– И я люблю тебя, девочка! – пылко воскликнула Эмма. – Как дочь, и ты это знаешь. И Можера…
– А потому меж нами нет места зловещей тени, черной полосе. И они не появятся, обещаю, даже несмотря на… вашу любовь к Можеру. Повторяю, что не осуждаю вас. Так уж вышло, ничего теперь не изменить. Можер свободный человек и волен в своих поступках. Я из низшего сословия и не пара ему, сыну герцога, а что влюблена… да мало ли у него женщин? Такие, как он, созданы, чтобы разбивать женские сердца, и не нам с вами что-либо менять в этом установившемся для него порядке жизни. Вернувшись в Нормандию, он женится на какой-нибудь графине или герцогине и уже не вспомнит ни о вас, ни обо мне. Все эти мимолетные любовные приключения – лишь этапы на его длинном жизненном пути. Он принимает их как должное, само собой разу меющееся, как то, чего попросту не может не быть в его жизни. Теперь, если вы внимательно слушали, то, конечно же, поняли, что мы не должны стать соперницами. Слово это совершенно неуместно в наших отношениях, потому что нормандец ни ваш, ни мой – ничей. Пусть он поступает так, как подсказывает ему сердце. Наш с вами долг – понять, что он никому и ничем не обязан, ни вам, ни мне. Дьяволу угодно было скрестить наши судьбы на мрачном перекрестке, но мы сильнее его чар и не позволим облить желчью и ядом наши сердца.
– Отныне они всегда будут гореть одно для другого, не правда ли, девочка моя! – крепко сжала Эмма руки Вии. – И мы не допустим ни злословию, ни зависти, ни иным козням дьявола погасить их оба либо одно из них!
– Святая Дева Мария убережет нас от происков врагов и не даст им затуманить наш разум и смутить покой, – ответила Вия горячим рукопожатием.
– Пойдем же, помолимся ей. Это укрепит дух и не даст разрушить нашу дружбу.
Они встали из-за стола и, вполне довольные состоявшимся объяснением, отправились в замковую часовню.
Глава 26. Коронация
3 июля, в воскресенье, площадь перед собором Святой Марии в Реймсе была заполнена народом, пришедшим сюда по четырем улицам на церемонию коронования герцога Гуго. В этом соборе пять столетий тому назад крестился Хлодвиг, первый король франков.
День выдался теплым, солнечным, если не считать изредка лениво проползающих по небу облаков, пятнавших девственную голубизну над головой и похожих на клочья ваты с размытыми днищами.
Солнце уже поднялось над крышами домов, когда в конце улицы Люсон показалась кавалькада, сопровождаемая пешими милитами[17] и лучниками. Возглавляли кортеж герольды со штандартами десяти главных владений Западно-Франкского королевства, за ними гарцевали графы и виконты со знаменами городов Парижа, Лана, Орлеана, Санлиса и Пуасси, следом за ними – герцоги, графы и бароны на берберийских и идумейских иноходцах. В середине процессии – сам Гуго на белом в яблоках коне в окружении палатинов[18].
Позади несли носилки с двумя императрицами; в одних – Феофано, племянница императора Византии и невестка Эммы, в других – ее свекровь Адельгейда (Аделаида) Бургундская, вдова короля Италии, мать Эммы.
Не успели еще начать движение к площади, как произошел инцидент. Императрицы позвали герольдов и попросили указать им место в кортеже. Те, посовещавшись, решили: позади герцога франков, чуть ли не в хвосте колонны. Невестка и свекровь возмутились и сами определили себе место: впереди Гуго. Намек на значимость империи, ее верховодство. Подъехав поближе, герцог остановился, выслушивая герольдов. Те объяснили ситуацию. Гуго нахмурился, перекинулся парой слов с Ричардом Нормандским. Тот покосился на носилки и усмехнулся.
– Хотят сразу же установить право сюзерена, – процедил герцог франков, – но забывают, что франки никогда не ходили под платьем!
И, склонившись с лошади, сказал что-то герольдам. Те тотчас исполнили приказание: встав впереди носилок, дали знак горнистам. Те затрубили, и шествие тронулось. Гуго и Ричард молча наблюдали поодаль. Едва промежуток стал достаточно большим, Гуго тронул коня, за ним остальные. Как только все заняли свои места, герольды выехали и помчались в голову кавалькады. Императрицы выглянули из носилок, раздосадованные лица обеих выражали возмущение. Хотели потребовать объяснений, но вместо герольдов увидели качающиеся в седлах спины палатинов. Оставалось скрипнуть зубами и скрыться за шторками.
Так Гуго сразу же дал понять империи, что он с ней на равных.
Это отразилось и на лице архиепископа Реймского, стоявшего в лиловых одеждах, с митрой на голове в окружении франкских и имперских епископов на почетном пьедестале – у дверей собора. Лицо его, и без того удлиненное, еще больше вытянулось, посох негромко стукнул в плиту. Герберт, как джинн, тотчас вырос рядом.
– Еще не король, а уже своевольничает, – кивнул он на середину кавалькады.
Адальберон сощурил глаза, медленно проронил:
– Хочет быть суверенным государем, так будет вассалом Церкви!
Между тем кортеж, подъехав к парадной лестнице, не сбавляя марша, раздвоился: одно крыло пошло влево, другое вправо. Но как только показались верхом на лошадях Гуго и Ричард, шествие остановилось. Все спешились. Оба герцога, франкский и нормандский, подошли к носилкам, каждый к своим, и помогли дамам выйти: Гуго – Феофано, Ричард – Аделаиде. Обе расправили чело, засветились улыбками: теперь и они в центре внимания.
Адальберон облегченно вздохнул, и вполоборота:
– Епископ, когда ты научишься видеть в людях не только плохое?
Герберт состроил гримасу:
– Всего лишь галантность, ничего больше.
Но архиепископ его уже не слушал. Будущий король в расшитой золотом и сверкавшей драгоценностями тяжелой бардовой мантии поднимался к нему по ступенькам. Миновав последнюю, поклонился главе Церкви. За ним – Феофано, Адельгейда и Ричард.
– Умен новый король, – вполголоса проговорил герцог Аквитанский, обращаясь к графу Анжуйскому. – С таким львом, – он кивнул на Ричарда, – империи впору считаться с Робертином.
– К тому же Аквитания размером с Вермандуа, а Орлеан не так уж далеко от Лиможа, – ответил граф, намекая на родство Гуго, жена которого была дочерью герцога Аквитанского и приходилась кузиной правителю Нормандии.
– Не забудем, что и герцог Бургундский брат Капета.
Собеседник кивнул в ответ.
Тем временем архиепископ, сопровождаемый духовенством Франции, неторопливым шагом, величественно, как и подобает, вошел в собор. За ним очередь Гуго. Но, вместо того чтобы зашагать, герцог франков обернулся и окинул взглядом площадь. Люди, одетые кто как, с непокрытыми головами, иные с младенцами на руках, глядели на нового короля и недоуменно пожимали плечами. На их памяти ни один не оборачивался, все торопились в собор за короной. А этот…
