– Сильно не бей, – усмехаясь, наставлял Безрод Неслуха на заднем дворе после сватовства. – В раж не входи, не усердствуй. Добрая жена будет. Не сгуби.
– Да я тихонько. Слыхал, уходишь скоро? – пробормотал молодец.
Сивый кивнул и отвернулся.
– Значит, не ждать на свадьбу?
Безрод промолчал. Горюет, будто родного брата провожает в чужедальнюю сторону.
– И Рядяша по осени жениться удумал.
Сивый промолчал. Странная штука жизнь. Высеял по осени тоскливую угрюмость и равнодушную обреченность, а зимой пожал неподдельное уважение, крепкие плечи и сильные дружеские руки. Полно, боги! Бывает ли так?
Неслух тихонько ушел, оставив Безрода одного. Жаль, что воевода уходит. За таким воеводой ходить – себя уважать. Самое милое дело, если Безрод подпер бы Перегужа с правого плеча. И сам Перегуж опереться рад, да только ничего не поделаешь, уходит Сивый. Грустно улыбаясь, Неслух отступил. Неуютно стало, как будто в сечу без мечей пошел, с голыми руками. Несчастливая зима выдалась, брата потерял, теперь воевода уходит…
Глава 10
Жичиха
После трапезы Отвада заперся с Безродом в думной. С давешнего сватовства в доме у Воронца, князь пребывал сам не свой.
– Сынок, сынок! – Отвада тряс Безрода за плечи, то обнимал, то отстранялся поглядеть. – Ведь к жизни вернул! Тяжела Зарянка! Оставайся! Никому еще не сказал, только Перегужу. Брат у тебя будет!
– А вдруг сестра? – усмехнулся Безрод.
– Брат! – Князь даже бородой затряс. – Брат! Расшибец назову!
– А не боишься?
– При таком-то старшем бояться? На днях признаю тебя. Ох, чую, натворила жена покойная дел! Не все с рождением твоим чисто. Уж как от меня скрыла – ума не приложу!
Сивый помолчал.
– Уйду, князь. Ты теперь не один. Уйду.
– Все же уходишь?! – Отвада поблек и опал, будто сдувшийся бычий пузырь.
– Ведь не одного оставляю. По осени сынок следом пойдет. – Безрод хмыкнул. – Или дочка.
– Сын! – упрямо буркнул Отвада. – Сын!
Уткнулся лицом Сивому в шею и замер. Замер и Безрод. Опешил, будто вымерз. Так горюет, будто и впрямь сына провожает. Признать хотел, во княжение ввести, что ли? Да полно, боги, бывает ли такое?
– Князь, отдай мне…
– Отец! – глядя прямо в синие глаза, твердо изрек Отвада. Тяжелым княжьим словом хоть орехи коли. – Отец!
Сивый глядел исподлобья, и не мог заставить себя произнести такое простое слово. Будто колодки на язык навесили, лежит на зубах, не шевелится. Одно дело потрафить беспамятному, другое дело в здравой памяти сказать чужому человеку «отец». Безрод молчал. Язык будто умер.
– Ты прав. – Отвада спрятал лицо в ладони, огладил бороду и отступил в угол, где лавку скрывала тень. – Да. Какой я тебе отец? Мало со свету не сжил. Бери!
– Что бери?
– А что просил.
– Пленника просил.
– Ну и бери. А на что?
Безрод усмехнулся и промолчал. В тени, в углу печально усмехнулся и князь.
– Все счеты ведешь. А я-то, дурень, подумал, будто забывать умеешь, зла не держишь! А ты мне кукиш под нос, дескать, вот тебе, образина старая, кушай-укушайся! Ты ничего не забываешь, и никому не прощаешь… – Отвада тяжело вздохнул. – Впрочем, мне ли безгрешному сетовать?
Что говорить? И надо ли? Не разгорается в душе пламя, как ни старался. Не становится внутри теплее. Самому страшно. С таким холодком в груди только счастье искать! Встретишь его, а внутри ничего не отзовется, не зажжется. Упустишь, пройдешь мимо.
Безрод молча, исподлобья буравил темный угол.
– Которого тебе?
– Сёнге. Против меня в сече стоял. Последним упал.
– Чего сразу не прикончил?
– Не того хочу. Просто долг отдам.
– А велик ли должок?
Сивый угрюмо оскалился.
– Едва жив ушел.
– Не простишь?
– Нет. – Крепким Безродовым «нет» только сваи заколачивать.
– А не тяжко тебе, сынок? Душу не давит? Жить когда станешь?
Безрод уже уходил.
Сидя все там же, на заднем дворе, Сивый как-то углядел клин перелетных птиц, что летел с полудня. Медленно встал на ноги и, стоя, проводил косяк, утянувшийся на острова. Первые. Скоро весна. Глядел птицам вслед, пока их не скрыла туманная дымка.
– И так же ты вскорости. – Безрод оглянулся на грустный Стюженев голос. – Ровно птица перелетная снимешься в края обетованные. Птица, она ведь где теплее ищет, а человек – где лучше.
Ворожец тоже провожал взглядом клин. Глаза прищурил, ладонь к бровям пристроил, чтобы гляделось дальше.
– Тяжко, старик, ровно оставляю кого-то.
– Может и оставляешь. Жизнь в сегодняшнем дне не задерживается, дальше идет. Прошла эта битва, будут еще. Парни часто будут вспоминать, как им за тобой ходилось. Вспомнят, как стояли на Озорнице один-втрое и перебили силу силой. Им есть, что вспомнить. Тем, что остались…
– Может и загляну когда. – Безрод все глядел на море, в сторону, куда унесся перелетный клин. Там день ото дня стихали злые зимние ветры. – Свидимся еще.
– Говори, говори… – Стюжень грустно, понимающе улыбался. – А ждать все равно буду. Хоть и не дотягиваешь до моего Залевца, а как будто внук ты мне.
Хотел про Залевца спросить, да язык не повернулся. Поглядел на старика и отвел глаза. Сам не говорит – и не нужно душу бередить.
– Оттниры ладьи к походу готовят?
Сивый кивнул.
– И когда же снимешься?
– Еще одна забота на душе осталась. Последняя. А там и снимусь.
– Какая забота?
– Долг.
– Вроде все отдал.
Сивый помотал головой. Не все.
– Кому же?
Безрод помолчал, пожевал губу.
– Оттниру. Пленному.
– Помилуй.
– Убивать не стану. Я ведь жив. Просто долг отдам.
– На тебе воду возить, да пахать.
Сивый усмехнулся.
– Ничего, выдержит. Лишнего не дам, только долг верну.
– Весь в отца, – прошептал старик.
– Слишком тихо говоришь. Не слышно.
– И не надо.
Разговоры в сарае оттниров смолкли, когда Сивый закрыл собою заряничный свет в проеме двери.
– Сёнге, – позвал Безрод.
Полуночник, глядя исподлобья, неспешно подошел.
– Собирайся с духом, оттнир.
– Лучше убей. Я не боюсь смерти. – Гойг презрительно откинул голову.
– Хорошо. – Безрод равнодушно кивнул. – Дважды тебя бил. Быть и третьему.
И повернулся выйти.
– Стой! – скривив губы, бросил вслед оттнир. – Мне по силам то, что вынес ты. Третьему разу не бывать!
Сивый остановился на пороге и повернулся.
– Жалеешь, что не убил?
– Да! – ненавидяще выдохнул Сёнге.
Еще мгновение они кололи друг друга острыми взглядами, и Безрод, усмехнувшись, вышел. Сёнге угрюмый вернулся на сенное ложе.
– Давно знакомы? – Сосед, средних лет урсбюнн задумчиво жевал соломинку.
– Пять зим. – Сёнге откинулся на солому и вперил взгляд в потолочный тес. – Пять зим тому назад этот сивый был в моих руках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
