Торре, не лучше ли будет сделать генсеком Люция Грейма, если это ваш человек…
– Мой.
– …и оставить его там до выборов или, может, даже после них? – Уэллс смотрел на меня, и я не мог считать его реакцию. – Если вы имеете на него влияние, то пусть он назначит вас первым заместителем, и вы будете руководить Организацией через него. Вы уверены, что стоит настраивать против себя Совбез, Генассамблею и Наблюдательный совет? И к тому же давать новый повод для возмущения Южной Америке и Азиатскому союзу? Если их раздразнить, то они могут даже запустить процесс выхода из Организации… это ведь будет означать войну.
– Война, Ленро, это не всегда плохо. Я понимаю, о чём ты говоришь, и отчасти ты прав. Разумный и аккуратный план – вежливо перехватить власть, всех обмануть. Ты так всегда и поступал, разумно и аккуратно, и за это я тебя ценю. Ты много добился своими схемами и планами. – Он вздохнул. – Но иногда нужно действовать жёстко. Иногда, когда есть шанс, нужно сразу им воспользоваться. Можно поступить, как предлагаешь ты, – идти медленно и осторожно, управлять из-за кулис, влиять на принимаемые решения… Но, Ленро, вспомни, с чего я начал.
Всё, что мы делаем, мы делаем ради наших детей, генерал? С этого вы начали?
– Я делаю это не ради себя. Я не хочу, чтобы мне было стыдно. Я хочу, чтобы моя дочь, чтобы мои внуки жили в другом, лучшем мире. И чтобы дети тех, кто все эти годы погибал напрасно, избежали судьбы родителей. Я хочу изменить мир, Ленро, а не провернуть пару-тройку интриг. Я хочу всё изменить, и для этого мне нужна вся власть, все силы, которые я только могу получить. Если это означает войну, значит, я буду воевать, но я добьюсь того, чтобы мир стал лучше, или погибну, сражаясь за это. За то, чтобы люди не погибали в войнах. За то, чтобы доступные наркотики не убивали наших детей. За то, чтобы мы думали о будущем, а не занимались болтовнёй в купленных парламентах. Чтобы Сеть служила людям, а не люди Сети. Чтобы правила не клептократия, а достоинство.
Мне хотелось закричать: генерал, я умру за вас! Генерал, вы мой герой, вы мой вождь, и ваши слова будоражат мою душу, я пойду за вами на войну, пойду в огонь и воду, погибну, но не отступлю и не предам! Я буду рядом, правы вы или не правы, потому что за такие слова и убеждения стоит умирать! Хайль, майн фюрер!
Уэллс был прав, он был прав от начала и до конца – так почему же издевательский крик рвался из меня, почему его каменное лицо вдруг сузилось, на носу тенью проявились треснутые очки, и я видел вовсе не моего патрона, друга и учителя, а Джонса, так же яро ненавидевшего Организацию и тоже считавшего, что цель оправдывает средства…
– Ты закончил с завтраком? – спросил Уэллс. – Если не возражаешь, ты нужен мне сейчас на совещании. Но только если ты достаточно отдохнул – потому что в ближайшие дни отдыхать нам будет некогда.
– Я хорошо себя чувствую, – соврал я и отодвинул поднос. – Пойдёмте.
– С Богом, – сказал мимоходом Уэллс, и меня резануло упоминание моего давнего супостата.
Мы вышли из каюты и спустились на нижнюю палубу. По дороге я спросил Уэллса, давно ли он принял решение, и он улыбнулся краем рта.
– Поведение Мирхоффа всегда меня возмущало. Он останавливал половину расследований, ты и сам знаешь, использовал ОКО, чтобы покрывать свои дела… Он знал, как я к нему отношусь, и несколько раз порывался меня уволить. Но решение я принял недавно.
– «Синяя птица»?
– Организация, призванная делать мир лучше, лоббирует наркоторговлю, – сплюнул Уэллс. – Позор! «Птица» считалась неприкосновенной, пока я не обрубил ей крылья, и тогда я понял, чего Мирхофф боится.
Я тоже понял – но слишком поздно. То, чем так кичился Джонс и за что генсек обрёк его на смерть. Доказательства.
– Проведя обыски, – сообщил Уэллс, – я изъял прямые свидетельства коррупции Мирхоффа и его команды. Он вне себя от злобы, но я связал его по рукам и ногам. Мы договорились, что я оставлю эти данные при себе, а он даст мне доработать до конца срока.
– Он подозревает?
– Подозревает, что я его ненавижу. – Мы оказались около двери конференц-зала, и Уэллс остановился, видимо, желая сперва договорить. – Но на большее у него не хватает воображения. Нет, он не ожидает нашего удара, могу поручиться.
И всё же Мирхофф был не так прост, как Уэллс отзывался о нём. Заговор, который сплёл Уэллс, был масштабен, я чувствовал это – и уж подавно такие вещи чувствовали люди типа Мирхоффа.
– Что с Адой? – спросил я Уэллса напоследок.
– Я убрал её из Нью-Йорка, – сообщил он, когда мы уже входили в конференц-зал. – Сейчас она летит на Сицилию, побудет там некоторое время.
– Правильное решение, – согласился я.
В конференц-зале сидели помощники Уэллса. С большим удивлением я смотрел на мониторы, с которых глядели сплошь знакомые лица. Заместитель генсека Люций Грейм, начальник штаба Армии Земли Лидия Гиббс, председатель военного комитета ГА Макс Тинкер и многие другие, имена которых сейчас забыты, но тогда они занимали очень высокие посты. Наконец, здесь же был – на прямой связи из Ньюарка – и Паскаль Докери, подмигнувший мне с экрана.
Уэллс поприветствовал всех и занял место во главе стола, предложив мне сесть рядом. Моё появление, судя по лицам коллег, никого не удивило – они скорее удивились бы, узнав, что я был введён в курс плана Уэллса последним. Ленро Авельц, верный соратник и многолетний друг, ненавидимый всеми, кроме самого генерала, и даже заслуживший кличку «бульдог Уэллса», – разве мог он не знать, что замыслил хозяин? Они бы не поверили, расскажи я им правду, – скорее решили бы, что это я убедил Уэллса захватить власть. Только Паскаль Докери, с которым мы общались в Нью-Йорке, мог догадываться, – но он только организовывал наши с генералом встречи и понятия не имел, о чём мы говорили.
– Друзья, – сказал Уэллс, – я буду краток. Ситуация непростая, но я верю, что мы справимся. По моему приказу служба безопасности штаб-квартиры в любой момент готова отрезать её от внешнего мира. Мои люди ждут команды. Если генеральный секретарь и его заместитель окажут сопротивление, то пострадают их родные. Мои люди сообщат им об этом, и, надеюсь, дальнейшего воздействия не потребуется. Мы прослушиваем все разговоры и контролируем все каналы связи. Ни один сотрудник Организации не может связаться с
