мне, а то воображает о себе. Щеки его покрылись красными пятнами, но он улыбался.
— Эй ты, слышишь? — Брат подошел к забранному решеткой окну часовни, просунул палец в ячейку и постучал по стеклу. — Когда надоест любоваться на птичек, положи под дверь еще бумажку с композитором. А лучше две. И тогда мы подумаем, не выпустить ли тебя отсюда.
Девица показалась за окном, она вовсе не выглядела испуганной.
— Хорошая шутка, — сказала она, — но ничего не выйдет. Сегодня рабочий день, и хозяева кистей и мастихинов скоро появятся. Никто не оставляет инструменты на ночь в часовне, куда легко залезают даже дети. Открывайте, я на вас не сержусь!
Замечание про детей заставило щеки брата вспыхнуть еще ярче, он возмущенно мотнул головой и потянул меня прочь. Мы ушли с поляны, спустились к морю и встретили там дружков Бри, у которых был баскетбольный мяч с автографом Рускони. Часам к четырем мы начисто забыли про девицу. Вернее, сначала забыли, а потом вспомнили — когда, лежа на диком пляже, услышали сирену пожарной машины, проезжавшей по дороге, прямо над нами.
От этого звука у меня похолодели ноги, до сих пор помню, как я вставала с песка и медленно шла к обрыву. Предчувствие несчастья душило меня, но брат и другие мальчишки спокойно поднимались впереди, хватаясь руками за пряди травы и каменные зубья.
Подняться на холм было не так просто, один из пожарных вышел из машины и махал руками, объясняя водителю, как лучше развернуться. Взобравшись на обломок скалы, мы увидели языки пламени над парком «Бриатико». Рыжее пламя стояло высоко, но еще выше поднималось облако копоти, как будто кто-то вытряхнул разом всю сажу из огромного дымохода.
— Это не гостиница, — задумчиво сказал Бри, — гостиница сильно левее. Вот ее крыша торчит за кипарисами. Ты не помнишь, у этой городской были с собой сигареты?
— Были. — Я не могла отвести глаз от пляшущего над деревьями огня. — У нее была пачка «Дианы» в кармашке рюкзака.
Вторая половина дня прошла в чаду и копоти. Мы отделались от мальчишек и снова поднялись на холм. Пожарные добрались туда чуть раньше нас, вылили всю воду на остатки часовни и уже сматывали шланги. Глава пожарных разрешил нам подойти поближе и сказал, что строение сгорело так быстро, как будто было наполнено чистым кислородом, — хлоп, и все. Полиция будет разбираться, сказал он, похлопав рукой по железной балке, торчащей из земли, но я вам и так скажу: это поджог. Часовня была скатана из бревен — чтобы они вспыхнули так жарко, их нужно хорошенько облить бензином!
Я подумала о терпентине и стружках, открыла было рот, но брат сжал мою руку, и я промолчала. Мы стояли на поляне, казавшейся теперь незнакомой, и смотрели на то, что осталось от часовни. Некоторые бревна сохранили свою форму, но были пушистыми и легкими, будто сложенными из черных мотыльков.
Дубовый сундук с мощами, которым так гордилась Стефания, сгорел начисто, остались только медные прутья. Кости и обгорелые лоскуты валялись на поляне, почти неразличимые в жирном коричневом пепле. Пожарные зачем-то сгребали их в кучу, орудуя палками, а их командир наполнял пластиковый мешок остывающей золой. Теперь так положено, сказал он, заметив наше внимание, экспертизу будут делать, надо быть уверенным, что здесь обошлось без человеческих жертв.
— Без жертв? — переспросила я, еще крепче сжимая руку брата.
— В том смысле, что никто не сгорел. Хотя это и так ясно. Реставраторы уже найдены, вся их команда цела, сидят в таверне на берегу. А кости пусть вас не пугают, это мощи святого Андрея, которые даже огонь не берет. К тому же половина из них овечьи!
Маркус. Вторник
К десяти утра начал накрапывать дождь, но Маркус как раз добрался до старой овчарни, которую во времена богадельни выкрасили в голубой цвет и переделали в тир для постояльцев. Стены тира были затянуты камуфляжным брезентом и маскировочной сеткой, жестяные мишени валялись в дальнем углу.
Маркус нагнулся и вытащил белый контур кролика, под ним обнаружился леопард, изрядно помятый, потом лиса, сорока и волк, а в самом низу лежало что-то похожее на росомаху. Он прикрепил мишени к стене, и шестеро зверей выстроились перед ним в ряд, покачиваясь на железных шипах. Прямо как шестеро моих персонажей, подумал он весело и отошел на линию огня.
Поддельный капитан — леопард? Маленькая медсестра — сорока, тут и думать нечего. Неизвестный под ником flautista_libico — росомаха? Аверичи — лиса, хитрый, но недальновидный куриный вор. Комиссар — мрачный одиночка с амбициями. Волк. Выходит, белый кролик достался мне, автору.
Он подошел поближе, достал из кармана куртки карандаш и блокнот, выдрал листок и кое-как набросал на нем герб Обеих Сицилий. Это будет марка с перевернутой королевой. Перегнув листок пополам, он надел его на жестяной лисий хвост. Этот первым свалился со стены. Потом погиб брат Петры, его мишени здесь нет, это несправедливо. Маркус порылся в карманах, достал брелок с зажигалкой и повесил на свободный шип. Теперь нас семеро.
Затем в игру вмешался хищник покруче: вешаем марку на леопарда и даем ему время, чтобы удалиться в чащу. Не удаляется. Марка перешла к Ли Сопре первого марта, так какого черта он делал в гостинице до конца весны? Сицилийская ошибка висит на лапе леопарда, но он медлит и озирается на голой поляне, рискуя жизнью. Почему?
И какова здесь роль комиссара? Ведь у него были все карты на руках: мотив, возможность, свидетельства, даже сбивчивые доклады его волонтерки. Ему что же, не нужен был подозреваемый? Допустим, серый волк знал больше остальных и наблюдал из чащи, дожидаясь темноты. Или вел свою игру, о которой никто из нас и представления не имеет. Или просто состарился и растерял свои волчьи зубы.
Дождь перестал стучать по крыше овчарни, Маркус вышел на свежий воздух и обрадовался, увидев знакомую тропу на пастбище. Здесь, поднявшись по южному склону, они c Паолой встретили пастуха, сгоняющего овец в стадо прерывистым свистом, и всю
