6
На заимку к Тигир-колю они вернулись неожиданно рано. Седой туман плотным одеялом ласкал еще не остывшие воды Поднебесного озера. Из-за перевала Пайдаба просвечивались первые лучи восходящего солнца. Склонившиеся травы остекленели от легкой изморози. С махровых шапок кедров-великанов падали дозревшие шишки. Ароматный запах осени приносил первую грусть от уходящего лета. Ностальгическое состояние красил первый снег на высоких белках: скоро зима!
Несмотря на ранний час, Погорельцевы не спали. После утренней молитвы староверы собирали на стол завтрак, однако собаки отложили трапезу на некоторое время.
Услышав предупреждающий лай верных хранителей заимки, все быстро вышли на улицу. В ожидании «людей с ветру», Погорельцевы долго гадали, кто бы это мог быть, и были немало удивлены Маркелу и Сергею:
– Оте, здравствуйте! Што так рано? А мы вас к послезавтрему ждали!
Хмурыми лицами, отдав ответное приветствие, золотоискатели тяжело спешились с уставших коней, привязали их к коновязи и начали свой тревожный рассказ:
– Долго ехали, всю ночь. Торопились. Однако не успели…
– Что случилось? – понимая, что произошло что-то важное, осведомился Фома Лукич.
– Большое предупреждение было нам. Стреляли в нас, – хмуро ответил Маркел и задал наводящий вопрос: – Гости были без нас?
– Были, – не понимая, к чему весь опрос, переглянулись староверы.
– Кто?
– Дык… на третий день, как вы ушли, Добрынин Ванька, Мальцев Гришка да Тулин Васька заезжали. Ночь ночевали, да к себе, где соболя зимой промышлять будут, уехали.
– Про нас знают?
– Дык… говорили, что вы золотишко шорохать пошли. Что скрывать-то?.. Вроде свои люди, родственники.
Маркел и Сергей тяжело переглянулись. Маркел полез в карман, развязал тряпочку, показал на ладони свинцулину:
– Вот пуля… из пихты вырубил. Стрелял Иван Добрынин.
У Погорельцевых шок не меньше, чем у Маркела и Сергея. Почерневшими лицами староверы приняли страшное известие. Дед Лука приложил ладонь к груди, присел на чурку: что-то колет. Фома Лукич недолго смотрел пулю, сделал свой вывод:
– Пуля меченая, знатная. Две таких у Чигирьки. К Чигирьке надо ехать, что он скажет.
7
К поселку подъехали затемно, во второй половине ночи. В очередной раз, остановив коня, Маркел долго слушал темноту, настороженные звуки таежного поселения. Размеренная тишина черных домов обостряла бдительность опытного человека тайги. Маркел знал, что представленный покой сна обманчив, никогда не доверяй первому впечатлению. Однако в этот час все было как обычно.
Спят поселенцы, нигде нет приветственного огонька, всюду мрак. Не слышно лая собак. Не мычат коровы, не ржут лошади, не поют петухи. Глубокая ночь обняла ласковым покрывалом живые души людей и животных, освобождая дух и тело от напряженного дня.
Полностью убедившись в безопасности, Маркел тронул за уздечку коня, увлекая за повод лошадь, на которой ехала жена. Миновали поскотину, по избитой копытами лошадей дороге въехали в поселок. Необычный простор улицы после тайги доставлял обоим непривычное неудобство. Так бывает, когда после узкой, таежной тропы из-под сводов сумеречного леса выезжаешь на открытое место. Кажется, что все тебя видят, смотрят на тебя подозрительно, показывают пальцами. Не часто Погорельцевы выезжают к людям.
Несмотря на поздний час, видимость доставляет удовлетворение. После высоких гор обычная, грязная улица кажется городским проспектом, где Маркел и Таня никогда не были. Россыпь ярких звезд на небе отлично указывает дорогу, хорошо видно дома, отдельные постройки, глухие, староверческие заборы по всей длине улицы. Маркел впереди едет неуверенно. В этом мире цивилизации он нечастый гость. Отшельническая жизнь старовера подобна образу дикого оленя. Только там, в горах, Маркел чувствует себя свободно и уверенно. Выезжая иногда, раз в год в поселение, он на следующий день старается уехать назад, в тайгу: «Как вы тут живете? Шум, суета да скованность».
Татьяна, наоборот, так и старается ехать впереди мужа. Здесь, в поселке, она родилась, выросла, провела счастливые годы юности в семье. Здесь ей знаком каждый дом, улочка, камень, лужа на дороге, тропинка к речке, деревья за поскотиной, куда она ребенком бегала с подружками за грибами и ягодами. Тане хочется поскорее увидеть свой родной дом, где она жила шестнадцать лет.
А вот и дом: высокий, кедровый, прочный, с двухскатной, крытой по-амбарному крышей. Сердце Тани бьется порхнувшим рябчиком! Молодой женщине кажется, что вот откроются ворота, им навстречу выскочит мать, за ней выйдет отец. Они будут рады встрече. Матушка зальется слезами счастья. Она обнимет, будет целовать дочь, что-то быстро говорить на родном, старославянском языке. Отец будет как всегда суров и молчалив, но горд за счастье своевольной дочери.
Однако никто не бежит им навстречу. Окна дома Татьяны черны. В их доме живут другие люди. Нет родной матушки и отца в поселке. Сослал Ванька Петров семью Кузнецовых на севера, куда-то за Енисейск, как врагов народа.
Проехали Маркел и Таня мимо дома. Сердце Тани наполнилось кровью безысходности и обиды. Из глаз покатились горячие слезы.
Не останавливаясь, они проехали дальше. Через три дома свернули к реке, в узкий староверческий проулок. Плотный, высокий забор с двух сторон во всю длину улочки подсказывали старообрядческий, скрытный от любопытного глаза уклад жизни хозяев усадеб. Чужие здесь не живут.
На берегу шумного Казыра Маркел и Таня подъехали к знакомому дому, постучали в толстые, прочные ворота. Первыми неожиданных гостей приветили собаки. Предупреждая хозяина хриплыми голосами, они разбудили половину деревни. В ту же минуту из разных дворов откликнулись другие сторожевые псы, рассказавшие всем о чужих людях.
Им долго не открывали. Маркел негромко, но требовательно бил в тесовые творило, пока не дождался ответа.
– Хто на ночь глядя?! – спросил грозный, мужской голос в темноте.
– Погорельцевы… – сухо ответил Маркел, одним словом разбивая границы отчуждения.
С той стороны ворот проявилось движение. Захлопали двери, в доме загорелась лампада, тот же грозный мужской голос прикрикнул на собак. Стукнула сухая ляда, половинки ворот распахнулись, давая дорогу дорогим гостям, и тут же закрылись за их спинами. Маркел и Таня проехали во двор, к крыльцу, и сразу же попали в объятия родных единоверцев Мурзиных. Кто-то принимал лошадей. Женщины обнимали Таню, плакали от радости встречи. Мужики сухо пожимали Маркелу крепкую, жилистую руку:
– Давно… давно вас не было. И мы тоже не можем доехать. Как вы там? Живы, здоровы все?! Как Фома Лукич? А сам, дед Лука?!
– Помер дед Лука… – тяжелым голосом ответил Маркел и перекрестился. – Царствие Небесное усопшему! Узнал новость нехорошую, в ту ночь и преставился… Однако сердце не выдержало. Да и годы…
Мурзины сочувственно крестились, опускали головы. Все знали деда Луку, часто бывали на староверческой заимке у Поднебесного озера и помнили его как самого мудрого, истинно преданного старообрядческой вере старца, за всю жизнь не изменившего своему слову.
Их сразу пригласили, повели в дом, но Маркел задержался:
– А Чигирька дома, не в тайге? – спросил он у главы семейства, Варлама Никитича.
– Вроде как дома был, видел. А нашто он тебе?
– Повидаться бы надо, спросить что… – загадочно ответил Маркел.
– Сейчас, на ночь глядя?!
– Днем, посветлу, по поселку ходить недосуг. Проводит кто?
Варлам Никитич окликнул сына:
– Васька! Ходи с Маркелом к Чигирьке!.. Да лошадей не берите, так шагайте, тихо. А то всю деревню поднимете…
Проворный малый Васька Мурзин, парнишка лет четырнадцати, живо потянул Маркела за собой, на ходу, негромко любопытствуя о жизни на заимке:
– А что, тятя правду говорит, что у вас медведи корову задрали? А снег рано падает? Много? А в озере рыбы много? А точно соболя по крыше бегают? А ты зверя с нарезки пуляешь?
Неторопливо, осторожно ступая за проводником по черной улице, вдоль забора, мимо грязи, Маркел отвечал односложно да или нет. Он был рад поговорить с двоюродным братом долго, сам наскучался по родственным душам. Однако было не время. Сначала надо сделать дело, потом застолье. И все же был немало удивлен твердым словам юного отрока.
– А я одначесь, к вам приду жить! Надоело мне тутака в поселке, на людях прозябать. Никакой тебе рыбалки и охоты. Воли хочу! Пустите к себе?! – заявил Васька и хитро посмотрел Маркелу в глаза.
– А тятя как же? – улыбнулся Маркел брату, удивляясь в темноте блеску горящих глаз.
– А што тятя?.. Не пустит – убегу! Вон, Татьяна, тоже когда-то убежала к тебе. Сначала все ругались, а потом говорили, правильно сделала.
Маркел молча приобнял брата за плечи, уважительно прижал к себе на ходу, шутя щелкнул пальцем по носу:
– Ишь, как надумал. А только не думай, что в тайге мед. Там тоже своих дел с утра до вечера хватает.
