будет сжечь. Ты спрашиваешь, о чем я думаю, и кусок пирога застревает у меня в горле. Я думаю о том, что, когда Аверичи нашли в беседке, в носу у него были муравьи. Еще я думаю о том, кому пришло в голову заживо засолить человека двадцати девяти лет от роду.
Признаться, падре, эта работа осточертела мне прилично. После посещения морга, куда привезли молодого траянца, у меня такое чувство, что я надышался отравленным воздухом, не могу продохнуть как следует и все время гоняю Джузеппино открывать окна в коридоре. А может, это просто краска, которой в участке все провоняло за неделю.
Ладно, подозреваемых осталось трое, один из них мертв, второго пока не достанешь, а третий сомнителен. Если у Диакопи и впрямь есть деньги, то к нему нужно подбираться с тяжелыми, отшлифованными, как могильная плита, доказательствами, иначе шума будет на всю провинцию. Я взял с него подписку о невыезде до окончания расследования, как и со всех остальных, — но что толку? Захочет уехать — и уедет, это же не лисичка-простолюдинка, а хитрый и крепкий дворянский боровик. В глаза врет и даже не поежится. Взять такого за яйца и подвесить — вот минута, когда оплачиваются все просроченные векселя!
Но не все так безнадежно. Наслушавшись причитаний траянской девчонки, я поднял старое дело, закрытое еще комиссаром Фольи: дело о гибели бретонца. Закрыто и списано в архив, Фольи был на это мастер, тем более что ему тогда оставалось два месяца до пенсии.
Девчонка права, со смертью Стефании было что-то нечисто. Зато она не права в другом — в том, что почерк совпадает. Конюха задушили гарротой на самом деле, а ее брата стукнули по голове, а потом придушили для вида, чтобы походило на местную манеру сводить счеты. С конюхом, кстати, покончили после того, как он пришел к комиссару Фольи и потребовал собственного ареста. Протянул руки и попросил надеть наручники!
В досье я нашел листок с протоколом, там прямо так и сказано: добровольно признаюсь, что я соучастник убийства своей хозяйки. Нечаянный. И дальше сбивчивые разъяснения про заговор и наследные сокровища. Тебе не кажется, падре, что в наших краях происходит целая серия нечаянных убийств?
Начнем с девяносто шестого года, когда погибает Стефания. Падает с лошади. Если верить конюху, там сработали две вещи: подрезанная подпруга и лекарство наподобие снотворного. Зима две тысячи шестого, убивают самого конюха. Колыбель из проволоки для оливок, странгуляционные борозды на шее, задушили и подвесили. Февраль две тысячи восьмого, убийство Аверичи в гостиничном парке. Беретта 92S, детская игрушка, так и не найдена.
Судя по показаниям свидетелей, ссорился хозяин только с фельдшером по имени Нёки. Говорят, доходило даже до драки. У фельдшера руки как ляжки, а на груди хоть рожь молоти. Я-то давно знаю, что это за фельдшер такой, но обвинять салернца попусту не стану, понаблюдаю.
Дальше: первое марта две тысячи восьмого, убийство траянского парня, какое-то нелепое, хотя с виду вполне деревенское. Рядом с телом найден бумажник убитого Аверичи, вот тебе и доказательство, и преступник, который уже понес наказание. Дело можно сразу закрывать. Местные teppisti не поделили награбленное. Хотел бы я наконец увидеть это награбленное. Полагаю, оно весит как облатка и помещается на ногте большого пальца, верно, падре?
Петра
Ключ от комнаты фельдшера я сняла с доски у портье, сообщив ему, что на кухне испекли пирог с ревенем и повар непременно отломит ему горбушку. Сестра с третьего этажа сказала, что в ту ночь фельдшер почти не отлучался с дежурства, но мне нужно было действовать. Если я остановлюсь, расследование увянет, нужно двигаться вперед, даже если дорога ведет в никуда. Из гостиницы Нёки мог дойти до поляны за десять минут, это раз, на репетиции он не был, это два, все знают, что он по уши влюблен в хозяйку, это три. Вот вам и мотив, и возможность, господин комиссар.
Нёки живет в завидном номере с эркером и видом на море, но жалюзи там всегда опущены. Я знала, что его не будет дома: он уехал в город за двумя мешками грязи. Пациенты хамама считают, что целебная грязь бьет из-под земли где-то на окраине поместья, будто нефтяная струя на фермерском огороде, но никакой грязи в «Бриатико» не водится. Ее покупают в компании «Морская соль и снадобья», однажды я ездила туда сама и вся пропахла сероводородом, потому что мешки лежали в салоне машины, а водитель отказался включить кондиционер.
В номере был какой-то особый беспорядок, болезненный, так может выглядеть комната человека, который много дней не вставал с постели. В постели крошки, ковер заляпан подозрительными пятнами, голубое покрывало скомкано, в раковине волосы. Где конь катается, тут и шерсть останется.
Процедурная сестра, которая входит к пациенту во внеурочное время, — это простое нарушение. А вот к старшему персоналу входить нельзя, это правило из списка, с которым меня ознакомили еще в первый день. Что я собираюсь в этой конюшне найти? И стоит ли так рисковать? Если меня застанут, вышвырнут из отеля в два счета. Отгоняя эти мысли, я продолжала перетряхивать книги и журналы, стоящие на полке вдоль стены.
Рыться в вещах практиканта было противно, я проверила карманы его курток и пиджаков, висевших в шкафу, выдвинула пару ящиков и села на подоконник. Как выглядит то, что я ищу? Одна улика меня уже подвела, хотя я радовалась ей, как бретгартовский старатель — золотой пыльце, блестящей на дне ручья. Мог ли Нёки быть тем самым доброжелателем?
Допустим, место и время фельдшер выбрал наобум, просто хотел заставить Аверичи пережить минуту унижения, прячась в беседке, как обманутый муж в запертом сундуке. Однако его затеей могли воспользоваться другие. Хорошо бы найти образец почерка, листок со списком покупок, записную книжку или что-то в этом роде.
Люди прячут бумагу в бумагу, это нам еще на первом курсе говорили — на занятиях по криминалистике. У людей всегда что-нибудь куда-нибудь да заложено. Наконец из журнала «Охота и рыбалка» выскользнула страница, сложенная вчетверо, правда, не гостиничная, голубая с золотом, а
