— Разве есть итальянка, которая бы его не имела?
— Отлично. Вы, которую не страшит смерть, не должны ничего бояться. Вашу руку! Я снова вступаю в роль маски. Будьте тверды… О!.. Слишком поздно.
Это последнее восклицание вырвалось у Кричтона, когда он увидел, что входная дверь поднята и появляется стража Екатерины. Одна за другой мрачные фигуры входили в комнату, наконец был введен связанный человек в маске, которого вели Оборотень и Каравайя.
— Что все это значит? — спросила испуганная итальянка.
— Не спрашивайте меня, но следуйте за мной, — отвечал шотландец, поспешно подходя к королеве. — Ваше величество, — вскричал он, — прошу вас, позвольте этой молодой девушке удалиться, пока еще не совершена казнь. Позвольте ей подождать нас в коридоре вашего дворца.
— Будь по-вашему, — отвечала Екатерина.
— Уходите, — прошептал Кричтон Джиневре, — у вас ключ, вот потайная дверь.
— Она не выйдет отсюда, — сказал Руджиери, схватив за руку молодую девушку.
— Что значат твои слова, старик? — вскричал кавалер. — Какое ты имеешь право противиться тому, чтобы она ушла?
— Право отца, — отвечал Руджиери, — она моя дочь.
— Твоя дочь? — вскричала девушка, отступая с ужасом. — О, нет, нет, я не твоя дочь.
— Ты дочь Джиневры Малатеста, ты моя дочь!
— Не верьте ему, дорогой сеньор, — вскричала итальянка, хватаясь за шотландца, — он бредит! Я не дочь ему.
— Клянусь своей душой, я сказал правду, — вскричал Руджиери.
— Наше терпение истощилось, — сказала тогда королева. — Пусть эта девушка остается на своем месте, мы еще не закончили с ней. Казнь Кричтона должна совершиться безотлагательно.
— Его казнь? — вскричала итальянка. — Так это Кричтона будут убивать?
— Не тревожьтесь, — прошептала маска. — Не думайте обо мне, но, пользуясь смятением, постарайтесь скрыться.
— Ты угадала, — отвечала Екатерина, улыбаясь с жестоким выражением, — под этой маской скрывается лицо твоего возлюбленного.
— Эта маска! Ах!..
В эту минуту Екатерина захлопала в ладоши. Между солдатами произошло движение. Маску вытащили вперед, и Оборотень вынул шпагу.
Шотландец быстро стал между Екатериной и палачами. Он придерживал рукой маску.
— Вы сказали, что подадите знак к казни Кричтона, сняв свою маску, — вскричала королева, обращаясь к нему. — Готовы ли вы, сеньор?
— Я готов покориться своей участи, — отвечал Кричтон спокойным, твердым голосом, — но вы должны направить свою месть на меня. Я Кричтон.
С этими словами он снял маску.
— Проклятие! — вскричала Екатерина при виде лица шотландца. — Изменник! И мы так долго были тобой обмануты! Мы выдали тебе самые тайные наши намерения. Ты заставил нас поступить несправедливо с нашим близким союзником, нанеся ему жестокую непростительную обиду, мы… Но благодарение Богу, твоя хитрость не принесет тебе никакой пользы. Ты еще в нашей власти. Дон Винцент, — продолжала она, обращаясь к приведенному пленнику, маска которого, сорванная в суматохе, обнаружила угрюмое и надменное лицо, хотя и пылавшее гневом, но не утратившее выражения величия, свойственного всем благородным итальянцам, — чем можем мы искупить то оскорбление, которое против нашей воли нанесли вам?
— Я могу принять только одно удовлетворение, — вскричал Винцент, с силой отталкивая руку Оборотня и подходя к королеве.
— Сообщите нам свои желания, — сказала Екатерина.
— Я требую, чтобы вы даровали жизнь моему противнику, — отвечал Гонзаго.
— Клянусь Богом, — сказала тихим голосом Екатерина, — вы требуете от нас такой милости, которую мы не можем оказать вам. Смерть Кричтона необходима как для нашей, так и для вашей безопасности. Он должен умереть.
— Он умрет, ваше величество, но завтра, — так же тихо отвечал Винцент Гонзаго. — На мой герб ляжет несмываемое пятно, моя рыцарская честь будет навсегда опозорена, если тот, кого я вызвал на смертельный поединок, будет убит в моем присутствии. Я требую, чтобы его тотчас же освободили.
— Этого не будет! — сказала Екатерина. — Он не должен выйти отсюда живым. Я ему доверила наши замыслы, ему известно о заговоре принца Анжуйского и еще о другой, весьма важной тайне, которую я сообщила ему, думая, что говорю с вами. Нет! Его смерть необходима.
— Я скорее согласен погибнуть здесь, под ударами этих разбойников, чем допустить подобное унижение моей чести. Выслушайте меня, ваше величество, — продолжал Гонзаго громким голосом. — Позвольте ему удалиться, и я ручаюсь вам своим княжеским словом, что кавалер Кричтон не выдаст ни одну вашу тайну, не разгласит никакого заговора. Законы чести так же всесильны над ним, как надо мной. Отпустите его без всякого опасения и положитесь на меня в деле возмездия. Завтра мы встретимся смертельными врагами, этой ночью мы расстанемся уважающими друг друга противниками.
— Не ручайтесь за меня, принц, — сказал Кричтон, ожидавший с кинжалом и шпагой нападения. — Я не могу принять ни жизни, ни свободы на предлагаемых вами условиях. Первым моим делом после выхода отсюда будет разглашение сообщенной мне тайны, хотя бы мне и пришлось поплатиться за это жизнью. Я умру с уверенностью, что услышавшие передадут ее кому следует.
— Как? — вскричала Екатерина.
— Моя месть переживет меня, — продолжал шотландец. — Вы можете обагрить моей кровью эту комнату или изрубить меня на куски, но эта тайна не будет более принадлежать только вам. Но что я говорю, она уже и теперь не принадлежит вам, хотя бы даже мне не пришлось более ее увидеть, хотя бы не пришлось сказать ей ни одного слова, во всяком случае завтра, до заката солнца доказательства происхождения принцессы Конде будут переданы ей в руки.
— Ты лжешь! — вскричала Екатерина.
— Где депеша Таванна, письма кардинала де Лоррена, ваши собственноручные приказы? — спросил Кричтон.
— А! — вскричала Екатерина, бросая быстрый взгляд на пакет, находившийся у нее в руках. — Злодей, где они?
— На дороге в Лувр, — отвечал Кричтон.
— Это невозможно!
— Я нашел верного посланца.
— У этого хвастуна мог быть только один посланец — большая собака, его сопровождавшая, — вскричал Каравайя. — Проклятое животное выскочило в подъемную дверь в ту минуту, когда мы входили, и я заметил, что его туловище было обвязано шарфом.
—В этом шарфе вложены письма, — сказал Кричтон с торжествующей улыбкой.
— И вы выпустили эту собаку? — спросила Екатерина испанца.
— Это не собака, а дьявол в шкуре бульдога, — отвечал Каравайя. — Она скрылась из глаз в одну секунду.
— Кавалер Кричтон, — сказала Екатерина, подходя к нему и принимая ласковый тон, — эти бумаги для нас важнее вашей жизни. Мы могли бы заключить с вами соглашение: если вы согласны принять условия принца Мантуи, то можете беспрепятственно удалиться.
