
– А что же государь, тоже с голым подбородком ходит?
