— Что?!
— Врачи рекомендуют. Для здоровья.
Бывают минуты, когда, объяснив все, мы ждем, что из этого выйдет. Такая минута настала. Мартышка искал детского доверия в суровом лице будущего тестя; и тут вошла леди Восток.
Некоторым покажется, что таких совпадений не бывает. Шесть обитателей Эшенден-мэнор независимо друг от друга вспомнили о графине, который оставила Джейн! Однако другие увидят в этом ту неотвратимость, которая страшит и пленяет нас в греческой трагедии. Эсхил говаривал Еврипиду: «Неотвратимость — это вещь!», и тот с ним соглашался.
Как бы то ни было, леди Восток тоже привлек графин. Не в силах уснуть после недавней передряги, она подумала, не выпить ли виски, разбавив его водой. Увидев единомышленников, она удивилась.
— Эйлмер! — сказала она. — Реджинальд! Я думала, вы не пьете.
Сэр Эйлмер издал исключительно противный звук, как бы выговаривая носом: «Еще чего!».
— Прописали для здоровья, — объяснил он.
— Да?
— Да. Врачи.
Тон его был так глумлив, что Мартышка, расплескавший почти все во время прыжка, не решился налить снова. Теперь ему хотелось не столько выпить на дорогу, сколько оказаться там, где нет ни сэра Эйлмера, ни его жены.
— Э… а… спокойной ночи, — сказал он.
— Уходите? — мрачно прогремел сэр Эйлмер.
— Э… да… спокойной… э…
Супруги тоже пожелали ему спать спокойно. Когда дверь закрылась, леди Восток напоминала лошадь, не очень довольную овсом.
— Ах, Господи! — сказала она. — Надеюсь, Реджинальд не пьяница. — Тут она вспомнила. — Слава Богу! Он ведь не Реджинальд. Он мошенник.
— Реджинальд, — сообщил сэр Эйлмер. — Мы тут разобрались, все выяснили. На этих собачьих бегах он дал чужое имя и чужой адрес.
— Это нехорошо.
— Что уж хорошего! Подло, я сказал бы. Мерзко. А пить он пьет. Ты посмотри, как у него бегают глаза. Я сразу понял. Хихикает! Пьяница, тут и думать нечего. Алкоголик. Ты уж поверь, он и здесь пил, как губка. Что будет делать Гермиона, ума не приложу. Алкоголики видят зеленых змей, — сэр Эйлмер отпустил воображение на волю, — желтых жаб, синих слонов. Лиловых пингвинов.
Материнское сердце не камень. Леди Восток жалобно заржала.
— Надо ее предупредить!
— Именно. Вот и напиши.
— Я к ней поеду!
— Езжай.
— Прямо с утра!
— Чем раньше, тем лучше. А сейчас ложись, не выспишься. Почему ты вообще пришла?
— Не могла уснуть. Решила немного выпить.
— А я — много. Тоже не спал. Какой сон, если в доме кишат лунатики и констебли! Легли эти бабы?
— Да, дорогой. Все уходят.
— Черт с ними.
— О, Господи! О, Господи! О, Господи!
— Что еще?
— Я думаю о Реджинальде. Знаешь, их лечат золотом. Может, попробовать?
Не ведая об этих суждениях, но их подозревая, Мартышка взобрался на второй этаж. Нельзя сказать, что он обрел покой; однако его приятно удивляло, что рядом никого нет, ибо недавние события породили в нем нелюбовь к роду человеческому. «Один, один, в конце концов, один!», — думал он, открывая дверь спальни.
На кровати сидел дядя Фредерик, куря некрепкую сигару, а в кресле — окутанная цветастым халатом девушка, при виде которой сердце его снова подпрыгнуло, перекрыв прежние рекорды.
— А, Мартышка, — сказал лорд Икенхем, — заходи, заходи. Тут Салли. Мы влезли по водосточной трубе.
3Мартышка не сразу обрел дар речи. Голосовые связки завязываются узлом от сильных чувств, а у него этих чувств было два.
Конечно, он боялся дядиных действий, он не доверял им, но, кроме того, он смутился, как смутится всякий, неожиданно встретив невесту, с которой расстался после бурной ссоры.
К счастью, невесты в таких ситуациях смущаются меньше. Салли, если судить по виду, не смутилась вообще. Глаза ее, по-прежнему сияющие, сияли приветливо. Когда она заговорила, приветливым оказался и голос, а уж об улыбке не стоит и говорить.
— Здравствуй, — сказала она.
— Здравствуй.
— Рада тебя видеть.
— О-о-о-о…
— Хорошо выглядишь.
— Э…да.
Мартышка говорил рассеянно, ибо думал о другом. За всеми хлопотами — Нью-Йорк, наследство, помолвка — он забыл, как улыбается Салли, и теперь испытывал примерно то, что испытал 4 июля Брим Рокметеллер.
Да, он забыл, как действует эта улыбка, когда засияет, словно огни кабачка после долгого пути, перенося в уютный, веселый, радостный мир. Великая любовь, и та не помогла; Мартышка испытал неприятные чувства вины и утраты.
Но они ушли. Собравшись с силами, он подумал о Гермионе — и пожалуйста! Твердый, стальной Реджинальд без единой щелочки в латах задал вопрос, который мог задать и пораньше.
— Что это значит? — спросил он холодно и ровно, как Поттер, обращающийся к подозрительному субъекту. — Что это значит, дядя Фред?
— Ты о чем?
— Что тут делает Салли?
— Скрывается.
— В моей комнате?
— Ничего, это временно.
Мартышка сжал голову руками, чувствуя, как обычно, что она сейчас треснет.
— Господи! — сказал он.
— В чем дело? У тебя неприятности?
— Да не может она тут быть!
— Не беспокойся, ты уйдешь ко мне. Кровать не предоставлю, но вспомни этот шезлонг!
— Я не о том. А вдруг кто-нибудь придет?
— Куда?
— Сюда.
— Когда?
— Утром.
— Никто не придет, кроме горничной, а днем я уведу Салли. Она поставила машину в здешний гараж. Съезжу в Икенхем, привезу ей платье, и пусть едет, куда ее душе угодно. Кстати, — задумчиво прибавил он, — почему именно «душе»? Очень возвышенно. В общем, утром придет служанка, надо ее уломать. Ты никогда не думал, что если бы гости умели уламывать служанок, те смело пускали бы постояльцев?
— Как ты ее уломаешь?
— Странное слово… Как будто забытый, старинный спорт. Наверное, Вильгельм Завоеватель был просто чемпионом. Дорогой мой, не беспокойся. Собственно, я ее уломал. Расскажу по порядку. Можно, Салли?
— Пожалуйста, дядя Фред.
— Прекрасно. Итак, когда мы расстались, я обыскал местность со всей доступной мне скрупулезностью. Трудно без пса, всегда бери его в гости, но я и сам обнаружил ее в оранжерее, где она поливала слезами цветы.
— Ничего подобного! — вскричала Салли, и лорд Икенхем, поднявшись с места, поцеловал ее в макушку.
— Это для красоты, — объяснил он. — Ты вела себя, как герой, я просто гордился. Когда Салли услышала мой голос, она засмеялась.
— Хотел бы я засмеяться!
— А ты не можешь? Несмотря на счастливый конец?
— Какой еще конец?
— Счастливый. Ведь Салли спаслась, словно корабль в бурю. На чем я остановился?
— На оранжерее.
— Правильно. Обнаружил, закутал в халат, и мы стали красться сквозь тьму. Ты слышал о Чингачгуке?
— Нет.
— Индеец, известный в мое время. Видимо, теперь не читают Фенимора Купера.
— При чем он тут?
— Я хотел объяснить, как мы крались. Тихо, бесшумно, словно индейцы в мокасинах. И тут мы услышали голоса.
— Я так и подпрыгнула!
— Как и я. Взвились в воздух. Дело в том, что один голос принадлежал констеблю, другой — Элзи Бин. Что приятно в этой усадьбе, всегда можно встретить ночью служанку.
Говорила, в основном, она. Видимо, попрекала констебля его службой. Она сообщила, что через месяц уходит и должна узнать, уходит ли он. Оказалось, что у них совершенно разные взгляды, мало того — идеалы. Поэтому я решил, что она сочувствует нам, и не ошибся. Вскоре констебль ушел, а наша подруга, негромко фыркнув, направилась к дому. Тут мы и вступили с ней в контакт.
— Игриво крикнув: «Эй!».
— Игриво, как ты заметила, крикнув: «Эй!». После этого все пошло, как по маслу. Позже она сказала, что дикие звуки из тьмы ее напугали, но она сумела с собой совладать и приветливо нам ответила. Именно она указала нам эту трубу, а когда я подсадил Салли, подсадила меня, иначе по трубе не влезешь. Удивительно приятная девушка! Теперь я понимаю, почему ты…
— Что — я? Ну, что — я?
— Ах, ничего! Итак, она помогла нам и обещала помогать в будущем. Скоро она зайдет. Видимо, она считает, что есть о чем потолковать.
— О еде! — воскликнула Салли.
— Можно и о еде.
— Я сейчас умру.
— Хорошо, через несколько минут отведу тебя в кладовую. Я бы и сам съел два-три вареных яйца. Ночью всегда хочется есть. А вот и мисс Бин! Заходите, заходите! Надеюсь, вы знакомы. Сигарету?
— Спасибо, сэр.
— Мартышка, дай нашей гостье сигарету. Присаживайтесь, мисс Бин. Скамеечку под ноги? Прекрасно. А теперь поведайте нам, что вас гнетет. Вероятно, вы хотите подсказать, как мы вознаградим вас за вашу доброту. Пять фунтов, на мой взгляд… вернее, десять.
Элзи Бин затрясла головой. Папильотки запрыгали, как усы у сэра Эйлмера.
