Но на развилке перед городом попрощался со мной. По моим сведениям ни на один из кораблей или самолетов в городе ни он, ни его брат-монах билеты не приобретали. Он опять увел нить логики в сторону.
— Спасибо, месье Боднар, кратко, внятно, полезно. Кое-что я могу дополнить: Рус не поехал в Элизабет. Он свернул на Дурбан. Видите, до конца он никому не доверяет.
— И знаете, что интересно: в разговоре он никогда не отрицал моих предложений. Вроде бы как соглашался, но потом… я, как всегда оставался в несведущих. — Но вы согласитесь, месье, он всегда верил в той степени, в какой позволяла обстановка. Он всю жизнь в напряжении.
Не хочет лишний раз подозревать тех, кто ему помог. От Дурбана до Бомбея, как мне известно никаких происшествий с ними не случилось, кроме как от подвыпивших джентльменов, слишком рьяно пристававших к девушке. На некоторое время он оторвался от преследователей Динстона.
— Неужели монахи уже в Индии?
— Да, комиссар. Но сейчас меня интересует, как он отреагировал на ваши слова обо мне.
— Вы знаете, — француз наморщил лоб, — словами ничего не сказал. Но по глазам понял, что предупреждений к вам не имеет.
— Что ж, это уже хорошо. И у вас все лучшим образом сложилось.
Проблемы исчезли. «Эскадрон» понес очень чувствительные потери, и первое время они будут находиться в прострации. А дальше, если они засуетятся, дайте мне знать. Наш общий приятель, майор Рэй заставит их работать на конституцию.
Уже, позже, в машине, комиссар с некоторой профессиональной завистью подумал: "Мистер Маккинрой в курсе всех дел и в Южной Америке, и в Африке и вот сейчас в Индии. Вот контора: все знает и все вовремя делает".
Глава третья
Мадам Вонг с материнской печалью и нежностью долго смотрела на усталое и совсем отрешенное лицо своей единственной любимой дочери.
Она догадывалась, материнское сердце не обманешь. Догадывалась обо всем, что желает рассказать ей, поведать ее любимое дитя.
— Мамочка, — сбивчиво и смущаясь самое себя, затараторила дочь, — если бы ты знала, какой ужасный зверь этот монах. Он одним ударом убил такого здорового мужика, что ты представить себе не можешь. У того кровь пошла из груди. Как это?!.. Ты даже не знаешь как! Такое видеть?
Ой. А на корабле? Два наших телохранителя оказались зверски убиты. И я думаю, что это дело бандитских рук монаха. Что я пережила. Это ужас.
Это демон ужаса. Там, где он, там все время пропадают или погибают люди. Стрельба. Кровь. Постоянное напряжение. Впереди какая-то серая бездонная пропасть. Каждую секунду ожидаешь что-нибудь трагическое.
Уже в Кейптауне ходили слухи, что на корабле погибло около тридцати человек. А его черт раненый жив. Жив! И никто того не тронул. Почему другие погибают? Ничего не понятно. Он какой-то не такой. Не от мира сего. Я подсела к нему в ресторане. И что же? Он же тупой. Деревянный.
Ему глубоко все равно-красивая ты или нет. У него глаза… У него пустые глаза. У него нет глаз. Ты, мамочка, была сто раз права. Зря я только нервы потрепала и деньги потратила. Столько страху натерпелась и только для того, чтобы понять, что он мне не пара. А пока до Африки доплыли, я думала, что не переживу. Каждая секунда, как набат по голове. Я никогда не представляла, что где-то могут так убивать.
Стрелять. Где полиция? Где власти? Все сходит преступникам с рук.
— Доченька. Милая, — мать нежно привлекла к себе свою взрослую дочурку. — А кто в этом мире не преступника-Поцеловала ее в лобик. — Но я так, к слову. Ты ничего не слышала о нем. Мне рассказывали, что он совсем не глуп. Кое-чему выучен. Стремится много читать.
— Ты что, мама? Разве образованный джентльмен, мистер, месье, сеньор, кабальеро наконец, могут так жестоко действовать?
— Ты очень желала уничтожить свою маленькую соперницу. Еще совсем девочку, ребенка. Это ты считаешь в порядке вещей. А для других это преступление.
— Но она мне мешала!
— А ты ей не мешала?
Голос мадам прозвучал с глубокой и печальной иронией. Но дочь не поддавалась логичной сентиментальности.
— Кто она? А кто я?
— А кто ты? Твое личное благополучие и то, кто ты есть сегодня, тоже зиждется на тех огромных деньгах, которые весьма щедро окрашены кровью и обильно политы слезами людей. Ты выросла эгоисткой больше, чем я. Тебе можно-другим нет. Если жить только по этой психологии, то выше животного не подняться в своем бытие. Еще злобно наговариваешь на монаха. У него жизнь такая. Его загнали в эти жестокие условия. Ты на лайнере «люкс» чуть не умерла со страху, а он уже несколько лет так живет, преследуемый некоторыми могущественными силами. И он, между прочим, не озлобился на людей. Не стреляет куда ни попадя.
— Но ты сама меня отговаривала тогда.
— Я и сейчас стою на этой позиции. Я знала, что тебе, еще эгоистичному ребенку, не под силу понять аскетичную натуру монаха. Ты же в мужья себе его выписывала. Еще меня оскорбляла.
— Мамочка, ну ты же знаешь, что я не хотела. Я же не со зла. Так, с обиды.
— Пока не научишься уважать людей, всегда будешь легкомысленно эгоистичной. Знай и помни, что кроме мамы, никто тебе угождать не будет. Научись понимать других, тогда и тебя поймут. А у монаха жизнь — рок. Чем-то не пришелся он властям в семидесятом. Все у него пошло наперекосяк. Все время в бегах. И странно и непонятно: преследуемый властными и могущественными силами, он не убоялся везти раненого на корабле. Ты там напугалась, а он выжил и товарища невредимым вывез.
Что, конечно, не менее странно. Похоже, за его спиной не слабее боссы находятся. Иначе, по логике опыта и подобных событий, он давно должен быть ликвидированным. Потому нам, дорогая, так не везет с ним. Он принадлежит совсем иным кругам: и, похоже, более высоким.
Дочь все еще продолжала всхлипывать и причитать. — А я так боялась.
Сидеть в каюте и знать, что кто-то может ворваться, убить. Мамочка, ты такое не переживала-это кошмар. Да пусть он пропадет пропадом. Он же любого может убить. У него нет ни сердца, ни души.
— А у меня, доченька, сведения, что никого из обывателей он еще не убил. Даже из представителей власти. Знаешь, я все еще надеюсь приобщить его к нам. Он не опасен, если ничего против него не предпринимать. — Не нужен он нам.
— Не сейчас, конечно. Придет время, ты успокоишься. Станешь взрослей, серьезней.
— Ты что? От него детей иметь! Никогда! Наконец мадам позволила себе непринужденно засмеяться.
— Ты же так хотела. Даже мать обзывала. Уже и не помню, как.
— Это было очень давно. Целая вечность прошла. — Ты думаешь, я тебе его в мужья проталкиваю? — А куда еще?
— Дуреха неопытная. Он не понимает цену деньгам. Это его одно из важнейших особенностей. Он не подкупен. Он незаменим, как поверенный в делах, так и в телохранителях.
— Все равно страшно. Мало ли что у него в голове. Сорвется сдуру, разорвет на части. Это ж доисторический дикарь.
— Не преувеличивай зря. Это уже твои собственные страхи, ничем не обоснованные. Все обошлось хорошо. И ты стала умней, осторожней.
— Ага, когда страшно, осторожней нехотя станешь. — А где он, доченька, сейчас? — В Индии след утерян нашими агентами. — А где в Индии?
— В Бомбее. Там невозможно уследить. Какие-то индусы к ним пришли. Ночью все исчезли. Людей у нас мало, а индусов человек сто на машинах и все в разные стороны поехали.
— Сейчас это уже не так важно. В настоящий момент он скорее всего в Китае. У монахов много союзников в приграничных районах. Русский пожил среди людей довольно продолжительное время. Это должно потянуть его к цивилизованному быту. Повременим. Пройдет время, он снова появится. Кое-что новое узнает. Жизнь и время меняют людей.
— Ха! — саркастически тявкнула дочь. — На этого не похоже, чтобы жизнь как-то положительно влияла. У него ума всего на одну расчетную книжку.
Кроме Будды, наверное, ничего не читал.
— Ты уже сама начинаешь утомлять меня своей примитивностью. Нельзя так на вещи просто смотреть. Человек-это целое ярмо предрассудков. А у тебя целый вагон неверных представлений о людях. Дочь фыркнула недовольно: — Опять ты, мама, за старое взялась. — Не говори тогда, не подумав. И не смотри на все только со своей, еще не высокой колокольни.
Дочь надулась и обиженно выпорхнула из комнаты. Но мать это никак не обидело. Она видела, что последнее плавание шокирующе подействовало на ее дитя. "Такие потрясения только на пользу" — удовлетворенно подумала она.
Глава четвертая
"Во мне есть ты.
Тебе, мой друг, обязан
В душе моей, воскресшему теплу.
Во мне есть ты.
И я покорно счастлив,
Земную ощущая доброту".
РАЗБОЕВ Сергей.
— Я хочу остаться с тобой, — чуть слышно доносилось из уст Дины.
