Глаза слипаются.
Над ним склоняется Степь, ждёт от него чего-то.
Конкордия поняла бы, чего, он не может.
Вскакивает, вырывает листок из тетради со стихами, пишет: «Здравствуй!» О чём писать? О женщине с ребёнком, о смеющемся бледном парне?! И сюда не позовёшь. И не пообещаешь приехать. Прыгающими буквами пишет: «Жду Любима из командировки. Он скажет, что дальше. Скоро напишу». На другом листке с трудом выводит «Мама» и тупо смотрит на это слово.
Сто лет назад у него была мама: безликая старуха, каких здесь много.
На ненависть к Будимирову сил нет. Есть лишь осознание: он — причина несчастий маминых и всех сограждан, гибели миллионов людей.
«Мама, — старается он вывести как можно ровнее это слово второй раз. — Мы приедем вместе с Любимом. Сами будем справлять всю работу, тебя ни до чего не допустим!»
Положил ручку. Едва добрёл до кровати. И провалился.
Несёт его широкая река. Он посередине — на бесцветной полосе, разделяющей реку пополам. Слева бурлит чёрный поток, справа в бликах покачивается светлый. Полшага влево, и чёрный снесёт в водоворот. Полшага вправо, попадёшь в лоно покоя, в обилие слепящих красок. Не от него зависят эти полшага вправо или влево, а от кого-то, кого он не видит, но кто уже присутствует в его жизни и буравит мозг болью. Кто же так мучает его? «Любим! — кричит. — Мама, Степь!» Никто не спешит на помощь. Ещё мгновение, и его снесёт к чёрному потоку, затянет в водоворот.
Проснулся от прикосновения.
Силуэт брата.
— Ты?! Слава богу! Ты спас меня! — Закрыл глаза, сосредотачиваясь в радости. Но тут же вспышкой — женщина и ребёнок в крови. — Пойдём домой, Люб! Здесь страшно. Я пришёл сюда, за тобой и спасти людей, вместо этого убил… помочь никому не смогу: разве верну солнце, защищу от препарата? — удивился отсутствию реакции у брата. — Ты не рад мне? — В темноте не мог разглядеть лица. Поднялся, включил свет. Тусклы глаза, губы поджаты. — Ты принимаешь препарат? — Без сил опустился на кровать.
— Все должны принимать препарат. Иначе что будет с нашим государством? Когда я приступил к должности, мне доложили: у меня есть брат и велели написать тебе письмо. Сегодня сказали: ко мне приехал мой младший брат. Это серьёзная ответственность: воспитать своего брата. Я выбрал для тебя цех.
— Что значит «доложили»? Ты не знаешь, что я твой брат?
— Сказали, есть брат. Я должен беспрекословно выполнять приказания своего шефа. Я горд, что ты приехал служить Учреждению, и обязан познакомить тебя с обстановкой. Я возглавляю типографию, отвечаю за аппаратуру и бумагу, печатаю книги, трактаты, памятки.
— Подожди!
— Мой шеф отвечает за агитацию и пропаганду, — не слышит Любим, — посылает меня в командировки на окраины страны. Главная задача: пропаганда препарата, воспитание людей в едином духе. Мне легко выполнить её благодаря тому, что наши брошюры совершенны. Чем больше людей мы накормим препаратом, тем больше будет порядка.
«Наше Учреждение — самое главное в стране», «трудолюбец должен выполнять свой долг», «мой брат обязан…»
— Кора! — истошно кричит Джулиан, обрывая Любима, который говорил бы, видимо, без остановки.
И она входит.
— Я помогала раненым. Вернулась, узнала, Любим прилетел. А я тебя не предупредила… Кинулась сюда, слышу: опередил. Боюсь войти, стою под дверью.
Она улыбается!
Может, то, что происходит, ему снится? Он никого не убил, и шеф не предлагал ему стать шпионом, и нет никакого препарата, и Любим дурачится?!
Конечно, он никак не проснётся, и ещё длится сон.
— Почему ты всё время улыбаешься?
— Слышал, что такое депрессия? Я совсем погибала. Наш Роберто изобрёл лекарство… оно не только снимает депрессию, но и приукрашивает всё вокруг!
— Улыбка — результат лекарства?
Конкордия реальна, с её неуместной улыбкой и дикими речами. И мрак в комнате — реальность. И на длинном шнуре болтается мутная лампочка.
Не приснилось. Он — в гостях у Будимирова, в его городе. Не у Будимирова, у Властителя. Его робкая улыбка — ложь. Он огнедышащий дракон.
И то, что погубил людей, не приснилось.
— Они просили, я обо всем позабыл, — стал оправдываться Джулиан. — Как искупить?
— На! — Конкордия даёт ему пакетик.
Послушно разворачивает бумагу, слизывает безвкусный порошок. И вскоре сердце перестаёт так сильно биться, видения мертвецов исчезают.
— Властитель погубил миллионы людей!
— Что ты такое говоришь?! Твои слова опасны, нарушают устои нашего государства. О твоих настроениях я вынужден сообщить начальству. Не имею права скрыть этот факт.
— Что ты такое говоришь?! — повторил он фразу Любима. — Зачем сообщать начальству? Ты же мой брат!
— Какое значение имеет брат не брат? Прежде всего мы служим Учреждению, и должно свершиться правосудие! — Любим двинулся к двери.
Конкордия преградила ему путь, заговорила таким же ледяным тоном, что и Любим:
— Зачем пустяками кого-то беспокоить? Ты тоже начальство, сам можешь решить, как поступить со своим родным братом. Кроме того, завтра трудовой день, чтобы работать хорошо, нужно выспаться. От подчинённых требуешь соблюдения порядка, а сам? Сейчас ночь, по расписанию ты должен спать. Приказываю лечь здесь, брата отведу в твою комнату. Выполняй приказ.
И странно: Любим покорно лёг прямо в одежде поверх одеяла, закрыл глаза. Конкордия потянула Джулиана из комнаты, он же вырвал руку, подошёл к окну. Черны окна здания напротив. Каменный мешок. Люди погребены заживо. Вместо брата механизм. И его самого уже нет, он распался в черноту.
— Да, мы заживо погребены, — шепчет Конкордия.
— И ты тоже читаешь чужие мысли?! — восклицает он.
— Но всё равно надо жить. Вернуть его не получится.
Единственное живое существо — голос Конкордии.
— Сразу не смогла рассказать тебе… Он полюбил… А я… не ответила… погубила… из-за меня он, наверное…
— Тебя любит мой брат?
Нет, он ещё жив: ему вовсе не безразлично это.
— Любим никогда не думал о себе и наверняка радовался тому, что ты есть, из-за этого не мог погибнуть!
— Ты ведь знаешь… когда любишь… бывает, не умеешь справиться с собой. — И тут же неуверенно: — А может, ты и прав, может, и не из-за любви. Я в это время была в командировке. Говорят, кто-то вошёл к нему в кабинет. Может, и не Брэк! Тёмное дело. Ещё одна тайна. Понимаю, как тебе сейчас… Очень жалко его! Он человек необыкновенный.
— Не вижу причин расстраиваться! — Любим сел. — Я очень доволен жизнью, Конкордия. Моё дело: обеспечить выполнение плана, не допустить срывов. Сама говоришь «пора спать», сама нарушаешь приказ. Я доложу.
