– Да. Так было.
– Я бился до последнего дыхания и надеялся на скорую смерть.
– Да. Так было. Многие полегли под мечом седого.
– Но боги оставили меня жить.
– Да. Так было.
– И лучше бы я пал в той сече.
Оттнир промолчал.
– Нынче взыщу долг пятилетней давности. Уж так боги рассудили, что это было как раз пять лет назад, ночь в ночь.
– А что собственно было? – князь выступил вперед.
Безрод ухмыльнулся, сбросил полушубок, оглядел воев, снял сапоги, закатал широкие штаны до самого паха. Вои тяжело сглотнули, напряглись, у иных глаза вспыхнули злобой. Сивый сбросил рубаху и дружинные похватались за мечи. Рядяша замычал, Отвада заскрипел зубами, Неслухи шумно выдохнули. Безрод подошел к валуну, что лежал недалеко, напрягся и вздернул камень над головой. Дружинные, вся сотня, будто вымерзла. Пожалели боги жира на Безрода, получился сух, как постная вепревина. Кости да мясо, всякая жила на глазах. Напрягся Безрод под валуном, и будто повторяя обводы плоти, по всему телу разбежались шрамы. Страшные, толстые, будто ужи. Словно Безрод когда-то стоял под таким же валуном, и кто-то ножом чертил прямо по телу, водя острием по рукам, ногам, груди. Четко расписал грудь на две половины, живот расчертил на восемь частей, руки, ноги, спину, шею, лицо…
Сивый бросил камень и тяжело вздохнул.
– Вот, что было. А когда я остался один, увел лодку и уплыл. Недосмотрел Сёнге. Не думал, что смогу.
– Да. Так было, – мрачно кивнул Сёнге.
– Жив останешься, дойдешь до лодки, – Сивый махнул к морю. – Плыви, как я уплыл. А помрешь в море – себя вини. Значит, и в третий раз я одержал верх.
Оттнир задрал голову в небеса, зашептался с Тниром.
– А если уронит валежину? – Щелк оглядел бревно со всех сторон. – Да прямо на тебя?
– Значит, такова моя доля. Иначе никак Сёнге меня не убить. – Безрод ухмыльнулся, покосился на гойга.
– Я выстою, боян, даже не надейся! – фыркнул оттнир и гневно сверкнул бледно-голубыми глазами.
– Значит, уйду целым. – Сивый хмыкнул. – И на том благодарю.
– Нет уж! – мотнул головой Рядяша. – Сам позади оттнира встану. Береженого боги берегут.
– Не встанешь! – твердо отчеканил Сивый. – Это наше дело. Пять лет назад никто не подпирал.
Безрод подошел к Сёнге.
– В лодке весла и овчинная верховка. Все, как тогда. Готов?
Оттнир вместо ответа презрительно сплюнул под ноги, сорвал с себя рубаху, сбросил сапоги, закатал штаны до самого паха. Ушел под валежину, замер на мгновение и глубоко вдохнул несколько раз.
– А ты гляди, гойг. – Безрод повернулся к Греенно. – Все подмечай, да своим расскажи.
Греенно хмуро кивнул.
Валежину окружили дружинные со светочами. Оттнир уперся руками в ствол, Щелк выбил подпорку, и Сенге заскрипел зубами. Лицо исказилось, пошло морщинами. Еще мгновение назад лицо было лицом, теперь же – личина, рот оскален, глаза как щелочки, жилы на шее и лбу вздулись. Весь затрясся, задрожал. Дерево хотело упасть, но человек не давал. Валежина давила своей мертвой тяжестью, грозила смять, перемолоть кости. Сивый ухмыльнулся, не торопясь, обошел вокруг, достал нож, обтер куском кожи, попробовал на ветке.
– Чего тянешь? – Отвада повернулся к Безроду. – Так было?
– Да.
Сивый подошел к оттниру, присел на пятки. Сёнге хрипел, его трясло, вот-вот уронит. Безрод очертил острием сначала лодыжки, потом голени, расчертил лезвием бедра. Обильно текла кровь, все ноги Сёнге были в ее потеках, оттнир ревел, ровно бык на заклании. О-о-о, как он теперь понимал Безрода! Душа обмирает, когда красное от крови лезвие подходит к телу, от ожидания жгучей боли сердце начинает лихорадить. Потом приходит сама боль!
Сивый расписал живот Сёнге, очертив каждую выпуклость, обозначил каждое ребро, расчертил всю спину. Сёнге уже хрипел – сел голос – тела не стало видно под кровью. От полуночника валил пар, будто на мороз выставили кипяток. Безрод расчертил грудь надвое, несколькими взмахами расписал шею, отряхнул нож и навис над самым лицом. Глаза Сёнге оледенели, глядели с мукой в никуда, щеки тряслись, губы дрожали. Оттнир не смел даже глаз прикрыть. Боялся упасть. Часто-часто задышал и когда нож прочертил морщины у глаз, вокруг носа и на лбу, глухо завыл.
Вои забыли дышать, рты пораскрывали. Рядяша под шумок все же подпер валежину, сразу за Сёнге. Думал, не видит Безрод. Мрачно улыбался и теребил пояс. Стюжень шептал: «Дурень, Коряга, дурень!», Отвада исподлобья хмуро бычился.
Сёнге уже не выл – сипел. Оттнир все-таки закрыл глаза, чтобы кровь не заливала, и прошептал: «Скорее, скорее!»
– А я ведь не хрипел, – ухмыльнулся Безрод, нахмурился, и, как будто припоминая, свел брови. – Что же я делал?
Из последних сил рыжий гойг запел, даже не запел – заскрежетал:
Девы полуночи, стройные жены,
Дочери Тнира в злато ряжены,
Длинные косы, кожа бела,
Плещутся синью небесной глаза…
Сивый усмехнулся и быстро расчертил ножом руки оттнира. Сёнге открыл глаза, запрокинул голову, багровеющим взором огляделся вокруг, нет ли Ёддёра? Не идет ли воевода Тнира, забрать его в дружину небесного ангенна? Не осталось больше сил! И вдруг по рядам дружинных пронесся ропот. Неизвестно откуда вышел человек, вои никогда его не видели – глаза синие, ровно небо летом, волос бел, будто снег, усы цвета соломы, борода горит, точно крашенная охрой. Вои расступились, человек встал рядом с Безродом и Сёнге, взглянул обоим в глаза. В залитые кровью глаза Сёнге и стыло-серые глаза Безрода. Вои напряглись, замерли. Начали узнавать, раскрыли рты. Гуляет молва, только своими глазами видеть не доводилось. Здесь, на земле боянских богов расхаживает воевода Тнира? С миром пришел, потому и молчат боянские боги. Пусть заберет душу оттнира, видать, помирать удумал. И такой стужей повеяло от краснобородого, что дружинные зубами заскрипели. И только Сивый глядел на чужака спокойно.
Сёнге углядел Ёддёра, весь просиял. Что скажет? Влиться ему в ряды Тнировой дружины, или нет? Улыбается Ёддёр или хмурится? Безрод и Ёддёр глядели друг на друга, Сивый холодно, Ёддёр понимающе.
– Ты памятлив, боян.
– Знаю.
– И безжалостен.
– Тебе виднее.
– И справедлив.
– Может быть.
– Похож на отца.
Безрод перестал дышать.
– Ты знал моего отца?
Боги оттниров и боянов – братья, вскормленные на одной правде, знают друг друга как облупленные. Но Ёддёр уже отвернулся к Сёнге. Постоял, поглядел на гойга, полумертвого от напряжения и боли, ничего не сказал и ушел. Не улыбнулся, и головой не покачал, ушел в лес и будто сквозь землю провалился. Вои оглянулись глазами проводить, а Ёддёра уже нет. Оттнир останется жить. Эта ночь не его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
