год ко мне будет прилетать Ада и я умру тихой смертью в изгнании, как Бонапарт…
Так что, тебе стоит забыть о своей любимой «свободе»?
Представь! Вы с Уэллсом кортежем въезжаете в Ньюарк через КПП-1, Мирхоффа – в отставку, Торре – под следствие; Совбез голосует, Сеть ревёт, ты – первый заместитель, чёрный костюм и бордовый галстук, ты нажимаешь кнопку: «Соедините с президентом США…»
Декларация независимости, Вольтер и Томас Пейн… Ленро Авельц, ты смеёшься, да? Это твой шанс, твоё время.
У Уэллса нет ни усов Гитлера, ни трубки Сталина, у него не раскосые глаза Мао Цзэдуна, он не таит в себе загадки, как Джонс, – наоборот, для тебя он открытая книга!
Доверься интуиции. Ты этого хочешь. Всегда хотел. Протяни руку и дотронься. Чего ты ломаешься? Девушка становится женщиной, чтобы родить детей, – так заведено, так в чём твоя исключительность? Сахарный мираж, что есть какая-то гипотетическая «свобода», о которой никто ничего не знает, кроме того, что за неё надо умирать?..
Я почти убедил себя. Я практически нашёл в себе силы, чтобы наконец разогнуться, выключить воду, протереть зеркало, придумать отговорку и вернуться на совещание, уже без сомнений и в твёрдой уверенности продолжить путь с генералом Уэллсом – проиграть или победить! – как вдруг мне явился Энсон Карт.
– Ну и духота тут у тебя, – услышал я его голос. Медленно опустив руки, я открыл глаза, поднял голову – и увидел его. Он стоял, прислонившись к раковине, и курил, лукаво на меня посматривая. На нём был потрёпанный светлый костюм и отпущенный красный галстук.
– Не рад меня видеть? – спросил он. – Огорчился, что в самолёте нет сауны, и решил попариться здесь?..
Я молчал. Я знал, что это нереально, что Энсона нет, вот только он стоял напротив, и его тонкие губы смеялись надо мной.
– Что нового? – спросил он, рукой отгоняя от себя пар. – Как дела, мистер Зло? Узнал, что любимый генерал Уэллс неидеален, и сразу свернулся в клубок, забился в норку депрессии, да?..
– Кто бы говорил! – заявил я.
– Туше! – согласился Энсон, приподняв руки вверх. – И всё-таки странный ты, Ленро… Не понимаю, в чём твоя проблема.
– Не понимаешь? – тихо сказал я, боясь, что меня услышат за дверью. – Может, не понимаешь, потому что ты мёртв? Потому что предпочёл умереть и отправиться за Евой, а меня оставил тут?
Он молча курил.
– Ты же мечтал оказаться на моём месте, – бросил я ему, понимая, что разговариваю сам с собой, – ты мечтал получить такое предложение. Мы оба мечтали. Думали, окончим Аббертон – и мир принесут нам на блюдечке и спросят: ну, что делать, ждём приказов?.. Мы мечтали об этом дне, и ты мечтал о нём до конца, не так ли?.. Ты ведь поэтому рванул в Шанхай, стоило Джонсу махнуть тебе платочком. Ты решил, что это твой шанс!.. И ошибся. Ты страшно ошибся, Энсон, и у тебя даже не хватило воли признаться, ты опять не смог переступить через свою гордость и остался там умирать, непобеждённый, но такой бесполезный… А теперь этот шанс получил я. Я его получил, и ты мне завидуешь, да, Энсон? Так может, ну его? Может, поменяемся местами? Скажи, и я отойду в сторону. Да с удовольствием! Я отправлюсь в небытие, а ты останешься здесь, на распутье. Давай, Энсон, так и поступим, и ты разрешишь мою дилемму, разберёшься со всем, возьмёшь на себя мой выбор и сможешь с этим жить… Ты ведь всегда знал, что хорошо, а что плохо. Ты всегда знал, как правильно поступить, – так вперёд, флаг в руки, реши за меня, я покорюсь! Ну, что скажешь, философ? Или ты только убегать умеешь?
– А я, – прокашлялся Энсон, – не понимаю, в чём твоя проблема. Делай что хочешь. Уэллс – чудовище, но я не думаю, что ты когда-то заблуждался на его счёт. Да, чудовище, но далеко не худшее, правда? Лучше, наверное, всех ныне живущих правителей. Уж точно лучше и Джонса, и Мирхоффа, как думаешь? – Он пожал плечами. – Да, он не совершенен, но кто из нас таков? Разве что ты. – Он затянулся. – Уэллс склонен к жестокости… он скорее начнёт войну, чем будет вести переговоры. Да, будет террор – но масштабы его могут оказаться сравнительно небольшими. Ему нужна не власть, а приемлемый порядок – цель, мягко скажем, благородная. Он не романтик, а прагматик, и делает это не ради себя, а ради детей, помнишь, Ленро? Ради твоих будущих детей, ради детей Ады, ради детей Евы… Это заслуживает уважения, как считаешь?
Да, некоторое время будет непросто, и о свободе слова придётся забыть, но так ли она важна? Погибнут, может, человек сто – сто пятьдесят, а может, тысяча, сто тысяч… Да если миллион – вспомни, дружок, что при демократическом и гласном правлении избранных народом представителей в Шанхае погибло два миллиона. Каждый десятый, как в римской децимации, ага? И Уэллс тут совсем ни при чём. Наоборот, он выступал против. Так не лучше ли, если править будет тиран, который по крайней мере не допустит такого?.. А террор, и жертвы, и всё прочее… так ли тебя заботят? Ты-то будешь его приближённым, церемониймейстером нового двора! женишься на любимой дочери, принцессе, наследнице планеты, а?.. Воистину блестящая карьера, ты прав, я мог о такой только мечтать! И ведь она ждёт тебя, Ленро, эта прекрасная жизнь, в которой ты сможешь принести человечеству столько добра. Даже если Уэллс перегнёт палку и выйдет за рамки, а Организацию превратит в авторитарного монстра – это ведь не на веки вечные. Уэллс не навсегда. Да, погибнут двадцать или двести тысяч, опять начнутся войны, но будущее стоит жертв, так устроен мир. Кровь на руках Уэллса – и только на его. Если ты будешь мудр, пройдёт лет десять, двадцать – и он уйдёт отдыхать, а его место займёшь ты, и вот тогда-то ты покажешь, на что способен! Земля наконец-то будет спасена, ведь Ленро Авельц не ошибается, Ленро Авельц мудр, Ленро Авельц укажет путь к утопии. Как тебе план? Всё образуется, а пока стисни зубы и вперёд!
Его сигарета наконец дотлела, и Энсон выкинул её в раковину.
– А вот если ты не согласен, – вдруг понизил он голос, – если тебя что-то не устраивает, что-то тебе не нравится, с чем-то в моих рассуждениях ты не согласен… То, Ленро, я не понимаю, почему ты сидишь и ноешь, как обиженный второкурсник. Возьми себя в руки! Убери ладони от лица. Посмотри в зеркало –
