— Гектор больше всего любит это время суток. — К нам подошла высокая женщина, ростом почти не уступавшая самому Гектору.
Афина! — мелькнуло у меня в голове. Но только Афина благородная и ясная, а не та грубая статуя, которую я видела в храме.
— Андромаха, моя жена, — сказал Гектор и обнял жену за плечи.
— Добро пожаловать в Трою! — проговорила Андромаха. — Я тоже приехала в Трою. Моя родина — Гипоплакийские Фивы, где киликийцами правит царь Ээтион, мой отец.
— Этот город находится возле Плака, хребта южнее горы Ида. Андромаха любит горы и леса с детства. Когда она начинает сильно скучать по ним, мы отправляемся на гору Ида. Там лесов, ручьев и подъемов предостаточно.
Гектор притянул Андромаху к себе.
— Или ты не согласна со мной?
— Леса родины — это леса родины. Их ничем заменить нельзя, — ответила Андромаха. — Хотя деревья везде одни и те же.
— У меня на родине тоже есть горы и леса, — сказала я. — Вершины Тайгетских гор так высоки, что покрыты снегом круглый год. А на склонах растут сосны и дубы.
— Я нашла в Трое все, чего искала, — улыбнулась Андромаха. — Возможно, и с тобой так будет.
Покой ночи прорезало отчаянное мычание. Такого громкого вопля я никогда не слышала и непроизвольно сжалась. Жертвенного быка закололи.
Возле временного алтаря образовалась суета. Жрецы должны выдержать все ужасное, что связано с ритуалом жертвоприношения: кровь, дымящиеся внутренности, разделка туши. Даже на изрядном расстоянии чувствовался запах крови. Накатил приступ тошноты, и я приложила руку ко рту.
— Поддержи ее, Парис, поддержи, — раздался скрипучий, как визг колес по гравию, голос. — Кажется, ее самочувствие оставляет желать лучшего.
— Эсак, — сказал Парис, обернувшись. — Мой единокровный брат.
Ему не удалось скрыть холодность в голосе.
Передо мной стоял мужчина маленького роста. Лицо его почти полностью скрывали пышные складки капюшона. Парис откинул капюшон. Я увидела голову с коротко остриженными волосами, близко посаженные глаза, лицо в морщинах.
С неспешным достоинством Эсак снова надел капюшон.
— С твоего дозволения, брат. Ночь сегодня холодная. Уж ты не наказывай мою бедную голову.
— Мой старший брат. Его мать — первая жена Приама, — пробормотал Парис.
— А почему ты замолчал? — спросил Эсак с деланым простодушием. — Почему ты не расскажешь всего до конца? Мой брат — единокровный брат — на редкость добрый человек. Вряд ли он унаследовал это качество от нашего общего отца. Скорее всего, от своей матери Гекубы. Одни боги ведают, как безмерно добра эта женщина.
Эсак улыбнулся, и я лучше разглядела его лицо. Оно напоминало мордочку ночного зверька: треугольное, с глазами, которые хорошо видят в темноте.
Я ждала продолжения. Ждать пришлось недолго.
— У меня есть дар пророчества.
Еще один прорицатель. Значит, Приам сказал правду. В Трое прорицателей пруд пруди.
— Вот как?
— Да. Гекуба увидела сон… Тот самый сон, будто она родила горящий факел, от которого погибнет Троя. Именно так я истолковал значение сна.
Он наклонился и прошептал мне на ухо:
— Как мы можем проверить волю богов и смысл их ужасных предзнаменований? Откуда людям знать, что правда, а что нет?
Эсак повернулся к Парису и обхватил его лицо своими ладонями.
— Боги приказали нам уничтожить тебя. Твоя мать ослушалась, и теперь ты стоишь перед нами — высокий, красивый, гордый. Боги все время меняют свои предписания. Может, не стоит спешить с их выполнением?
Парис сердито отдернул голову и сказал:
— Перестань, Эсак! Ты выпил слишком много вина.
Тот пожал плечами и разгладил складки своего плаща.
— Возможно. Сегодня подают самое лучшее, в вашу честь. Я придерживаюсь принципа: хорошего много не бывает. Бери, пока дают. То же самое и в отношениях с богами: если посылают удачу — не зевай. А то слишком быстро у них меняется настроение.
Эсак отошел в сторону, и рядом с нами сразу оказался Геланор. На его лице играла легкая улыбка, он сказал со вздохом:
— Теперь я могу уехать со спокойным сердцем, не тревожась о твоем благополучии.
— Почему ты хочешь уехать? — спросил Парис. — Почему такая спешка?
Геланор рассмеялся.
— Ну, с тех пор как я покинул Спарту, прошло не так уж мало времени. Обратный путь займет еще больше. Поэтому медлить нельзя.
— Прошу тебя остаться на несколько дней. Слишком поспешный отъезд может обидеть троянцев.
И снова Геланор рассмеялся.
— Я думаю, ни одному троянцу дела нет, уехал я или остался.
— Это не так. Помнишь, царь спрашивал, не намерен ли ты остаться? Он будет рад, если ты останешься, — вмешалась я.
Я не собиралась его упрашивать, но как хотела переубедить! Хотя знала, что он не поддается на уговоры.
— У меня нет никакого интереса оставаться здесь. А ты знаешь, я делаю только то, что мне интересно. Я предлагаю тебе такую задачу: в течение ближайших дней доказать, что для меня в Трое есть занятие. Тогда я останусь на некоторое время. Но только на некоторое время. Троя никогда не станет моей родиной.
Его слова прозвучали глухо и весомо.
— Не спеши с выводами, — сказала я.
— Я не спешу. Просто я себя знаю. А ты себя знаешь?
— Да что вы такие скучные! — воскликнул Парис. — Хватит болтать о богах, о предзнаменованиях, о знании себя. Разве нельзя просто выпить вина и обняться?
— Да, некоторым это помогает, — ответил Геланор.
Во дворе пылали костры, на вертелах жарилось мясо; жир с него капал в огонь, и к небу поднимались клубы ароматного дыма. Люди столпились вокруг костров, все хотели получить кусочек получше. Дожидаясь угощения, они успели выпить немало вина, и головы у всех кружились, как клубы дыма. Шум становился громче, потому что народу прибывало.
Парис обнял меня и повел прочь.
— Я хочу показать тебе кое-что, — шепнул он.
Мы оставили позади многолюдный внутренний двор. Парис подвел меня к главному дворцу, мы прошли через мегарон к лестнице, скрытой в углу. Во дворце не было ни души, все собрались около костров. Мы медленно поднялись по деревянным ступеням. Я придерживала подол, чтобы не оступиться. Мы оказались на плоской крыше, откуда открывался вид не только на город, но и на Троянскую долину, будто мы стояли на носу корабля, плывущего высоко над ней. Простор поражал глаз.
— Идем!
Парис потянул меня к краю крыши, вдоль которой шла балюстрада высотой до пояса. Ветер дул очень сильный, и я ухватилась за перила.
— Вот она, Троя, и земли, которые окружают ее, — сказал Парис.
Ветер унес его слова вдаль.
Я наклонилась и смотрела на город: он расходился в разные стороны лепестками розы. Здесь, на самой высокой точке, находились только царский дворец и храм Афины. С трех сторон дома и террасы спускались к крепостным стенам. Эти мощные стены под звездным небом казались острыми, словно лезвие ножа. Линия стен была размечена точками факелов. Возвышались высокие сторожевые башни, темные и мрачные.
С четвертой, северной, стороны крутой склон переходил в плоскую равнину, и она простиралась до моря, покрытого переливами волн.
— Там, внизу, протекают две реки — Скамандр и Симоид. Сейчас нет луны, поэтому их не видно. Скамандр полноводен круглый год, а Симоид пересыхает в летнюю жару. Там, на сочных лугах, мы и пасем наших лошадей — знаменитых троянских коней.
Луга, похоже, только-только начали зеленеть, так как следующий порыв ветра принес нежный сладкий запах, который я глубоко вдохнула.
— Это и вправду бескрайняя земля, — сказала я.
Вот она передо мной: и спящий город, и большие дома, и могучие стены, и чистый Нижний город, и плодородная равнина. Я перешла на другой конец крыши и посмотрела на внутренний двор, полный людей, шума, запахов. Сверху эта картина напоминала клубок копошащихся змей.
— Нам обязательно нужно туда возвращаться? — спросила я.
— Нет. Мы не обязаны делать то, чего не хотим. Ты познакомилась с семьей и с горожанами, все церемонии выполнены. Теперь ты свободна. Мы свободны.
Возможно ли это? Тогда, стоя на самой высокой точке Трои, под порывами свежего, чистого ветра, я поверила, что это правда. Я сжала руку Париса. Я казалась себе юной, как Персефона, и прекрасной, как Афродита. Афродита прилетела ко мне вместе с ветром, обвила, окружила. Я почувствовала ее мягкое, как облако, тепло всем телом.
Я привела тебя сюда, моя девочка! Слушайся меня, доверься мне, наслаждайся со мной и восхваляй меня!
— Пойдем к тебе! — шепнула я Парису, но ветер подхватил мои слова и понес над городом на юг.
Я теснее прижалась к Парису и повторила еще раз.
— Да, конечно! — ответил он.
Пройдя через крышу, спустившись по лестнице, обогнув стороной пирующую толпу, мы вошли во внутренний двор, по периметру которого располагались покои царских детей. Вот и крыльцо покоев Париса. Распахиваем дверь. Маленькая прихожая, анфилада комнат встретили нас тишиной. Только звук наших шагов по цветному камню пола.
