Канат продолжал раскачиваться. Кричтон не мог одной рукой закрепить его положение, другой же он держал свою драгоценную ношу. Выступающая почти на два фута вперед верхняя часть колонны не позволяла ему приблизиться к стене, что дало бы возможность цепляться за ее выемки, а довериться одному лишь неукрепленному канату он не решался. Опасность разбиться казалась неизбежной. Его мускулы были слишком напряжены, чтобы выдержать долгое испытание. Но Кричтон, одаренный неистощимой энергией, не выпускал каната. Наконец после долгих бесплодных усилий он сумел крепко обхватить ногами канат и приготовился уже спуститься вниз, как новое непредвиденное обстоятельство сделало его положение еще более опасным.
Изумленные смелыми действиями Кричтона, друзья и враги, сражавшиеся внизу, остановились, словно по взаимному согласию. Положение его было так опасно, что все считали его погибшим. Но восхищение зрителей не знало границ, когда они увидели, что он удержался во время вращения каната и успел на нем закрепиться. Блунт принялся бросать свою шапку в воздух под оглушительное "браво", и даже противники не могли удержаться от удивленных возгласов. Огильви бросился держать канат, и казалось, что все окончится наилучшим образом, но в эту минуту один из его противников напал на него, и они в схватке так сильно раскачали канат, что Кричтону пришлось употребить все свои силы, чтобы не упасть. Канат начал снова вращаться, пока наконец Кричтон не сумел поставить ногу в выемку колонны и возвратить равновесие.
— Презренный! — вскричал Огильви, повалив на землю своего врага и вонзив ему в грудь свой шотландский нож, — ты получишь воздаяние за свою измену. Ах! Это что такое? — сказал он, увидев, что из шарфа, находившегося в руках его противника, вывалился пакет с письмами.
Он хотел было схватить пакет, но громкий крик Блунта отвлек его внимание.
— Берегись! Благородный Кричтон, — кричал англичанин, — берегись! Да защитят тебя Святой Дунстан, Святой Фома и все Святые! Остановись, подлая собака, что ты делаешь? Да падет на тебя проклятие Святого Витольда!
Эти последние слова Блунта относились к Оборотню, гигантская фигура которого появилась на краю колонны и изготовилась перерубить канат своей саблей.
— О! Почему нет у меня пращи, чтобы пустить камень в лоб этого проклятого филистимлянина! — продолжал Блунт.
Услышав эти слова и почувствовав удар по канату, Кричтон взглянул вверх. Он увидел зверское торжествующее лицо Оборотня. По его жестам и свирепому смеху было видно, что он употребит все свое искусство, чтобы усилить страдания своего врага. Прежде чем разрезать канат, он принялся изо всех сил трясти его, раскачивая то вправо, то влево, но, увидев, что ему не удается стряхнуть шотландца, он прибегнул к другому способу. Крепко держась за железные полосы, он сумел подтянуть канат на несколько футов вверх, но вдруг, испустив адский крик, отпустил его. Кричтон почувствовал сильный толчок, но вновь удержался. Тогда Оборотень принялся медленно пилить веревку своей саблей. Кричтон взглянул вниз. Он находился более чем в шестидесяти футах от земли.
— О! — кричал Оборотень. — Не спешите, прекрасный рыцарь, вы достигнете земли без особых усилий и гораздо скорее, чем думаете.
— Ты сам определил свою участь, негодяй, — вдруг раздался позади него пронзительный голос Шико. — Ага. — продолжал, смеясь, шут, пока гигант, которого он толкнул со всего размаха, катился по карнизу. — Не так скоро! Не так скоро!
— Черт побери тебя, проклятый! — вскричал Каравайя, бросаясь на шута с намерением столкнуть его вслед за гигантом. — Пословица гласит: прежде посмотри, а потом скачи.
Однако не успел он произнести эти слова, как очутился в руках виконта Жуаеза, который внезапно появился наверху.
Оборотень пробовал было удержаться за верхний выступ, потом за стены колонны, но безуспешно. Тяжесть тела еще более ускоряла его падение. Он упал головой вниз, его череп разбился об острый выступающий край плинтуса, а туловище неподвижно застыло на мостовой, в то время как Кричтон достиг земли живым и невредимым.
— Клянусь своей щелкушкой! — закричал сверху Шико Кричтону, — вы затмили своими подвигами самого Гаргантюа.
Но Кричтон был слишком увлечен борьбой, чтобы обратить внимание на слова шута. Ему приходилось защищаться от людей Гонзаго, старавшихся захватить итальянку.
В эту минуту с колонны раздался звук рога, и с полдюжины солдат, принадлежавших полку виконта Жуаеза, окружили сражающихся.
— Именем короля, положите оружие! — закричал сержант, командовавший солдатами. — Кавалер Кричтон, именем его католического величества Генриха III объявляю вас нашим пленником.
— Где ваш начальник? — гордо спросил Кричтон. — Я сложу оружие только перед ним.
— Я здесь, друг мой, — закричал Жуаез с колонны, — и радуюсь, что вы в безопасности. Я сейчас приду к вам и расскажу все в подробностях. Но пока оставайтесь моим пленником. Ваш противник Гонзаго добровольно сдался в мои руки.
Мы не будем приводить восторженные слова Огильви и Блунта. При этом первый из них проявил такое сильное желание облегчить своего друга от прекрасной ноши, что тот охотно отдал ее под его попечение. Ученик Кнокса смотрел на девушку с восхищением. В то время как он держал ее в своих объятиях, сердце его наполнилось странными и непонятными ощущениями.
— А! — вскричал вдруг Кричтон, обращаясь к Блунту. — Твоя собака пришла к тебе?
— Вот она, — отвечал Блунт, лаская Друида. — Его слегка ранили во время сражения. Мой бедный товарищ, пуля из мушкета оцарапала его бок.
— Его туловище было обвязано шарфом, у тебя этот шарф? — спросил Кричтон.
— Я ничего не видел, — отвечал Блунт, пораженный этим вопросом.
— Шарф! — вскричал Огильви. — Не был ли в нем завернут пакет?
— Да, — отвечал Кричтон, — вы его видели?
— Он здесь, — сказал Огильви, передавая девушку Кричтону и бросаясь вперед. — Вот шарф, — вскричал он, — и бант из лент, но пакет исчез.
— Поищи хорошенько, ты, может быть, не заметил его.
— Я его нигде не могу найти, — отвечал Огильви после тщетных поисков.
— О! — вскричал с отчаянием Кричтон. — Итак, все мои усилия ни к чему не привели! Едва я успел найти эти драгоценные бумаги, как снова лишился их.
КНИГА ТРЕТЬЯ
HIC BIBITUR
В десятом часу следующего дня внутри Сокола — маленького, но очень посещаемого кабачка на улице Пеликана, который славился великолепием вин и красотой хозяйки, — царили шум и веселье.
Столы ломились от закусок, скамьи — от посетителей.
